Ознакомительная версия.
Энен сказала: «Как твои экзамены, мой дорогой мальчик?»
Я сказал: «Нормально, осталось еще два экзамена, и будет выпускной вечер».
Энен сказала: «Ты будешь танцевать в белом платье?» Я думаю, что это ошибка переводчика. Я уверен, что Энен в сознании и просто пошутила.
Она же любит шутить, смеяться. Она шутила, что, как профессор Хиггинс, создала новую личность. Но «Пигмалион» и мы – совсем разные истории. Профессора Хиггинса интересовал эксперимент, а не сама Элиза, вот Элиза и взбунтовалась, показала, что у нее есть чувства и достоинство. Энен, наоборот, думала, что у Алисы есть чувства и человеческое достоинство, а Алиса взбунтовалась и показала, что у нее нет чувств и человеческого достоинства, уничтожила Энен.
Я пойду к Энен завтра.
Ларка зовет меня пойти вместе с ней в Лучшую Компанию. Говорит, что девочка-тень точно будет.
26 июня 1995 годаДевочка-тень была!!!
Люди в Лучшей Компании смешные и хотят выпить повсюду. Сначала в ларьке пиво и портвейн, потом в баре текилу. Все это весело, потому что это не про алкоголь, а про приключения. Мерило популярности не кто сколько может выпить, а в какие приключения потом попадает. Самое модное – попасть в вытрезвитель, после этого ты звезда компании. Мы были в одном баре, потом в другом, двенадцать человек набились в машину, как сельди в бочке, и поехали из одного бара в другой. Там тоже было весело.
Девочка-тень оказалась еще лучше, чем в окне!!!
Завтра пойду в больницу к Энен.
27 июня 1995 годаЯ пришел в больницу, а ее вчера выписали, – куда?
Я побежал на Фонтанку спросить у Романа ее адрес и телефон.
Но там никого не было. Только Материя по-прежнему сидела в будке.
Материя сказала: там делают ремонт другие люди. Роман Алексеевич, говорят, то ли на машине разбился, то ли что… Квартиру забрали за долги, детей раздали.
– Кому раздали?
– По матерям раздали. Есть же у них матери… Так ему и надо, миллионеру. Тоже мне, честно заработал миллион долларов… Бизнесхрен. – Подумала и добавила: – Это историческая справедливость.
Значит, Роман все-таки не победил.
Значит, Алису и Скотину раздали. Бедный Скотина.
А вот Алису не жалко, хотя между нами было и хорошее: мы сидели и разговаривали, как Хайдеггер с Ханной Арендт.
Я спросил:
– Вы считаете, когда у человека отнимают бизнес и выгоняют детей из квартиры, это справедливо?
И тут Материя начала медленно подниматься, как будто вырастала из своей будки, и закричала страшным шепотом:
– Да? А я?! Я, учитель с тридцатилетним стажем, сижу тут в собачьей будке – это справедливо?!
Я ушел. Долго стоял на Аничковом мосту. Энен, Скотина, Алиса, мне не найти их? Они как будто с неба упали в мою жизнь. Как с неба упали, так и исчезли.
Я искал ее. Найти человека легко. Я обзвонил дома престарелых, – нет ли у них такой, беспомощной, интеллигентной, говорит по-французски… Потом сообразил, что в отделе кадров Русского музея должен быть ее адрес. В Русском музее сохранился ее адрес – Некрасова, 22, но оказалось, она жила там до семьдесят девятого года, а свой новый адрес по небрежности не сообщила. В Русском музее мне дали адреса ее коллег-приятельниц, но одна к этому времени умерла, другая жила за границей, третья… и так далее. Найти человека легко, ищи не хочу.
Было лето, мы собирались в Германию, и я поступал на всякий случай, пока мы еще тут, в педагогический имени Герцена. Но споры были, как будто не на всякий случай, не пока. Отец сказал: «Учитель?.. Ты всегда будешь нищим», Ларка сказала: «Фу, не престижно, и вообще жальче мужчины-учителя никого нет», мама сказала: «Может, хотя бы журналистом, тут и престиж, и заработок…», но я уперся: журналистом – нет. Мама тайком отнесла мои документы к себе, на кафедру менеджмента, я забрал. Спал на своем школьном аттестате, чтобы мама еще раз не забрала его и не отнесла туда, где престиж и заработок. Не знаю, почему я так уперся, так хотел стать учителем литературы, – потому что мы с Энен не успели литературу и где-то в Америке рос недовоспитанный мной Скотина?
Осенью я опять предпринял попытку найти Энен, но был первый курс, девочка-тень (как ее звали?), никогда еще не было такой яркой осени, никогда. Ну, в общем, все как у всех: искал, не нашел, иногда думал: Алиса предала ее из детского интереса разломать куклу, это было Предательство, ну, а я?.. Я опоздал всего на день, я искал… но если я не все сделал, это тоже предательство, пусть мелкое, почти невидимое… Потом мысли о ней приходили ко мне все реже и реже, потом забыл.
