Внучка тем временем смотрит в окно и думает о чем-то о своем.
– Аля, ты меня слышишь? – спрашивает Зоя Семеновна и уже готова обвинить сегодняшний день в том, что все, как нарочно, сегодня рассеянны и не обращают на нее внимания.
– Слышу, – выныривает из неведомых глубин Аля и предупреждает бабушку: – Я на минуточку.
– А чего на минуточку? – ворчит Зоя Семеновна и ставит перед внучкой тарелку с куском пирога. – Чай или бульон?
– А что быстрее?
– Какая разница – что хочешь!
– Тогда чай, – просит Аля к Зоиному неудовольствию.
– Опять одна сухомятка. Давай бульон?
– Нет, – машет руками внучка с такой силой, что Зоя Семеновна обеспокоенно выглядывает в окно. – Тебя там ждет, может, кто?
Аля краснеет.
– Да? – Бабушка хитро на нее смотрит. – Не Игорь, часом?
Внучка отрицательно машет головой.
– Не Игорь?! – изумляется Зоя Семеновна. – Неужели Олежка?
Аля молчит.
– Не Олежка, значит. А кто?
– Ты его не знаешь, – защищается изо всех сил Аля, а сама так и косится в окно.
– Вот и плохо, что не знаю, – обижается Зоя. – Надо было привести. Как знала, пироги испекла.
– Не надо, – успокаивает ее внучка.
– Как это «не надо»? – сердится Зоя Семеновна. – Ее парень во дворе ждет, а мне «не надо». И мне надо. И дедуле надо. Да, Тося?
– А? – переспрашивает тот, не понимая, в чем дело.
Аля двигает табурет к окну и выдвигает другой из-под стола:
– Садись, дедуля.
Зоя Семеновна устраивается напротив. Она любит смотреть, как едят ее близкие, поэтому еду не жалеет и щедро накладывает на тарелку, приговаривая:
– Ешь досыта.
– Я столько не съем, – жалуется Аля. – Можно я с собой?
– А пригласила бы, – назидательно говорит Зоя Семеновна. – Вместе бы чай попили. Заодно и мы с дедом на него бы посмотрели.
– Что? – интересуется тугоухий Тося, плохо понимающий, о чем речь.
– Ну, бабу-у-уля, – делает страшные глаза внучка и выбирается из-за стола.
– На-ка, – через минуту Зоя Семеновна протягивает Але небольшой сверток. – Возьми. Голодный, поди, стоит, тебя караулит.
Тося провожает глазами сверток, но ни слова не говорит. Ест.
– Пока, дедуль. Спасибо, бабуль, – нежно чирикает Аля и спешно обувается, торопясь на встречу с возлюбленным.
– Как зовут-то? – делает последнюю попытку Зоя Семеновна выведать хоть что-то.
Аля наклоняется к ее уху и что-то шепчет.
– Не русский, значит?
– Татарин, – признается внучка.
– Началось! – гневается Зоя Семеновна. – Один татарин у нас уже есть, – поминает она свата. – Теперь еще один будет.
Аля прекрасно понимает, в чей огород летит камень, а потому звонко целует бабулю в щеку и быстро спускается вниз.
– Ушла? – с набитым ртом спрашивает Тося.
– Ушла, – вздыхает Зоя Семеновна. – Ушла. И чего-то неспокойно мне. Словно вот здесь, – она показывает на грудь, – камень.
Это был уже третий камень за день. Первые два влетели в кухню Пульчинеллы сразу же после рокового обеда, во время которого выжившая из ума старуха обварила кипятком дворовых кошек, облюбовавших вход в подвал именно под ее окнами.
Третий бросок совершил Плохиш – внук Фаустовой, пропустивший первые два из-за своей бестолковой бабки, позвавшей его обедать. Узнав о кошках, Плохиш не захотел оставаться в стороне и примкнул к отряду дворовых мстителей злосчастной Пульчинелле.
– Это что за сволочь?! – отчаянно завизжала Пульчинелла и высунулась из окна.
– Осторожней, мама, – предупредила ее дочь, опасавшаяся, что камень, предназначенный для Пульчинеллы, в данный момент может выниматься из-за пазухи.
– Опять эта сволочь! – кричала Пульча вслед утекающему Плохишу, чью причастность к содеянному она определила безошибочно. – Я ведь не посмотрю, что у тебя отец – прокурор, – пригрозила она фаустовскому внуку. – Я тебе жир-то выпущу, кабан неповоротливый. Бегать сначала научись, боров!
– Мама! – одернула ее Роза. – Это же ребенок. Прекрати. Я сама поговорю с его родителями.
– Кто тебя будет слушать, убогую?!
Пульчинелла временно покинула боевой пост, пытаясь навести порядок во внутренних частях, но тут же вернулась к своему окну. Через двор мимо ее окон медленно шла «Зойкина внучка с хахалем».
– Здравствуйте, – поприветствовала ее Аля, с детства натренированная здороваться со всяким знакомым взрослым, особенно пожилого возраста.
