Ознакомительная версия.
– А я настаиваю на зелёнке! – восклицал Рома.
– Не могу согласиться. Нужно выстричь крест. – Для наглядности Саня вжикнул ножницами у уха «первака» и кивнул на блондина. – Глянь, что ты уже наделал, изверг.
Он увидел вошедшего Саныча и сказал:
– Здорова! Видал, измазал «первака». Налысо-то он теперь добровольно подстрижётся, но на черепе зелёнку придётся наждачкой зачищать.
– Всё по-божески. У него осталось право выбора, – сказал Рома. – Коль с этого года при поступлении в хабзу первый курс официально не стригут, то так тому и быть. Дело добровольное. Саныч, как считаешь?
– Минуточку, – проговорил Саныч и, подойдя к унитазу, блеванул.
– Это всё алкоголь! – погрозил Саня пальцем брюнету.
– Пьёшь водку? – строго спросил «первака» Рома.
– Иногда, – пролепетал паренёк.
– Детский алкоголизм страшен! Малыш, куда ты катишься? – досадовал Рома, затем обратился к Сане: – Братишка, давай по справедливости. Я зелёнкой, а ты крест.
– Оставьте его, мы знакомы, – сказал Саныч, идя к умывальнику.
– Блин, а чё молчишь то?! – воскликнул Саня.
– А сам попробуй говорить, когда блюёшь, – сказал Саныч, умываясь.
Оторвавшись от умывальника, он вытер рукавом лицо и, выдохнув, проговорил:
– Вроде получше стало. – Саныч глянул на вымазанного зелёнкой блондина и усмехнулся. – А вы подонки.
– Что есть, то есть, – согласился Рома, улыбаясь двумя железными зубами, вставленными вместо выбитых на первом курсе.
– Ну, чё, пойдём, – кивнул Саныч брюнету и, двинувшись на выход, сказал Лысым: – Я домой, бывайте.
– Бывай, – дружно сказали Лысые.
А брюнет позвал за собой блондина:
– Немец.
Измазанный зелёнкой «первак» с готовностью оторвался от стены, поспешив на выход.
– Давай хоть покурим, Лысюша, – предложил Саня Роме.
– Давай, Лысюша, – кивнул тот.
– Немец, – усмехнулся Саныч, выйдя из гальюна. – А ты кто?
– Я – Славный, – ответил брюнет. – Ну, звать меня Слава.
– Так вот, Славный, валил бы ты с Гитлером домой. Видишь, опять «день первака», – сказал Саныч, думая, что хорошо – всё-таки не закурил. Вроде действительно легчает.
Они вместе подошли к раздевалке. «Перваки» получили свои шинели, а Саныч – куртку.
– Пацаны, мармулеты есть? – спросил Саныч, когда они вышли на заснеженную улицу.
– Чего? – не понял Славный.
– Деньги, – пояснил Саныч. – На пиво.
– У меня дома есть, ящика на полтора, – сказал Славный. – Да только очереди такие… И продадут ли?
Саныч хмыкнул, глянув на наручные часы:
– Через полтора часа пиво привезут на «Гвардак». Через два – на «Фадеевку». Кто в очереди стоит, тому не хватает.
– А у меня хата свободна, – впервые за все время подал голос Немец.
– Так едем же! – хлопнул обоих «перваков» по плечам Саныч.
Славный с Немцем жили на одной улице. Оба переоделись. И к магазину подъехали перед самым пивным завозом. Саныч договорился на разгрузку машины. Немец, скрывающий зелёные волосы под задрипанной шапчонкой, выглядел совсем ребёнком. Поэтому пиво с машины в магазин таскали без него. За что и получили полтора ящика без очереди. И, когда толпа жаждущих мужиков только начала давку в открывшихся дверях магазина, Саныч с «перваками» уж отправились к Немцу.
– Чё ты паришься из-за зелёнки? – спросил Саныч Немца, когда они допивали по второй бутылке. – Давай виски выбреем, и будет достойный панковский причесонище.
У самого Саныча виски и макушка были выбриты, оставался лишь достающий до кончика носа чуб, который он откидывал с глаз то в одну, то в другую сторону.
Допив третью бутылку, Немец согласился. Но не под бритву. В доме была только массажная расчёска, и Саныч взялся выстригать волосы через столовую вилку. Вышло довольно аккуратно. И ужасно. Что и требовалось. Захмелевший Славный был в восторге, и начал уламывать Саныча чтоб тот и его подстриг. И Саныч с вдохновением выстриг ему ирокез.
Квартира немца была довольно убогой. Продавленный диван, прожжённый сигаретами в двух местах. Допотопная, пошарпанная мебель. Не было телевизора. Он жил вдвоём с отцом.
– Бухает мой папаша по-чёрному, – сказал изрядно захмелевший Немец. – Как только восемнадцать мне стукнет – подам на размен квартиры. Буду один в однокомнатной жить, как человек. А то ж это жопа какая-то, у меня даже штанов нет.
И вправду, на Немце были штаны от «парадки», что в хабзайке выдали. Не приглядываясь можно подумать, что это гражданские шерстяные брюки.
