Ознакомительная версия.
– Так нельзя шить, у тебя между швами может проехать арба, мельче надо делать стежки, так, чтобы шов получился красивым и крепким. Посмотри на мое платье, которое я сшила, если налить воду, капелька из шва не прольется, – говорила она.
В другом доме она учила готовить чуду:
– Что за начинка! У меня творог бывает желтый от изобилия яиц, а почему ты ореховую травку не кладешь?
Шумайсат подряд родила двух сыновей. С одним в утробе, с другим на руках она успевала обходить все дома, где были маленькие дети, и давала всем мамашам уроки ухода за малышами:
– Ты почему аптекарским кремом мажешь ребенка? Я растапливаю хорошее сливочное масло и мажу этим все тело и потом укладываю малыша спать. Он просыпается таким румяным, будто тесто на дрожжах поднялось. Кожа блестит, становится мягче и нежнее. Хорошо выспавшись, он с аппетитом сосет грудь.
Она обходила многие дома и была очень довольна собой, думая, что все молодые мамаши, кому она давала советы, стали умнее и опытнее, чем вчера.
Так, напрасно тратя свое драгоценное время на «репетиторство» других, Шумайсат ущемляла свою семью.
Известно, что умному, целеустремленному, трудолюбивому человеку напрасная трата времени дает трещину в сердце. Время – это самое дорогое, что дал Аллах человеку. Тот, кто попусту тратит время, бросает его на ветер, – самоубийца. Помню, однажды наша детвора пошла с Омардадой в горы собирать лекарственные травы. Мы набрали полный мешок тмина, подорожника и мяты.
– Вот мы сделали полезное дело, высушим эти травы и раздадим кому нужно. Представляете, скольким людям поможет это чудо, которое земля и небо дарят благосклонно, облегчит боль, вылечит больных, – сказал Омардада. – Мы говорим, что время летит, а время стоит, как вот эта гора, это мы бежим куда-то, стремимся при этом беге, успеваем делать полезное, чтобы оставить о себе хорошую память, чтобы люди потом живые, проходя по кладбищу, останавливались у могилы и, подняв руки в молитве, сказали: «Хороший он был человек, прости ему земные грехи». Вот так нужно жить, дети, стараться дорожить каждой секундой, беречь время и проводить его в благих делах.
Деятельность Шумайсат распространялась и на другие аулы, она успевала показать себя везде. Ее кипучая деятельность была неукротима.
Незаметно подросли сыновья – Гарун и Герей. Гарун был спокойный, уравновешенный, он был похож на своего отца. Герей же, наоборот, был очень эмоциональный, душа коллектива, он лихо танцевал, очень любил петь народные песни. Поэтому у него было много друзей, они его любили. Гарун после окончания школы поступил в университет на исторический факультет, Герей – на заочное отделение сельхозинститута.
В один прекрасный день Асхаб сообщил Шумайсат, что его, как лучшего учителя, посылают на совещание в Махачкалу. Никогда не видевшая города Шумайсат всю ночь учила мужа, как он должен там себя вести, даже диктовала ему тезисы будущего выступления. Асхаб слушал и улыбался, глотая, как камни, тяжелые ее слова. На самом деле никакого совещания не было, это Гарун вызвал его в Махачкалу, сообщив отцу, что он женился на актрисе, хочет поехать в Москву вместе с женой. Асхабу жена сына понравилась. Прежде всего, в отличие от его жены, она умела молчать, не делать мужу никаких замечаний. Ее звали Сулайсат. Она на цыпочках ходила вокруг своего мужа: «Что, дорогой, родной», – то и дело обращалась она к нему, стараясь выполнить все его прихоти.
Асхаб увидел в этих отношениях настоящую взаимную любовь.
– Сынок, но ты забыл, что твой старший брат еще не женат.
– Отец, пока гора двинется, буйная река не останавливается! – засмеялся Герей.
Побывав в Махачкале несколько дней, Асхаб возвращался домой. Он чувствовал себя как на раскаленном железе, представляя, что его ждет дома.
Войдя в дом, не давая Шумайсат произнести и слова, он с порога сказал:
– Наш Герей женился, и жена его красавица, главное, знаешь, смотрит на мир глазами нашего сына, не болтлива, заботливая и ласковая, каждый день у них дома настоящий байрам (праздник), весело и легко.
– Женился?! – закричала Шумайсат, и большая старинная тарелка, полная дымящимися чуду, упала из ее рук и разбилась вдребезги. – Ой, разбилась дорогая тарелка, – начала она стонать, собирая осколки.
– Да, он женился, и у них красивая любовь и полное взаимопонимание.
– Вабабай, что я теперь людям скажу!
– Никому ничего не надо объяснять, сейчас быстренько женим Гаруна, и вассалам вакалам! – рассмеялся Асхаб.
В тот же вечер состоялся семейный совет с присутствием дедушек и бабушек, чтобы выбрать Гаруну невесту.
– Так у меня есть любимая девушка, – спокойно сказал Гарун и назвал имя учительницы, которая преподавала в школе математику. Это Сиядат.
– Она же не из нашего аула, неужели мои сыновья недостойны жениться на аульчанках! – начала плакать Шумайсат.