– Кого я ви-и-ижу! – радостно замурлыкала Пульчинелла и замерла в предвкушении долгожданного скандала. Это тебе не спина улепетывающего в сторону двора Плохиша!
– Здравствуйте, – повторил вслед за возлюбленной Марат, тоже воспитанный в уважении к старшим.
– У бабушки была? – миролюбиво поинтересовалась старуха, плотоядно облизнувшись.
Но не успела Аля ответить на заданный вопрос, как Пульчинелла разразилась хамской тирадой:
– А чего же твоя бабушка не объяснила тебе, зассыхе, что в таких коротких юбках ходят только проститутки? А?!
Аля опешила.
– Чего ж твоя бабушка-то, умная, свою внучку-то так воспитала?! И к мужику приставила?
– Эй, бабушка, – прервал ее недоумевающий Марат. – Это вы о чем?
– А ты, татарва немытая, вообще рот закрой! – тявкнула Пульчинелла и собралась было продолжить начатую речь, но быстро ретировалась, как только обнаружила, что Алин спутник что-то поднял с земли.
– Проститутка! – выкрикнула она из-за виноградной завесы. – И бабка твоя проститутка!
Растерявшаяся Алечка не знала, что делать: то ли плакать, то ли бежать, то ли оттащить Марата от этого злополучного окна. Пока девушка определялась в желаниях, Пульчинелла продолжала визжать из-за окна на весь двор:
– Милиция! Окна бьют! Пожилого человека оскорбляют! Помогите!
К «говорящему» окну стекались любопытствующие самых разных сортов: отряд юных мстителей с камнями за пазухой, дворовые старики и старухи, случайные прохожие, жители соседних домов. Пульчинелла, почувствовав себя в центре внимания, смело высунулась из окна и пообещала выйти во двор, «чтобы наконец-то навести порядок, пока милиция едет».
– Бежим? – только и успела шепнуть Марату Алечка, но тут же осеклась: ее провожатый оказался в плотном кольце зрителей.
– Лю-ю-юди! – пафосно обратилась к ним выскочившая из подъезда Пульчинелла. – Ведь чуть меня не убили! Этот, – она ткнула скрюченным пальцем в грудь Марату, – и девка его…
Она поискала глазами Алю, но не нашла.
– Сколько же можно терпеть?! Меня, пожилого человека, со свету сживают! И никакой защиты!
Пока Пульчинелла исполняла свою арию перед слушателями, Алечка лихорадочно трезвонила в бабулину дверь.
– Что случилось? – выглянул встревоженный Тося, как всегда открыв дверь без предварительного «кто?».
– Дедулечка… – задыхаясь, произнесла Аля и только собралась разрыдаться, как из спальни выплыла величавая Зоя Семеновна и строго, но без суеты, очень сдержанно спросила:
– Тебя кто-то обидел, Аля?
Пока внучка сбивчиво объясняла, что случилось, бабушка узловатыми пальцами поправила прическу, оправила домашнее платье, не торопясь обула туфли и зычно скомандовала:
– Одевайся, Тося. И палку возьми.
Аля даже не рискнула поинтересоваться, зачем Тосе палка, ибо сам Тося не выразил никакого неудовольствия от полученного распоряжения.
Перевозбудившаяся Пульчинелла, разумеется, не заметила торжественного сошествия со знаменитого генеральского крыльца Зои Семеновны с мужем и внучкой. Разгоряченная присутствием публики, «актриса» размахивала руками, грозила бледному Марату кулаком, призывая в свидетели – ни много ни мало – самого Ивана Грозного, бравшего Казань!
Пульчинелла, почувствовав свой звездный час, потеряла бдительность и оказалась совершенно не готова ко встрече с той, у которой «сын – майор и внучки – отличницы».
– Малолетние проститутки! – выкрикнула Пульчинелла и осеклась, увидев напротив себя ненавистную соседку.
– Проститутки, говорите? – вполголоса переспросила Зоя Семеновна и сделала шаг вперед.
– А чего это ты, Зоя, со мной на «вы»?
– А когда это, Нелли Афанасьевна, я с вами была на «ты»?
– Да ты мне слова-то доброго никогда не сказала. А я уж, почитай, двадцать лет здесь живу.
– Вот и живите, Нелли Афанасьевна, живите тихо и спокойно. Никого, Нелли Афанасьевна, не трогайте. Никого не оскорбляйте.
– А то че? – осклабилась Пульчинелла и нехорошо засмеялась. – Мужа натравишь?
– Своего – пожалею, руки потом не отмоет. А вашего-то, простите, Нелли Афанасьевна, не видела никогда и вообще сомневаюсь, был ли.
– Ты че ж, Зой, намекаешь, что я Розку во грехе родила?
– Мне, Нелли Афанасьевна, все равно. Твоя дочь – ты и смотри. А я за своей внучкой как-нибудь сама присмотрю.
– За проституткой своей малолетней? Юбка-то вон еле срам закрывает.
После этих слов Аля не удержалась и заплакала. Увидев слезы на глазах возлюбленной, Марат побледнел, сжал губы и сделал шаг вперед, но тут же был оттеснен Зоей Семеновной.