– А чай! – усмехнулся Немец. – Какой редкостный чай в этом доме!
Он подорвался и, сгоняв на кухню, вернулся с заварным чайником.
– Вот, гляньте… – Немец открыл крышку. – О таком чуде вы даже не слыхали.
В чайнике вместо заварки кисли разбухшие жженые сухари.
– Не понимаю, – сказал Немец, – зачем жрать-то так? Папаше всё похрен. Отлежится иль дихлофосом похмелится, с бодунища на меня наорёт, типа воспитывает, и айда дальше синячить. Не, как только стукнет восемнадцать – сразу на размен. Заживу по-человечьи.
Худенький Немец едва не плакал пьяными слезами.
Лет восемь назад Саныч случайно встретил его. Саныч тогда изрядно повеселился в Мурманске, и перед возвращением в родной Североморск заскочил в магазин за пивком, здоровье поправить. Сразу на крыльце магазина откупорил бутылку и отпил треть. Глаза заслезились, он с облегчением выдохнул и тут увидел пред собой собачьи глаза. Нет, перед ним стоял человек. Весьма помятый, небрежно одетый, с всклокоченными жиденькими волосами. Но взгляд у человека был собачьим. Так смотрит вечно голодный, битый пёс на беляш, который вы едите на привокзальной площади. Человек же смотрел на пиво. Саныч протянул бутылку кивая – бери. Собачьи глаза полыхнули счастливо и, если б у человека был хвост, он сейчас завилял бы им что есть мочи. Дрожащими руками человек осторожно, словно ожидая подвоха, взял бутылку и жадно сунул горлышко в рот. Запрокинув голову, он влил в себя всё пиво, пенящееся в бутылке. После, наконец оторвавшись от горлышка, стал глубоко вдыхать осенний воздух замешанный на выхлопных газах.
– Немец? – неуверенно проговорил Саныч.
Жалкая улыбка вдруг застыла на лице помятого человека.
– Да, – осторожно ответил он. За его спиной вдруг просигналила проезжающая машина, и Немец дёрнулся, как от удара током.
– Я Саныч, помнишь хабзайку? – обрадовался встрече Саныч.
Немец втянул шею в плечи. Мимика лица его стала меняться с нереальной скоростью. Радость, страх, интерес, отчаянье, тоска. Снова страх, словно он вновь «первак» и сейчас его заставят тянуть лотерейку, а после задувать фары проезжающих машин.
– Ну же, вспоминай, – сказал Саныч. – Мы со Славным у тебя дома пиво пили. Я тебя ещё под вилку подстриг.
– А-а! – обрадовано воскликнул Немец. – Конечно, помню! Ирокез. Привет бра…(он осёкся, не решившись сказать – брат). Как ты?
– Нормалёк. Сейчас, кстати, со Славным зависали. Тебя вспоминали. А ты и вот он.
– Ой, – вообще оживился Немец. – Может, к Славному поедем? Тысячу лет не виделись, хоть и рядом живём.
– Не, Славный уже отходит, ему на работу завтра.
– Ой, а я вчера так напился, так напился, – запричитал Немец. И было видно, что он не только вчера напился. – Я ж на бирже стою. Меня на курсы водителей направили. А я задвинул. Вот веришь, не пил не пил, а тут задвинул. Что теперь будет?
– Не парься, – сказал Саныч. – Сейчас домой пойдёшь, отлежишься, придумаешь отмазку.
– Слушай, а может, ещё пивка? А то так хреново, прям сдыхаю, – занудел Немец.
– Не, на пиво денег нет. Только на дорогу домой осталось.
Немец тут же поблек, словно ему заявили, что расстрел всё же состоится.
– Н у, тогда давай, – понуро протянул он руку Санычу.
– Давай, – пожал руку Саныч и пошёл на вокзал.
Когда пиво было допито, изрядно пьяный «первак» Немец остался дома, а Славный отправился провожать Саныча на Североморский автобус.
4Саныч подошёл к настенным часам. 11:05. Меньше часа до Нового Долбанного Года.
«Приглашу всех друзей, и закатим мы праздник настоящий».
Он достал ещё стопку, налил до краёв водки и накрыл чёрным хлебом.
«Выпьем, Басуха».
И Саныч, налив себе, чокнулся с новой стопкой на комоде.
Он пришёл к своему другу, однокласснику Басухе. Саныч только дембельнулся. Созвонились. И вот уж обнимались на пороге. У Басухи со вчера сидели Золотник и Любочка. Похмелялись. Любочка успела навести красоту и выглядела свежо. Особенно на фоне пацанов. В комнате было сервировано две табуретки. На троих – шикарно. Они ломились от развороченных салатов, и прочих колбасо-разносолов.
– Мой дембель отмечаете? – спросил Саныч, ставя литр водки под табуретку. Басуха, разливая из начатой бутылки по рюмкам, сказал:
– А как же, корешочек. И заодно – пятую зарплату Золотника. Дата громкая, грех не напиться.
Ознакомительная версия.
