– Борька скоро придет, – сказал Орлов.
– Да, – кивнула Люся, не поднимая головы, – он мне звонил, обещал постараться освободиться пораньше. Тебе нужны все материалы или что-то конкретное?
– Все.
Александр Иванович решил не стоять у нее над душой и отправился ставить чайник и резать торт. Скорей бы сын пришел! Какая-то невыносимая неловкость возникла с появлением Люси, а ведь раньше в ее присутствии он чувствовал себя спокойно и уютно. Что изменилось? Она полюбила другого и ушла от мужа? Да, но это означает, что неловко должно быть ей, а не ему, Орлову. Она чувствует свою вину, именно поэтому и ушла из дома. Брошенный муж должен, по идее, ощущать себя хозяином положения, имеющим право на упреки и претензии, а Александр Иванович ощущал совсем другое: презрение к самому себе.
Снова навалилась слабость, ноги задрожали. Он присел в кухне на стул, перевел дыхание, прислушиваясь к доносящимся из комнаты шорохам – Люся листала бумаги в папках.
Вот придет Борис – и станет полегче, он регулярно встречается с матерью, и такого напряжения между ними быть не должно. Но пока сына нет, надо бы поговорить с Люсенькой о Хвыле. Александр Иванович тяжело поднялся и вернулся в комнату, пытаясь не обращать внимания на перебои в сердцебиении. Люся сидела за столом, перед ней лежала стопка библиографических карточек. Она что-то записывала на чистой стороне и прикалывала их скрепками к пачкам исписанных от руки листов.
– Смотри, я тебе все разложила, – сказала она деловито. – Вот это – официальные сведения о Раевских и Гнедичах, выписанные из документов. На карточках я все пометила, тебе легко будет разобраться. Вот в этой пачке – упоминания о Раевских и Гнедичах в мемуарной литературе. Здесь – упоминания в дневниках опубликованных, здесь – отдельно – в неопубликованных. Вот тут упоминания в частной переписке опубликованной, тут – в неопубликованной. В этой стопке упоминания в официальной переписке. Вот здесь выписки из газетных и журнальных статей…
– Как много! – искренне удивился Орлов. – Я не думал…
– А ты вообще об этом не думал, Саня, – сухо произнесла Людмила Анатольевна. – Ты не хотел об этом думать, тебе не было интересно.
– А что с Хвылей? – спросил он, резко меняя тему: ему надо было успеть до Борькиного прихода.
Людмила Анатольевна долго молча смотрела на него.
– С Хвылей? – медленно переспросила она. – А что с ним должно быть?
– Я имею в виду: он с тобой? Он собирается уходить от Аллы? Или как?
– Ты хочешь знать, когда твоя возлюбленная обретет долгожданную свободу? И подберешь ее, брошенную и несчастную, готовую прильнуть к любому мужскому плечу, лишь бы не оказаться одинокой и покинутой? Я так понимаю, Алла тебя не сильно любит, а может, и вовсе не любит, иначе вы бы уже были вместе, ровно с того момента, как мы с тобой разъехались. Странно, что она до сих пор здесь не живет. Или ты сына стесняешься?
Это было зло и несправедливо. И так непохоже на его прежнюю Люсеньку… Александр Иванович вдруг почувствовал, что неловкость ушла, уступив место хладнокровию.
– Еще раз повторяю, – твердо проговорил он, – между мной и Аллой никогда не было ни любовных, ни даже просто романтических отношений.
Людмила Анатольевна устало вздохнула.
– Знаешь, Орлов, я могла бы поверить, если бы не знала тебя почти тридцать лет. Ты никогда не был бабником, это правда. И ни разу за все эти годы не давал мне повода для ревности. Я тебе благодарна за это. Но ты никогда и ни на кого, в том числе и на меня, не смотрел такими глазами, как на Аллу, и не было ни одного человека, рядом с которым у тебя бывало бы такое лицо, как в присутствии этой актрисочки. И это тоже правда. Может быть, я плохая жена, но я не слепая и не глухая. Когда ты разговаривал с ней по телефону, я слышала такое тепло, такую нежность, которыми ты никогда меня не баловал. Поэтому не надо клясться мне в верности и пытаться обмануть.
– Раз ты мне все равно не веришь, я не стану тебя переубеждать. Но на мой вопрос ты так и не ответила. Хвыля намерен пусть не уйти от Аллы, но хотя бы поставить ее в известность?
Люся смотрела на него отстраненно и одновременно насмешливо.