– Зато ты у меня личность известная. Спроси у любого, знают ли Шумайсат, они ответят: «О, кто же не знает Шумайсат, она всем уроки дает, всех поучает», – смеялся Асхаб.
– Да, я такая, меня мать всему научила. Когда я вижу этих дурочек, неумех, я не выдерживаю, у меня руки чешутся, хочется у них из рук вырвать и самой сделать как надо!
– Не знаю, почему Аллах своему бедному рабу – мне в награду дал такую вездесущую спутницу жизни! – схватившись за голову, смеялся Асхаб.
Трудно было присутствующим отличить – смех это или рыдание.
За считанные дни, засватав за Гаруна Сиядат, сыграли свадьбу. И самым ярким событием на этой свадьбе было появление Герея и Сулайсат. Шумайсат не хотела, чтобы они приехали, всем говорила, что они в Москве. Но Герей был не из тех, кто оставался в стороне, когда женится брат. Молодожены пришли в национальной одежде. Когда на гумно привели жениха и невесту, Сулайсат взяла в руки бубен, барабан и зурна сразу замолчали. И она перед очарованной публикой очень красивым голосом запела:
Я отблеск моих мечтаний
Вижу в зрачках твоих,
Биенье огня моей крови
Слышу в руках твоих —
Значит, все лучшие чувства
Тебе я сполна отдала —
Всей влагой кувшина – сердца
В тебя перелиться смогла.
И тут же Герей, хлопая в ладоши, подхватил песню своей любимой:
На душе так светло, лучисто,
Словно после грозы весенней:
Листья вымыты чисто-чисто,
Будто в праздничное воскресенье.
Гром уходит, вздыхая тяжко,
И в тиши со звонкой запинкой
Колокольчика синяя чашка
Расстается с последней дождинкой.
Озираясь с восторгом детским,
Все я вижу острее и четче:
И орлицу на взлете дерзком,
И снега, и аул мой отчий.
Герей пригласил в круг новобрачных Гаруна и Сиядат, вся свадьба дружно хлопала двум танцующим парам и любовалась ими.
– Шумайсат, – сказала соседка Патимат, – у тебя сегодня вместо одной – сразу получилось две свадьбы.
– Я и не думала и не гадала, даже во сне не могла увидеть это! – ответила Шумайсат, косо поглядывая на Сулайсат. – Вы же все видите, как эта артистка покорила моего сына. О Аллах, отняла она моего сына. – Она вытирала слезы кончиком старинного платка, доставшегося ей от бабушки.
Через неделю жизнь вошла в свое русло. Герей и Сулайсат не собирались уезжать, вечером они устраивали у Гаруна концерты, а днем пропадали в горах и ущельях, гуляли там, держась за руки.
Однажды Шумайсат и Асхаб зашли к Гаруну. И Шумайсат, смерив глазами каждого, спросила:
– Где же наша артистка?
– Вот она! – повернулась Сулайсат.
– Я думала, что ты – мужчина, только они ходят у нас в брюках! – возмутилась Шумайсат.
– И я хожу! – засмеялась Сулайсат.
– Моя ласточка очень любит брюки! – поддержал свою жену Герей.
– Здесь их женщины не носят, пойдут нехорошие разговоры, разные толки, – возразила Шумайсат.
– На чужие разговоры я смотрю, как на прошлогоднюю траву, мамочка! – засмеялась Сулайсат. – Что хочу, то и делаю, что нравится, то и ношу!
– Да, она у меня такая боевая! – подтвердил Герей.
Шумайсат посмотрела на Асхаба, как бы ища у него поддержку, но он, опустив голову, тихо хихикал, но в его смехе была одна горечь.
– Аульские девушки уже судачат, что ты мажешь какой-то белый порошок на лицо, и поэтому ты такая белая, а щеки смазываешь красной краской! – возмущалась свекровь.
– Мамочка, пусть и они мажут, может, на людей станут похожими.
И Сулайсат взяла свою сумку и оттуда достала набитую, как беременная кошка, другую, открыла ее, стала краситься и запела:
Ты во мне – словно море в душе морехода,
Что не раз в непогоду соленую воду
Из тонувшей ладьи с трудом выгребал.
Ты во мне – словно небо в душе пилота,
Что не раз из горящего самолета
Вниз бросался – чудом не погибал!
Ты во мне – как небо мое и море,
Ты во мне – как радость моя и горе,
Ты – всей жизни страданье, сила и суть!
А не будь этой боли, огня и горя,
Стало б небо пустым, стало б мертвым море,
Опустела бы, мертвою стала грудь…
Все это время, пока Сулайсат дорисовывала черты своего лица и пела, Шумайсат смотрела на Асхаба жалобным взглядом, будто о чем-то умоляла его. Но Асхаб сиял и любовался Сулайсат, как будто Аллах с неба послал в их дом чудо, которое может дать отпор этой необузданной Шумайсат. Невестка не лезла в карман за словом, тут же на любые замечания находила четкий ответ, и, главное, Герей во всем поддерживал ее. Асхабу в один момент даже жаль стало свою Шумайсат. Она была раздавлена и растерта, вся побледнела, как-то съежилась.
Ознакомительная версия.
