Всё дело в том, что произнесение вслух латинских букв давало лишь приблизительный фонетический образ слов из этого старинного неписьменного языка. Однако, доказать, что эти слова наверняка оттуда, и что это вообще слова, не представлялось возможным. Как уже было сказано, древненорвежский язык существовал исключительно в разговорной форме. Но он счёл, что произносимые им звуковые формы были ему известны именно в качестве определённых слов данного языка. Поэтому перевод надписи на табличке, оказался: a) предположительным; б) приблизительным; в) немного вычурным. Там было начертано: «Хранилище предметов (вещей), назначение которых мало кто уже помнит, и тех, которые существуют в полном забвении, утерянных когда-то и невостребованных поныне, испорченных и дожидающихся своего часа».
Пока Вернан, вместо запланированного обеда, переваривал смысл написанного, дверь неожиданно распахнулась, и на её пороге он увидел добродушного, но немного лукавого старичка. Ему даже в первую секунду показалось, что это, на самом деле, не человек, а какой-то древненорвежский одуванчик, имеющий необычайное сходство с человеком, подобно тому, как, прочитанная им надпись была, возможно, только по недоразумению принята им за то, чем она в действительности не являлась.
– Что же Вы стоите, как стойкий оловянный солдатик? Или Вас не ноги принесли? – Сказал старичок с хитрой усмешкой.
– Да, вроде, на руках я ходить не умею. – Попытался отшутиться от него Вернан.
– Так-то оно так, – вздохнул старичок-одуванчик, – да не совсем.
(«О чём это он?»).
– Можно ведь как рассуждать, – оживился тот, – вот мои ноги, – при этом он указал на свои маленькие кривенькие, какие бывают у старинных стульев ножки, – и я ими хожу. А можно ведь со всем по-другому: чем я хожу, то и есть мои ноги. – Он шизофренически улыбнулся.
– В каком смысле?
Вернана всегда интересовал вопрос, в состоянии ли одно адекватно осознающее себя сумасшествие идентифицировать другое сумасшествие, в качестве себе подобного. По сути дела, вопрос ставился ни больше, не меньше, о возможности некоего специфического чувства солидарности сумасшедших внутри всеобщего вселенского безумия.
– А в том смысле, что почти все люди ходят на головах. – Одуванчик развёл маленькими ручками. – То есть, грамматически правильнее будет сказать: «головами».
(«Может» – определённо заключил Вернан).
– Не доверяют своим ногам. – Пояснил старичок, чем окончательно запутал собеседника в определениях.
Спорить с ним Вернан не стал.
– Ох, заболтал я Вас, – посетовал старик на самого себя, досадливо махнув рукой. – Проходите. – Учтивым и старомодным жестом он ещё раз предложил переступить порог этого весьма странного не то заведения, не то учреждения, не исключено, и вовсе какого-нибудь тайного общества или Ордена.
Отказываться было неприлично, да и как-то глупо, раз уж так вышло, а ещё та самая солидарность… В общем, Вернан решился войти. Одуванчик пропустил его вперёд, и он на какое-то мгновение упустил старичка из виду, но когда стал оборачиваться, то нашёл его уже перед собой покачивающегося, словно бакен на своих кривых ножках, медленно несущих его по мягко освещённому коридору, выстланному зелёной ковровой дорожкой.
– Вот, они, мои драгоценные, никому не нужные, всеми забытые, дожидающиеся своего часа. – Ласково, как весенний голубь ворковал старик, взмахами своих прямо-таки лилипутских ручек указывая Вернану в разные стороны.
По обе стороны коридора тянулись высокие застеклённые стеллажи, на которых застыли в оцепенении, и в самом деле, довольно странные предметы и приспособления. Старик неожиданно остановился, и Вернан чуть не налетел на него сзади.
– Монокль Малькольма I Одноглазого. Три дюйма в диаметре! – Старик с гордостью отрекомендовал оптический прибор похожий скорее на лупу энтомолога, если бы не золотая цепочка. – Именно поэтому, до сих пор жива легенда о том, что все исконные шотландские короли произошли от циклопов. – Старик снова улыбнулся, демонстрируя непрочное шизофреническое дружелюбие. – Но это так, пустячок.
Они двинулись дальше.
– Компас Колумба. Компас Мечты! – Старик сказал это с торжественным благоговением. – Великий мореплаватель смастерил его ещё в детстве. В какой бы точке Земли вы не находились, он указывает точно на Гаити!
– Так, значит, он заранее знал куда плывёт? – Удивился Вернан.
