Ознакомительная версия.
…Федор ушел. Адель даже не заплакала. Наоборот, ей стало вдруг смешно от его наигранной бравады.
…Она набрала номер телефона Кокорева.
– Савелий, я внизу. На лавочке прохлаждаюсь. Поехали на речные Холмы.
– Привет, Аделюшка, я мигом. Пять минут на сборы.
Он появился с большой сумкой через плечо и мольбертом.
– Вызвал такси, через пять минуточек примчится.
– А я с Федором говорила. С ним не соскучишься.
– Я так понимаю, беседа была продуктивной.
– Это точно. Мне доходчиво объяснили и даже спели, что мир не прост.
– Гениальное открытие.
– Ты знаешь, с это момента мне показалось, я стала сильнее. И хорошо, что мама ничегошеньки о последних моих приключениях не знает.
– А вот и такси. Поехали, будем учиться видеть и слышать друг друга.
Речные Холмы располагались недалеко от набережной. И на самом деле это были не такие уж и холмы, а скорее, возвышенные острова на реке, на которых издавна любили отдыхать лесовцы. Речные Холмы были сплошь в вековых соснах. Их чуть было не вырубили под горячую руку в ходе борьбы за строительные площадки, но реликтовую рощу удалось отстоять. И теперь она стала чем-то вроде местного гайд-парка.
Пока Кокорев устраивал мольберт, Адель хлопотала у импровизированного привального «стола».
– Адель, ах ты лентяечка, сразу за стол. Кто не работает, тот не ест. Милости прошу к мольберту. Вот тебе карандаши, альбом – рисуй.
– Я же не умею, Кокорев.
– Все умеют, ты просто постарайся увидеть главное и передай это на бумаге.
Адель пристроилась рядом с Кокоревым и стала рисовать реку, которая стремилась на юг, ближний берег, подступающий к ней, с чистым лесом и низким кустарником почти у самого прибоя, и дальний берег, от кромки которого вверх плотной стеной шла темная даже при свете солнца тайга.
Река у Адель получилась стремительной, и когда на ней появилась лодка с людьми, казалось, ее вот-вот унесет течением.
На том дальнем берегу она нашла полянку и поставила дом, огородила участок забором. Не удержалась и «воткнула» целую «грядку» желто-оранжевых подсолнухов. У дома «сколотила» собачью будку, у забора две уличные лавки. А еще она пристроила на самом краю полянки человека с мольбертом.
Савелий с удивлением наблюдал, как вначале неумелая рука с карандашом становилась все точнее и точнее в работе.
Адель закончила рисовать и посмотрела на Савелия.
– При желании ты можешь стать художником, Адель. Наверное, дар у тебя природный. Ты подпиши, пожалуйста, этот первый свой пейзаж мне.
– Можно я еще порисую?
– Работайте, девушка. в удовольствие. А я с вашего позволения полежу на травке рядом и помечтаю.
– Я тоже хочу помечтать.
– Человек у мольберта всегда мечтает.
– Красиво!
– Художник соткан из «мечт».
– Тогда мне это подходит.
…Селина находилась в Художественном музее. Она поймала себя на мысли, что стала приходить сюда хотя и по случаю, но с удовольствием. Кабинет директора находился в самом конце длинной анфилады, по стенам которой были развешены картины. И пока Селина шла к Алевтине Павловне, смотрела на них. У какой-то останавливалась и пыталась разглядеть, понять, что ли, замысел художника. И вот тут Селина стала ловить себя на мысли, что есть люди, которые видят все иначе, чем другие. «Но тогда они думают по-другому и живут не так, как все… Картина. Подойдешь к ней вплотную – ничего не понять, какой-то полигон для перемешивания красок. Чуть отстранился и все волшебным образом оживает – мельница крутится, в воде купается солнце, живность гуртом спускается к ручью… господи, ветер подул. Нет, наверное, я нервничаю перед судебным, какой ветер от старой картины! Господи, но ведь тянет ветерком!»
Селина почти вплотную приблизилась к старому немецкому пейзажу. «Точно, ветерок!». Она обернулась по сторонам. Не заметил ли кто эти ее наклоны к картине, и засмеялась: форточка на противоположной стороне оказалась приоткрытой. Вот тебе и ветер.
Селина покачала головой: музейная экспозиция на ветру! Непорядок, а как же строгий климат-контроль. Она прикрыла форточку и вернулась к картине, еще раз обернулась по сторонам – нет ли кого и снова приблизила лицо к пейзажу.