О Романе я ничего не знал, не слышал. Нет, не так: я много раз о нем слышал. Разбился самолет «Аэрофлота», из расшифровки черного ящика понятно, что пилот дал находившемуся на борту бизнесмену порулить, и он, резко повернув штурвал, сбил систему автопилота, – это Роман хотел порулить… Новости начинаются с фразы: «Громкое убийство бизнесмена, по предварительной версии экспертов, стреляли из…» – это в него стреляли… А вот тихое убийство – кого-то нашли на Синявинских болотах, а вот и ироническое – «некий бизнесмен бесследно исчез с большим кредитом»… О Романе я ничего не знал. Отец как-то сказал: «Ну, и где же он? И кто же теперь неудачник, он или я?..» Значит, не так все было просто. Внутри каждого из нас, как говорил Скотина, много интересных Аладдинов.
…Осенью 2014 года, стоя у картины Малевича в корпусе Бенуа, я вдруг услышал голос со знакомой интонацией: «Очень жаль, что Малевича считают исключительно художником супрематизма, что Малевич ассоциируется лишь с “Черным квадратом”, вы взгляните на этот замечательный крестьянский цикл – вы рассмотрите, рассмотрите!..»
Я оглянулся. Алиса, золотоволосая, красивая-худая, между крупными яркими бусами бейдж Русского музея. Говорит с интонацией Энен. Алиса, которая ни за что не хотела знать, только упоминать, – экскурсовод?.. Группа была – подростки лет шестнадцати.
– А теперь посмотрите сами, подумайте у каждой картины, помните, что я вам говорила: Малевич – художник-интеллектуал, в отличие от… от других художников, – сказала Алиса группе, а мне: – Я хороший экскурсовод, это я при тебе… застеснялась.
За несколько минут, что группа самостоятельно рассматривала картины, Алиса сказала мне главное – она чувствует, что папа жив.
– Я пришел, а вас нет, ты уже уехала в Москву…
– В Москву? Нет. Я забрала Энен из больницы и…
– Ты забрала Энен?.. Ты забрала Энен из больницы. Ты не уехала в Москву, – глупо повторял я. – И что?
– Что-что? – удивилась Алиса. – И стали жить… А куда мне было ее девать?..
– Стали жить… Ты жила с Энен… А она говорила? Она пришла в себя? К ней вернулась речь, она говорила?
– Только по-французски.
Понятно. Значит, нет. Не пришла в себя. …Алиса взяла Энен. Лекарства. Уход. Алисе было шестнадцать. Они с Энен переехали в старую квартиру Романа на проспекте Большевиков.
Пока я обзванивал дома престарелых, Энен была в соседнем доме, мы годами жили рядом, мы с Алисой могли столкнуться на троллейбусной остановке. Невозможно было так, второпях, посреди толпы, спросить, почему Алиса взяла Энен, – чувствовала свою вину, мучилась? И я только промямлил:
– Ну, ты… молодец.
– Да я просто… хотела французский выучить… – засмеялась Алиса. – …Ну, и вообще… хотелось все-таки стать интеллигентным человеком.
Алиса была великолепна, как всякий человек, не желающий говорить о себе пафосно, она была великолепна.
– А как там Скотина, в Америке? Знаешь что-нибудь о нем?
– Знаю. Он мне всю кровь выпил, скотина такая, у него, видите ли, переходный возраст…
– Погоди, я не понимаю? Ты что, Скотину взяла?! Ты взяла Скотину?! И что?
– Что-что? – удивилась Алиса. – Стали жить втроем. А куда мне было его девать?..
– …А почему у него переходный возраст?.. Двадцать лет назад он ходил в первый класс… почему у него сейчас переходный возраст?
– Потому что он – скотина. У него переходный возраст из юношеского во взрослый. …Ну, а ты-то как? Ты в Германии живешь?.. Я помню, как ты говорил, что бабушка не хочет эмигрировать, на нее вся надежда.
…Бабуля не хотела эмигрировать. Она, как ружье на стене в первом действии, в третьем выстрелила: оказалось, что у нее болезнь Альцгеймера, мы тогда даже слова такого не знали, – из-за ее болезни отъезд не получился. Мама, в отчаянии напомнившая отцу о его еврейской крови, всегда чего-то главного не учитывала – и не учла, что Бабулю, ее русскую маму, нельзя было взять с собой. Они, как всегда, чего-то недоузнали… Так что это вспенилось, пошуршало и как-то забылось, как все планы… Да никто всерьез и не собирался. А я переживал так, будто кончалась жизнь.
– Ты взяла Энен и Скотину, не могу поверить… – Увидев, как Алиса сморщилась, я постарался изменить тон. – …Значит, ты все-таки стала интеллигентным человеком, о Малевиче рассказываешь… Слушай, а ты с Малевичем знакома?
Ознакомительная версия.
