Ознакомительная версия.
– А что же тогда «Таша»? – задумалась Ирка.
– Таша – это имя! – убежденно сказала Надя.
– Может, все-таки Таня? – глянула Ира на девочку. – Бывает же, что дочек называют маминым именем.
– Нет, не Таня, – качнула головой Ляля.
– Таша, Таша, Таша… – забормотала Надя. – Может быть, Тася, Таисия? Или Тася – Анастасия? А если Даша? Ну-ка, давайте еще раз прокрутим…
На этот раз показалось, что вполне могла быть и Даша: девочка произносила слова на вдохе, скорее даже, на всхлипе, вполне возможно, первый звук имени оглушился.
– Так – Даша? Может такое быть, как тебе кажется? – спросила Ира девочку.
– Я не помню сейчас. Все это время помнила, что Ляля. Ляля – точно.
– Ничего, скоро узнаем наверняка. Всего ничего и осталось.
– Я помню, что специально говорила, как совсем маленькая, сюсюкала, шепелявила, притворялась. Мне хотелось, чтоб меня пожалели. Чтоб не так строго разговаривали. Я никогда не видела столько чужих сразу. Я долго потом притворялась, хотя внутри себя рассуждала как взрослая.
Надя пережила подобные состояния, знала, как это бывает, и потому верила каждому слову девочки. Усталость навалилась вдруг невероятная. Глаза начали слипаться, все поплыло.
– Ир! – прошептала она из последних сил. – Позвони Андрею, я засыпаю, позвони, расскажи ему все про фамилию. Пусть ищет Рахманова, пусть теперь он думает, как быть.
И провалилась в сон. Не слышала ни слова из того, что повествует Андрею Ириша, ни детского сонного сопения у себя под ухом – Лялю тоже сморило, – ни то, как Ирка, прошептав: «Спите? Ну, и я с вами», улеглась рядышком.
Наде вовсю снились сны, обрушившиеся на нее, как новогодний серпантин. Она плыла в их круговерти и, глядя по сторонам, отмечала фрагменты: ведро, откатившееся от нее, после того как его задача по обезвреживанию противника была решена, Тихон, поскуливающий в ответ на слезы хозяйки, брызги воды, Антон Рахманов – лысый энергичный парень, излучающий силу и благополучие, детский голосок, повторяющий: «Мне нужен новый крестик! Меня спасет новый крестик! Купите крестик!» С этими словами Надя и погрузилась в теплые недра беспамятства.
Муж вернулся
– Не будите, ни в коем случае не надо будить, пусть спят, – сказал кто-то тихим-тихим шепотом, и Надя открыла глаза.
Так всегда бывает: от грохота не просыпаешься, а тихие звуки заставляют немедленно и окончательно пробудиться. Это, наверное, атавизм – в каждом человеке глубоко запрятан древний инстинкт охотника и добычи одновременно. Тот, кто грохочет, – грохочет сам по себе, не по отношению к тебе; тот, кто крадется, производя еле уловимые звуки, заставляет настороженно прислушаться и быть начеку.
– Проснулась! – огорчился Андрей, глядя на нее с ласковой улыбкой.
Она протянула к нему руки. Он наклонился и поцеловал ее. Потом глазами показал на кровать. Ира и Ляля спали самозабвенно, прильнув друг к другу головами. Надя даже немножко заревновала: уж очень от души они сопели, уютно было с ними.
Однако вставать было просто необходимо. Уже очутившись за дверью спальни, она спросила:
– Который час?
– Три, – шепнул Андрей.
– Кто-нибудь что-нибудь ел?
– По-моему, все ели хворост и запивали, кто чем хочет.
– А ты?
– Я еще нет. Наталья Михайловна предложила вас разбудить. Я говорю – не надо, а ты все-таки открыла глаза…
Они еще разок поцеловались.
– Лежали спали – просто детский сад! – засмеялся Андрей.
– Всю ночь что-то происходило.
Надя принялась рассказывать события бесконечной прошлой ночи.
– Ну, как тебе версия? Что ты думаешь насчет Рахманова? Куда он вообще подевался? То мелькал всюду, а то – не слышно, не видно. Вроде ничем не проштрафился, иначе имя как раз моталось бы на слуху. А так – просто канул в небытие, и все. Мы долго голову ломали, кто бы это мог быть такой знакомый. Потом Ирке приснилось. Она тебе рассказала?
– Похвасталась уже, конечно. Вы молодцы еще те! Наталью взбудоражили. Она чуть ли не прилететь собралась.
– Ну, Андрюш! Ну, покой будет или нет?
– Да ты не пугайся, отговорил я ее. Разберемся и сами.
– Скорее рассказывай, что-нибудь узнал про Рахманова? – потребовала Надя.
– Да мне не надо было узнавать. Я все и так знал. Партнеры мы с ним. И если б вы не догадались сами, я бы сегодня его все равно по Лялиному рисунку признал.
– Видел уже?