«Надо же, все равно ощущение воды и свежести. Все. При первой же возможности в отпуск. На две, на три недели. Я заслужила это, Чижевский, и уеду хоть куда. А пока, пока Селина Ивановна, возьмите себя в руки. В конце концов, вы на работе».
Алевтина Павловна ждала ее. Чайный стол был накрыт. Они расцеловались как давнишние подруги.
– Рада видеть вас, Алевтина Павловна, выглядите чудесно!
– Ах, милочка, наша бодрость и здравие из окружающего мира. Сдается мне, будь это не музей, к примеру…
– Ресторан!
– Пусть будет ресторан, я бы все время находилась «подшофе».
Обе захохотали, каждая представила себя «подшофе».
– А так музей, страсти на картинах. С чем пожаловали, Селина Ивановна?
– С новостями, конечно.
– Хорошими?
– Алевтина Павловна, исключительно духоподъемными. В Америку едем в декабре. Нам уже отправили приглашения, начинаем оформлять визы.
– Господи, как это хорошо, как чудесно. Стало быть, ты, солнышко, намекаешь, что завтра было бы чудесно журналистов чаем попотчевать и новость рассказать?
– С вами приятно общаться, вы знаете все наперед.
– Так мир прекрасного, он же налаживает…
– К сожалению, не у всех.
Алевтина Павловна махнула рукой.
– Пусть им тоже улыбнется удача. Давай чайку попьем, у меня припасен такой конфитюрчик…
Глава тридцать третья. Провал
За 2 дня до судебного процесса
Пресс-конференция по поводу нового совместного проекта Художественного музея и Лесной корпорации стала настоящей сенсацией для провинциального Лесовска. Еще не успели пережить удивление с выставками и вернисажами в Германии, а тут Америка и новый главный экспонент Савелий Кокорев. Кто-то из журналистов вспомнил о его раннем творчестве, о выставках молодых, на которых он неизменно получал высокие оценки и призвал не удивляться такому повороту событий. Так и должно было быть: картины лесовского авангардиста охотно покупают частные коллекционеры и музеи.
Кокорев, сидя в президиуме, мило улыбался, обстоятельно отвечал на вопросы прессы и произвел на пишущую братию хорошее впечатление. Все тут же вспомнили, что Спицын не удосужился прийти на подобную встречу и никак не проявился в отношениях с журналистами.
– Алевтина Павловна, «Агентство региональных новостей». Позвольте узнать, как обстоят дела с Дрезденским вернисажем художника Спицына?
– Пока никак. Переговоры подвисли. Нет главного – официального приглашения, соответственно договора. Мы надеемся на движение, но на сегодняшний день совместный проект затормозился. Мы не сидим сложа руки, не ждем, так сказать, у моря погоды, мы действуем. И вот перед вами американский проект и современное искусство Лесовска. Уже есть приглашение, сформирована предварительная программа и назначены точные сроки. Новый Свет мечтает увидеть неподражаемого Савелия Кокорева.
– Газета «Лесовский понедельник». Получается, что Дрезденский проект был на бумаге?
– Что тут сказать. Частные галеристы сделали нам предложение. Родился протокол о намерениях. Но дальнейшего развития проекта мы не наблюдаем. Возможно, через какое-то время лед тронется.
Не хотелось бы говорить раньше времени, но в нашем распоряжении официальное письмо господина Шпенбаха, который выступал посредником между нашим и Дрезденским музеем. Владелец артгалерии «Шпенбах и сыновья» сообщает, что выставочный график немецких коллег крайне напряжен и ничего конкретного пока он сказать не может.
– Газета «Лесовский меридиан». Соответственно и вернисаж Спицына откладывается?
– Получается так.
…Майков увидел первые сообщения о пресс-конференции и отреагировал спокойно. Рано или поздно возведенная с таким трудом пирамида общественной любви к Спицыну рухнула бы. Конечно, постой она еще пару дней после начала процесса… Но и рассыпаться в одночасье она не сможет. В этом-то и заключается вся прелесть глубокой аферы, что раскрывается она медленно. Да и у судьи, который будет вести дело, вряд ли есть время «вчитываться» во все тонкости заявлений и опровержений, которые неизбежно последуют. И чем больше их будет, и чем чаще пресса начнет публиковать свои находки и открытия, тем запутаннее окажется информация. И наконец, наступит момент, когда «черт ногу сломает».
Ах, Шпенбах, ах иностранец. Черт с ней, с этой историей музейного обмена. На Шпенбаха он «повесил» большие надежды. Ведь именно по его просьбе Икифоров вступил в отношения со Спицыным. Тщательно сотканное Майковым аферное одеяло стало рассыпаться на куски и кусочки.
Ознакомительная версия.
