– Что – то случилось?
– Сашина мать покончила с собой. Он говорит, что она оставила письмо. Спасибо, Сергей Сергеевич.
– Можно мне с вами?
– Да, конечно, я жду в машине, – сказал Беркутов, закрывая за собой дверь.
Саша письма не трогал. После звонка Беркутова он сполз по стене на пол. Просто потому, что не было сил уйти в другую часть квартиры, и не было сил войти в комнату. Он сидел на корточках и смотрел на одеяло, под которым лежала его мама. Осознать до конца, что там именно она, сил тоже не было. Он старался думать о предстоящей сессии. Это спасало. Но не надолго. Он думал о Машке, девушке, с которой он познакомился недавно. Но это было тоже не долго: Машка не звонила ему несколько дней, а ее мобильный не отвечал. Он не знал даже ее фамилии, вот такая у них случилась любовь. Но он точно знал, что хочет ее в жены, даже не так, он хочет от нее малышку. Именно девочку. Сон, приснившийся ему однажды, был о ней, о Машке. И о девчушке, которую он, Саша, называл Клепа. Она прижималась к его коленям и что – то верещала на своем языке. А он млел от счастья.
«Сейчас приедет следователь, и я буду свободен. Мне, самое главное, его дождаться», – он был уверен, что, сидя вот так на полу, он не ставит точку. Точку, за которой заканчивается земная мамина жизнь.
Он быстро поднялся с пола, выгнув дугой тренированное тело, как только услышал трель дверного звонка.
– Саша, где? – Беркутов вопросительно посмотрел на удивительно спокойного парня.
Тот кивнул на коридор. Беркутов, а за ним и Карташов, зашли в спальню.
– Саша, не закрывай дверь, пропусти моих ребят, скоро подъедут.
– Хорошо.
Беркутов повернулся к Карташову и сделал предостерегающий жест. Карташов молча опустился на стул около окна.
Через десять минут Беркутов вышел из комнаты и протянул Саше листок.
– Прочти, письмо тебе. Потом вернешь.
Саша взял листок, и ноги сами повели его в его комнату. «Не хочу я ничего знать!» – хотел крикнуть он Беркутову, но вместо этого он включил настольную лампу, и его мутный от слез взгляд выхватил первую строку.
«Сашенька, дорогой мой! Мне нет оправданий. Не иначе, как бес попутал меня, грешную. Я убила твоего отца…Как? Я знала, что он быстро вылакает весь коньяк из фляжки и потянется к ближайшему бокалу. Так и получилось…»
Все, точно. Мама, мама…
«…Ты у меня умница, бабушка гордилась бы тобой. А я всегда любила и уважала ее. Не знаю, как тебе объяснить, но мне, выросшей в нищете полусгнившей деревни, она была и матерью и подругой. А отец твой… Я видела, как бабушка страдает, что он такой. Она об одном просила меня, когда умирала, чтобы тебя воспитать, как Курлина. И ты таким и рос. Порой мне казалось, что не Федор, а я потомок Курлиных. Так я срослась с этой фамилией! Я ее даже после развода сохранила. Как сохранила все то, что было дорого твоей бабушке.
Как радовалась я, когда узнала, что ты интересуешься историей Курлиных! Я не хотела тебе мешать. Ты сам, сам нашел Карташова, о котором я знала уже давно. Но, перед этим ты получил одно письмо. Помнишь, от поверенного Эрики Билевиц? Я, в отличие от тебя, сразу догадалась, что Эрика Фридриховна – это дочь брата отца твоей бабушки. Не знаю, как, но поняла я еще одно. В Германии ищут ее русских наследников. Но они проверили только тех, известных в нашем городе, Курлиных. Поэтому и написали, что Эрика не имеет к ним отношения! А про твою бабушку никто не знает. Ведь настоящая родовая фамилия фон Курлин. И тут же я с ужасом поняла, что единственный наследник в России – твой отец. Это ничтожество, у которого по жизни было две страсти – он сам и чертова фотография.
Я убедила себя, что Вера Карловна меня бы поняла. Твой отец не имел права наследовать. Ничего: ни фамилию, ни деньги. Наследовать должен только ты.
Я не учла одного. Федор ее сын. Я убила ее сына. Да, нет, не так. Грех в том, что я убила. Не дав ему жизнь, отняла ее.
А сейчас я потеряла любимого человека. Да, Михаила. Ты взрослый, поймешь меня. Жить без него не имеет смысла.
Прости, прости, прости…»
– Саша, пойдемте. Вам нужно будет поехать с нами, – Беркутов тронул его за плечо.
– Возьмите, – Саша протянул ему листок и только тогда заплакал.
– Слушай, Беркутов! Это, в конце концов, мой сын! Я его хорошо знаю, – Галина, расставляя тарелки, скосила глаза на Беркутова, нервно поглядывающего в окно. Они спонтанно решили встретить Новый год среди сугробов на даче в Лесинках. Для этого целую неделю ездили протапливать дом.