– Видел. Очень похож, только настоящий Рахманов гораздо старше и солидней. Мрачный мужик. У него в самом конце девяностых беда приключилась: ребенка убили. Он запретил широко оповещать, уверенный, что конкуренты отомстили. Но я тебе, кстати, тогда говорил. Ты забыла – дело давнее. Ну и уехал за границу. Не мог здесь оставаться. И жена болеет все время. Там врачи. Сюда временами прилетает. Сейчас в курсе дел быть несложно. И на расстоянии вполне можно.
Да, скорее всего, так и произошло. Рассказал ей тогда Андрей про очередной ужас, который из-за своей повседневности (каждый день происходило такое, что раньше годами бы обсуждалось) тут же забылся Надей. Но получается, что ребенок, если этот ребенок – Ляля, вовсе и не был убит?
– Они точно нашли труп? И похоронили?
– Понимаешь, я деталями не интересовался. Неудобно это. У людей горе, я узнал от третьих лиц, подхожу и начинаю детали выспрашивать. Это не тема. Захотел бы поделиться, сам бы и рассказал. Но он не из тех, кто о личном распространяется. Увидишь – поймешь.
– Да, конечно-конечно. Но если тело не нашли, то наверняка, – да я, по-любому, уверена, даже если тело было, – произошла ошибка, все специально запутали. Потому что его ребенок – Ляля. Надо бы его вызвать. Только не говорить заранее. Просто под каким-то предлогом. И – показать Лялю. Как ты считаешь?
– Он все равно прилетает завтра. Еще полгода назад было запланировано. Контракт солидный намечается, без его подписи нельзя.
– Да ты что! Это же судьба! Как все сходится!
Она по собственному опыту знала: если судьба решила, все получится легко и просто. Соединится несоединимое. Произойдет невероятное.
– Но ты учти, – предупредил Андрей, – я все это дело обдумывал, и похоже, что действовал кто-то очень к ним близкий. Поэтому – никому. Полная тайна. Вплоть до их приезда. Я его и так думал на дачу пригласить, на шашлыки. Еще раньше это наметил. И сейчас предупреждать ни о ком и ни о чем не буду. Ни слова не скажу. Приедет – будем разбираться. Надо бы Иру проинструктировать.
– Обязательно! Да она никогда! Если о деле речь…
– Знаю-знаю, не волнуйся. Но дело уж очень серьезное. Даже маленькая деталь может навредить непоправимо.
На кухню заглянула Наталья Михайловна:
– Выспалась? – завистливо обратилась она к Наде.
– Ох, да, кажется. Всю ночь не спали. Вот хворост затеяли. После семи утра только сон одолел.
– И я не спала. Практически всю ночь глаз не сомкнула. Сначала задремала, Петю во сне увидела, будто он приехал сюда и в комнату ко мне входит. Я и вскочила ему навстречу. Смотрю – никого! Представляешь? Вот только что тут стоял, и – никого. Потом ночь и проплакала. Никак остановиться не могла. Слезы сами по себе, я сама по себе. Ведь что это такое? Я для него будто и не существую. Если я не позвоню, он сам не звонит. Я уже пробовала. Пару дней пробовала. Удерживалась. Не звонила. И ему – хоть бы что! Потом после перерыва звоню, так он даже не спросит, что случилось, может, я болела? Теперь вот волнуюсь: к чему этот сон? Открывает дверь – и заходит. Совершенно как наяву. Вроде здоровый, веселый. Но явился же во сне? Тревожно мне что-то за него.
– Сон – я знаю к чему. Вы по нему соскучились, очень хотите его увидеть. Вот к этому самому и сон. А он просто молодой еще и глупый, и обижаться на него нечего. Дойдет до него, – утешила Надя.
Братец ее единокровный – так вроде называется, когда отец один, а матери разные, – был тот еще эгоист. Но не разоблачать же свинское поведение сына в глазах его тоскующей матери. И, кроме того, до него со временем обязательно дойдет, это точно. Только как бы поздно не было.
– Не тоскуйте, позвоните ему, и все тут. А завтра в храм поедем, записочку подадите о здравии, помолитесь за него, совсем полегчает. Ляля все в храм просилась, – обратилась Надя к мужу, – хочет крестик оловянный купить, говорит, судьба ее переменится, если она от своего креста избавится. Я ей ночью пообещала, что сегодня поедем, а – видишь – проспали. Так что – завтра.
– И правильно! – подхватила Энэм. – Я бы своему ребенку в жизни бы такое на шейку не нацепила! Полкило золота! Камешки проблескивают – бриллианты небось! Это же просто бандитов провоцировать! Куда родители смотрят!
На последней фразе Энэм осеклась, поняв, что в запале произнесла несуразицу. Андрей, чуть помедлив, сказал:
– Крестик новый мы ей, разумеется, купим. Это не вопрос. Вопрос – имеем ли мы право менять ребенку кресты? Это ее вроде как опознавательный знак. Подождать бы немного.
Ознакомительная версия.
