Ознакомительная версия.
– Вали отсюда! Из столицы, чистая такая? А ты б с мое похлебала, хоть половину! Или вот с Валькино!
Валька стояла на крыльце, попыхивая сигареткой, и прислушивалась к разговору.
Анна вздохнула и пошла к калитке. У самой калитки обернулась:
– Кстати, несчастный! Через полгода можешь объявиться в столице и идти к нотариусу, оформить права на квартиру. Ты ж у нас теперь наследник!
Наследник раскрыл в удивлении рот. Потом, опомнившись, довольно гоготнул и крикнул жене:
– Ну, с подарочком! Хоть после смерти от этого козла какая-то польза.
* * *
Анна шла на автобусную станцию и снова ревела. Сволочи, какие же сволочи! Бедный Илюша! Как же они тебя проклинали! Все эти нелюди, упыри, подонки! Сынок этот… И за что это тебе, Илья?
В автобусе она снова заплакала, теперь уже тише, стараясь сдерживать слезы. Сидевший рядом молодой парень с удивлением покосился на нее и отодвинулся подальше.
Она прислонилась лбом к прохладному стеклу. Все. Точка. Какая глупость! Чтобы спасти себя… Зачем я во все это полезла? Потом она уснула и проспала весь путь до Москвы. Разбудил ее сосед, тряся за плечо.
Она взяла такси до дома. В машине ее затошнило, она вспомнила, что не ела целый день, да и есть не хотелось. Медленно поднялась пешком, лифт, как всегда, не работал.
Выпила две чашки чая с лимоном, ее сильно знобило, только тогда согрелась.
Легла в постель и подумала: «Вот и все. Никакой книги. Никакой грязи. Все равно он – самый лучший. Зачем слушать всех этих подонков? Просто надо придумать, как жить. Придумать какой-нибудь смысл, чтобы удержаться. Хотя бы на время».
Она горько всхлипнула и отвернулась к стене.
* * *
В трубку кричали.
– Что? – переспросила Анна. – Я ничего не понимаю!
Наконец разобрала: Оксана. Комарова. Жена Комара.
– Поспокойнее. И потише, пожалуйста, оглохнуть ведь можно.
– Книгу варганишь? Про него? Городецкого? Ну молодец! Детектив называется? Или – драма в трех действиях? Откуда узнала? Да мир не без добрых людей. Так я расскажу! Что ж ты меня не нашла? Я тебе такого напою, уши отвалятся! Детектив получится! Все про эту паскуду! Как он нам жизнь поломал, как мою – под откос! Что молчишь? Растерялась? Такой материал, не за бесплатно, конечно, – будет тебе бестселлер! Такая сволочь твой Городецкий, такого масштаба! Что затаилась? Прикидываешь? Набрала материал-то? Так я подкину компромата. И баб его еще приведу для уточнения картины – десятка два хватит? Светка, Наташка, Лариска Петрова…
– Так, – наконец прервала ее Анна. – Идите прочь вы со своим компроматом и своим бестселлером. И с жизнью своей! Книги не будет. Планы поменялись! И денег своих вы, увы, не заработаете. Поняли? Слышите хорошо? А бабам – всего хорошего. Наверное, вспоминают на старости лет лучшее, что у них в жизни было.
Телефон звонил целый день. Анна выкинула старую симку в окно. Прощай, прежняя жизнь!
* * *
Весь июль лили дожди. Чертово лето! Выходить из дома не хотелось. В квартире было холодно и сыро. Она валялась в кровати, чувствуя, что снова проваливается в свою тоску.
Попросила на работе неделю отпуска и с тоской думала, что она скоро закончится. Звонила мать и жаловалась на давление и сонливость – погода! Анна, зевая, отвечала, что у нее тоже трещит голова и все время хочется спать.
– Ты хоть что-нибудь ешь? – беспокоилась мать и предлагала поехать в теплые края. – В Грецию, а Ань? Или в Испанию?
Анна отказывалась. Ехать на море? Без него?
Книги не будет. О чем писать? О великом режиссере? Вряд ли он был великим, он был просто хорошим режиссером. Просто человеком. Совсем не героем. Обычным человеком со своими страстями, привычками, горестями, обидами. Он предавал, и его предавали. Он уходил, и от него уходили. Он обижал, и его обижали. Делал добрые дела и совершал благородные поступки. О нем хорошо говорили те, кому он помог. Ненавидели те, кому он перешел дорогу, кого смертельно обидел – нарочно или случайно, поди разбери. Совершал глупости и ошибки, за которые потом платил. Шел на компромиссы и отказывался от них. Пытался сопротивляться и набивал шишки. Выстаивал и сдавался. Оставлял в чужих душах и судьбах свой след, белый и черный. Самый обычный живой человек. Для кого-то – гений, кумир. Для кого-то – злодей и предатель. Бог и ничтожество. Обычный человек – а кому интересно читать про обычного человека, совсем не героя?
Впрочем, для нее – он герой. Герой ее романа, любимый человек. Он – в ее сердце. И это главное.
* * *
Пролетела неделя. По-прежнему лили дожди. Снова тошнило и хотелось спать. Решила: больничный, хотя бы еще на неделю. Наверняка гастрит. Сколько можно на нервах и на колбасе без хлеба? Наверняка низкое давление, вегетососудистая дистония. А значит, есть шанс получить еще неделю свободы и одиночества.
Участковая врачиха оказалась не вредной: померила давление, помяла живот.
– Недели хватит?
Наказала есть каши и пить кисели. Анна усмехнулась и покорно кивнула.
Выписав больничный, врач на минуту задумалась:
– А у гинеколога давно была?
Анна удивилась:
– А зачем мне к нему? Я не его клиентка.
Врачиха обрадовалась:
– Вот и сходи. На третий этаж. Молодая ведь женщина – а такое бескультурье! Обещаешь?
Анна кивнула.
– И принеси справку, что все в порядке.
Анна вышла из кабинета. Подниматься на третий этаж не хотелось, портить отношения с врачихой – тоже.
У кабинета гинеколога сидели две женщины, и обе беременные. Они о чем-то тихо и оживленно переговаривались. Анна отодвинулась от них подальше.
Гинеколог оказался мужчина, молодой и красивый. Она тяжело вздохнула: этого еще и не хватало.
Врач осмотрел ее и принялся заполнять карту.
– Все в порядке? – спросила она, одеваясь за ширмой.
– В порядке, – ответил он, не поднимая головы, – завтра сдадите анализы.
– Зачем? – удивилась Анна. – Вы же сказали, что все в порядке.
Он поднял голову и вздохнул:
– Милая! На третьем месяце беременности женщинам полагается вставать на учет. Или вы об этом не слышали?
Анна опустилась на стул.
– Этого не может быть! – пролепетала она. – Они мне говорили!
Он усмехнулся:
– Привет тому, кто говорил. Ерунда какая! Нормальная беременность, десять с половиной недель.
И протянул ей бланки анализов.
* * *
Анна вышла на улицу и посмотрела на небо. Дождь почти перестал, и темное, тяжелое, свинцовое небо стало чуть светлее. Совсем чуть-чуть.
Книги не будет. Будет сын. Или дочь. Какая разница?
Жизнь снова обретала смысл. Есть у нее такая особенность.
Ознакомительная версия.