Компания собиралась в основном «беркутовская», потому, что все «галинины» разъехались кто куда. Соколовы, например, – в Германию, к Эйтелю, а Борины просто побоялись вести маленькую Стаську в деревянную избу. Любителями экзотики оказались только бывшие сослуживцы Беркутова по районной прокуратуре Молчанов с женой и Егоркой – младшим и Палыч. Ну, еще и Маринка с Ником.
Вот о нем – то и беспокоился Беркутов. Тот по телефону (не нашел ничего лучшего!) печальным отчего – то голосом объявил о сюрпризе. А Беркутов сюрпризов не любил.
Маринка посмеивалась над Беркутовым, она-то все знала, но успокаивать его не торопилась – братец мог и высказать за болтливость.
Когда Беркутов в очередной раз выглянул в окно, двухметровый пасынок, закрыв за собой калитку, шел к дому. Перед ним, то и дело соскальзывая с вытоптанной дорожки в сугробы, семенила девушка. Никита подхватывал ее под мышки, ставил обратно на дорожку и при этом странно блаженно улыбался.
– Это и есть сюрприз? – Беркутов оглянулся на Маринку, которая, увидев его вытянутое лицо, прыснула и весело посмотрела на мать, – Галь, посмотри!
– Девушка…., – протянула Галина.
– Да, но что он, повыше не мог найти? Она ему до пупка! – Беркутов и сам не знал, кого жалеет: то ли девчушку, то ли Никиту, согнувшегося над ней почти вдвое.
– Беркутов, да что с тобой! Какая тебе разница, какого она роста?
– Да, ну вас! – обиженно засопел Беркутов, отходя от окна. Он сам себя не понимал. Он видел в Галинином сыне себя, молодого. Он не хотел, чтобы Никита ошибался. Он хотел для него все и сразу. Будь возможность, он бы его баловал. Совал бы денег, покупал крутые мобилы, давал сотки на такси, чтобы тот не ездил на метро. Но он не мог. Ему никто не запрещал, нет. Просто Никита сам зарабатывал себе и на мобильник и на извозчика. Он уже сейчас имел спрос как веб – дизайнер. Толком Беркутов не знал, что это за профессия такая. Маринка пыталась объяснить, но он заснул прямо в середине ее лекции. У них в семье сложились отношения. Сложились! Никто не называл его папой. Да он и не понял бы такого подхалимажа. Но он стал главой их семьи. Он знал это, но никогда этим не пользовался. Он видел, как расслаблено прислонившись к его плечу, отдыхает Галина, как бережет его усталый покой Маринка. И Никита, словно бы походя, вечно что-то жуя, спрашивает его и спрашивает. О вещах, порой самому Беркутову, непонятых. А он и не пыжится, чтобы ответить. Они просто рассуждают вместе, и вместе доходят то истины. И она становится для них общей.
– Егор Ваныч, там на повороте машина застряла, говорят к нам! Пойдемте, толканем немного! – Никита, слегка подтолкнув вперед девушку, прошел под низкой притолокой, – Знакомьтесь, Ксюта.
– Здравствуйте, давайте-ка сразу снимайте сапожки, надевайте вот это, – Галина показала на обрезанные валенки, – У нас все в таких по дому ходят. И – мне помогать.
Оставив женщин хозяйничать, Беркутов и Никита вышли за ворота.
– Сдается мне, что это Молчанов.
– Нет, Егор Ваныч, я его знаю.
– Беркутов, что за дороги, блин! – Роговцев с возмущением пнул по колесу щегольскую «Рено», уткнувшуюся носом в сугроб.
– Ты бы еще на карете подъехал, умник! Зима, чать!
– Все б тебе «ха-ха». Давай, впрягайся!
Галина подумала, что это их с Беркутовым первый Новый год вместе. Вчера она задала ему вопрос, как он праздновал раньше, и вся съежилась от его резко брошенного ответа – дежурил. За всех, кто просил. Ей стало больно. Не хотелось о его покойной жене плохо, но мелькнуло – «что же за сукой нужно быть, чтобы от тебя муж в новогоднюю ночь из дома бежал?!» И подумала – от нее не сбежит. Обласкает, закормит, силой удержит, но – не сбежит.
Красный с мороза нос и синющие глаза Беркутова неожиданно вызвали такой прилив нежности, что она, коротенько поздоровавшись с Роговцевым, поспешила скрыться на кухне. Не для посторонних глаз ее зардевшееся лицо! Беркутов тут же юркнул за ней…
За столом было тесно и шумно. На столе обильно и сытно. Под столом возился породистый щенок Георг, привезенный Роговцевым в подарок. Правда, с породой что-то напутали. Он был похож на пуделя и на болонку одновременно. Решили, что псинка – плод греха, а, потому, можно кормить чем попало, ничего уже не испортишь. Имя не дали. Желающих обозвать животное по-своему оказалось слишком много и, растерявшийся щенок, не откликался ни на одну кличку.