В школе его учили, что Колумб искал западный путь в Индию, но так и окончил свои дни в неведении относительно открытого им нового Континента.
– А Вы, что же считаете его полным идиотом? – Одуванчик покрутил пальцем у собственного виска. – Колумб прекрасно знал, что делает. Он направлялся прямо к своей детской мечте! Все остальные матросы, это да – приплыли в Индию. – Добавил он, как само собой разумеющееся, после небольшой паузы.
Вернан хотел, уже было поинтересоваться, на каком физическом принципе работает этот чудесный компас, но передумал. В глазах старика он заметил лёгкое презрение к его дурацким вопросам, да и на каком принципе может работать Компас Мечты? Разумеется, только на принципе упорного мечтания, думал он. И старик, кажется, едва заметно кивнул в знак одобрения его мыслей.
– Старинная золотая булавка, при помощи которой можно безошибочно отличить сон от яви. Очень полезная вещь, доложу я Вам! – Он значительно и испытующе взглянул на Вернана. – Только вот теперь никто уже в нашем мире не знает, как ей пользоваться во сне, увы.
Выразив примирительное с действительностью сожаление, Одуванчик снова зашагал, суетливо прихрамывая на обе ноги.
– А эта вещица мне особенно дорога. – Старик расплылся в блаженной улыбке олигофрена, даже слюней немного пустил на сюртук. – Укротитель предпочтений!
«Вещица» напоминала обыкновенную детскую погремушку.
– И как же она работает? – Вернан даже из вежливости не пытался скрыть своего удивления.
Старик с сомнением посмотрел на него, пожевал губами, а потом полез в карман своей с проплешинами бархатной жилетки и извлёк оттуда мелкий ключик.
– Он не «работает», он действует. – Поправил его чудной старик, и принялся открывать стеклянную витрину, встав для этого на носочки.
Вернан подумал, что нужно, наверное, предложить ему свою помощь, открыть-то замок он откроет, а вот как дотянется до… Но, едва Вернан успел об этом подумать, старичок ракетой взмыл вверх, завис на секунду на нужной высоте, а потом быстро схватил «погремушку» и резко развернувшись, треснул ею изумлённого Вернана по голове.
По зелёной ковровой дорожке стал медленно рассыпаться мелкий разноцветный бисер с тихим шелестом стремительно падающего артериального давления. «Видимо погремушка раскололась» – с безучастным, вялым равнодушием ко всему происходящему предположил Вернан. В коридоре тихо пошёл снег из белых пенопластовых шариков…
…То, что ты безумец, это было ясно с самого начала. – Франсуаза заторможено курила, выпуская изо рта долгие струйки дыма. Это было похоже на бесконечное оттачивание какого-то сложного автографа, с обратным росчерком. Она его начинала, а ветер, врывающийся в Шатёр, пытался закончить. – Как и ваше соперничество с Феликсом.
– Прости, я тогда ведь совсем не знал тебя. – То, что он говорил, слова существовали отдельно от него.
Она убийственно расхохоталась.
– А какое это имеет значение?
Вернан и сам увидел, насколько по-детски наивным и в, сущности, диким звучало его оправдание. В самом деле, какая разница: знал – не знал, она – не она…
– Ладно, в конце-концов я сама всё решила, и это не имеет никакого значения, – она уронила свой высокий отрытый лоб на руку.
Вернан вопросительно посмотрел на неё.
– Ты здесь не для меня, а из-за неё. – Пояснила Франсуаза, но это пояснение ещё больше его смутило.
– В каком смысле? – Он с усилием сглотнул.
– Ты думаешь, что ты увидел её и страстно захотел? Сошёл с ума? Мальчишка. – Она горько усмехнулась. – Не ты выбрал её, это она выбрала тебя, себе на погибель.
Филологу хотелось найти хоть какую-то мелочь, зацепку, едва уловимую нестыковку, в словах Франсуазы. Но чем дольше и пристальнее он всматривался в её лицо, тем больше понимал, что она права в своём утверждении какой-то неведомой ему и непреодолимой истины.
– Но ведь это действительно безумие. – Только и смог выдавить из себя он.
– Это безумие и называется судьбой, милый мой. – Франсуаза снова выпрямилась, сидя на своём единственном в Шатре деревянном стульчике.
– И что же теперь делать?
Вернан ожидал с её стороны всего, что угодно – публичного разоблачения, уничтожающего презрения, разочарования, равнодушия, молчания… Только не понимания и какой-то странной поддержки. Поддержки в чём? Почему? Зачем? Их состязание с Феликсом показалось ему теперь игрой в кости в ночном горшке…