– Орлов, ты вообще когда-нибудь видел мужчину, который сказал бы своей жене: я тебе изменяю, но жить пока буду с тобой? Ты как с Луны свалился, ей-богу. И, кроме того, я считаю для себя унизительными вести с ним подобные разговоры. Уйти от тебя было моим решением, Андрей меня об этом не просил, и я не имею никакого права ничего спрашивать у него или на чем-то настаивать, а уж тем более требовать. Если тебе так хочется, чтобы Алла поскорее кинулась в твои объятия, тебе ничто не мешает самому открыть ей глаза. Удивительно, что ты до сих пор этого не сделал.
– Люсенька, тебе прекрасно известна моя позиция: нельзя лезть в чужую супружескую жизнь. Но спасибо, я тебя понял.
Она снова вернулась к документам, объясняя, где какой материал находится. Орлов открыл альбом с фотографиями и попросил ее прокомментировать снимки.
– Судя по всему, девочки – это дочери Николая Владимировича Раевского, Екатерина – старшая, Александра – младшая. Александра – приемная дочь, она носила фамилию Рыбакова…
Хлопнула дверь: пришел Борис. Люся быстро поднялась из-за стола и почти побежала ему навстречу.
– Будем ужинать? – весело спросил сын, входя в комнату вместе с матерью.
И только в этот момент Александр Иванович сообразил, что ужина-то и нет. Есть только привычные бутерброды. Да и с ними не все просто: ни свежего хлеба, ни колбасы или сыра он сегодня не купил. Почему-то во время похода в магазин в голове засела мысль о вафельном тортике, который так любит Люся, и ни о чем другом Орлов уже не думал. Кажется, в холодильнике есть пара сосисок, а на гарнир можно открыть какую-нибудь банку с помидорами или огурцами.
Характер у младшего Орлова был покладистый, и, услышав, что вместо полноценного ужина ему предлагается чай с тортом, он довольно улыбнулся:
– Тортик – это хорошо, это мы с удовольствием. А что это у вас тут за Армагеддон на столе? Прямо как при обыске!
– Мама документы разбирает, – уклонился от прямого ответа Орлов.
Но отвязаться таким способом от Бориса оказалось невозможно: при всем своем миролюбии и неконфликтности он обладал настойчивостью и железной хваткой. Он сразу заметил открытый альбом, подошел к столу и пробежал глазами по надписям на карточках.
– Я так понимаю, что мама решила снова заняться изучением папиного генеалогического древа, – констатировал Борис. – И с чего вдруг?
– Это я попросил маму найти и подобрать мне все материалы, – признался Александр Иванович.
– Зачем?
– Хочу их изучить.
– Зачем? – снова повторил Борис. – Происходит что-то, чего я не знаю?
– Ничего не происходит, сынок, – вмешалась Людмила Анатольевна, – просто отцу стало интересно.
– Да-да, – тут же подхватил Александр Иванович, – мне просто стало интересно. Наверное, подошел тот возраст, когда хочется узнать побольше о своих корнях. В молодости об этом обычно не думаешь. Пока молод – полагаешь, что все важное только впереди, а к старости начинаешь понимать, что все важное – в прошлом. Впереди-то уже мало что остается, вот и оглядываемся назад.
Больше сын ни о чем не спросил, но по его лицу было видно, что ни матери, ни отцу он не поверил.
Они уселись пить чай на кухне, и Александр Иванович подумал, что мечты, даже самые простые, очень часто разбиваются из-за обычной непредусмотрительности. Вот он представлял себе, как они втроем будут пить чай с тортом, сидя в комнате вокруг стола. И совершенно не подумал о том, что если Люся будет разбирать папки, то стол окажется занят. Надо было с самого начала предложить ей раскладывать бумаги не на обеденном столе, а на письменном. Хотя на письменном столе намного меньше места, он весь завален книгами и папками Орлова…
Маленький переносной черно-белый телевизор, стоящий на кухне, показывал очень плохо, но его все равно включали хотя бы для того, чтобы послушать. Как раз началась программа «Время», и Орловы только-только успели разложить куски торта по тарелкам, когда диктор сообщил, что министр внутренних дел Щелоков отправлен в отставку, а на его место назначен председатель КГБ Федорчук. Тот самый Федорчук, который три недели назад направлял в ЦК секретную записку об опасности браков между представителями советской культуры и иностранцами.
– Ни фига себе! – выдохнул Борис. – Ничего, как говорится, не предвещало… И что все это значит, пап, как думаешь?
– Я думаю, это конец, – очень серьезно ответил Александр Иванович. – Федорчук – человек негибкий и нешироких взглядов, кроме того, он ничего не понимает в проблеме преступности и общественного порядка. Для него общественный порядок – это только единомыслие, причем в правильном русле. Никаких других мнений у этого человека нет.
