Ознакомительная версия.
В конце ноября с Алексеем Сергеевичем связались из государственной телерадиокомпании. Совсем молоденькая, судя по голосу, девушка сообщила, что его приглашают принять участие во встрече с премьер-министром.
– Это ежегодный разговор Владимира Владимировича, – добавила. – Вы, наверное, в курсе…
– Да, как-то видел, – осторожно отреагировал Шулин.
– Так вот, нам нужно знать, каким видом транспорта вы предпочли бы прибыть в Москву. Проезд, естественно, будет оплачен. И сформулируйте вопрос… Итак, я записываю.
Шулин не находил что ответить. Прямо сказать, что нет, не поеду, как-то язык не поворачивался… Да и растерялся.
– Извините, я так быстро не могу решить. Давайте до завтра…
– Да вы что?! – Девушка изумилась. – Нужно срочно. До вечера списки утвердить… Я вам перезвоню через два часа. Пожалуйста, определитесь.
За эти два часа Шулин успел десять раз мысленно сказать, что никуда не поедет, и десять раз согласиться ехать в Москву. Обсудил звонок с женой, с командиром Печорского авиаотряда. И жена и командир сказали, что ехать надо. А потом позвонил сам директор «Комиавиатранса» и осторожно стал убеждать:
– Алексей Сергеич, это такая возможность обратить внимание на наши проблемы. Понимаете?.. Владимир Владимирович когда лично узнаёт, никогда не оставляет… Вспомните Пикалёво – за полчаса решил… Понимаете?
– Понимаю.
– Так что ждем в Сыктывкаре. – Голос директора повеселел. – Встретим. Проводим.
Девушка перезвонила через два часа и десять минут.
– Как, определились?
– Определился, еду.
– Каким видом транспорта? Наземным, авиа?
– Да на самолете хотелось бы, – усмехнулся Шулин; странно было ехать на поезде по делу, связанному с авиацией.
Обсудили маршрут, оплату проезда, размещение в Москве. Решили, что вопрос будет о будущем малой авиации.
– Очень хорошо, – подытожила девушка. – Тринадцатого-четырнадцатого декабря я или другой референт с вами свяжемся.
Недели перед поездкой превратились в сплошную нервотрепку. Шутка ли, встреча с премьер-министром предстоит. Все время об этом думал, да и люди вокруг не давали забыть… Жена переживала главным образом о том, в чем Шулин отправится.
– Давай костюм купим, – каждый день предлагала. – Рубашку новую. Галстуки-то висят… Выберешь.
Шулин сопротивлялся:
– Не надо костюмов. Свитера́ есть хорошие. Как я в этом костюме… Отвык. И не советское время – сейчас свобода в одежде.
Шли местные со своими просьбами Владимиру Владимировичу, то и дело звонили из Печоры, Ухты, Сыктывкара, из сёл: «Ты ему скажи…» Некоторые просьбы Шулин записывал – действительно, при случае можно упомянуть или передать там как-нибудь помощникам. Проблем и трудностей у людей множество, неподъемные горы…
Устал от звонков и мыслей о предстоящем. Даже сниться стало, как эта встреча происходит, и во сне было легко: Алексей Сергеевич обстоятельно рассказывал Владимиру Владимировичу, как дичает Север без малой авиации, как сложно людям добираться до городов, и Владимир Владимирович помогает, да так, как это бывает, видимо, лишь во снах: Шулин возвращался домой, а на его аэродроме уже кипела работа – швы на бетонке замазывали битумной мастикой, здание ремонтировали, территорию огораживали легким ажурным забором…
В последний день съездил в аэропорт, посмотрел на стоящий на краю полосы «Ту». Осенью его вытянули тягачами с концовки, и теперь где-то наверху решалось, что с ним делать. То, доходили слухи, порежут и вывезут, то – оставят здесь и разрешат использовать администрации по своему усмотрению, потом проносилось: нет, не оставят, а отремонтируют и поднимут в воздух. Авиакомпания и страховщики явно выбирали сейчас, что оптимальней…
Но «Ту» это не главное. Хотелось просто побыть в своем холодном сейчас кабинетике, пройти по помещениям, пустым и мертвым до середины апреля. Недавно одна навигация окончилась, до следующей – четыре месяца. Благодаря истории с самолетом она наверняка будет не хуже предыдущей. Электричество, по крайней мере, не отключат. Правда, не факт – долг снова копится, оборудование не становится новее…
И, как во снах, Шулину стало представляться, что если он четко и ясно расскажет премьер-министру о проблемах, перечислит, что нужно, то дела начнут налаживаться. Хотя бы в райцентрах. Хотя бы вертолетные площадки как следует оборудовать. Хотя бы вертолетов станут больше пускать, а то иногда до драк доходит – человеку срочно надо лететь, а места заняты, и следующий вертолет через два дня. И лезет внутрь…
Да, пусть только вертолеты летают, но цивилизованно, раз пять в неделю. В воскресенье обязательно. Детей в город свозить – в музей, в театр… Здание починить – почти всю зиму стоит холодным, напитывается влагой. Штукатурка отслаивается, краска сползает, кирпич крошится. Сиденья рассыпаются. А главное – проводка, кабели гниют, изоляция трескается. За последние годы было несколько замыканий, постоянно где-нибудь то одно, то другое отсоединяется. Лазаешь тогда с тестером, ищешь место разрыва цепи… Вот-вот и окончательно рухнет, распадется, превратится в труху и пыль. Во многих других местах уже превратилось.
Сначала хотел ехать на автобусе до станции Ираёль, а там поездом до Сыктывкара и – в Москву на самолете. Но не было никакого желания двенадцать часов париться в вагоне, и выбрал другой маршрут: от Временного до Печоры по зимнику (три с лишним часа), от Печоры до Сыктывкара на «Ан-24» (час с небольшим), а от Сыктывкара до Москвы на «Боинге-737» (два часа).
Конечно, и раньше без пересадки было не обойтись. Но она была одна – или в Печоре, или в Ухте, или в Сыктывкаре (и туда, и туда, и туда из Временного летали самолеты). До столицы страны можно было добраться за четыре часа, а теперь – в лучшем случае больше восьми.
И в Печоре, и в Сыктывкаре Шулина встречали люди из администрации главы республики, журналисты. Сопровождали от зеленого коридора до стойки регистрации; люди из администрации вроде как охраняли, журналисты задавали вопросы, чего он ждет от общения с Владимиром Владимировичем.
– Жду лучшего, – отвечал Шулин, пряча глаза от камер, – какой-то шоу-звездой себя чувствовал.
Слава богу, журналисты донимали не очень, да и времени у них для этого особенно не было – Алексей Сергеевич старался скорее пройти досмотр и спрятаться в зале ожидания. Хотелось не то чтобы задремать, а отключиться от тех мыслей, что донимали всё последнее время… Да какое последнее? – много лет уже. Просто это приглашение обострило их, сделало главными, почти единственными. Ни о чем другом уже не думалось.
Но отключиться не получалось. Ни в залах ожидания, ни тем более в самолетах. Наоборот, мысли вертелись всё быстрее и хаотичнее. И Шулина уже подмывало не обстоятельно рассказать премьеру о проблемах, а бросить ему: «За годы после Ельцина стало еще хуже!» И сам же себя осаживал: ну, не во всем ведь хуже – еда и деньги у людей худо-бедно есть, кое-какая уверенность, что завтра не случится крах, как было в девяностые… Да, не во всем. Но вот главное… Цели у людей никакой. Одна цель – охранять свою ограду, пополнять припасы в погребе и холодильнике, а то, что вокруг, – никого не волнует. Или волнует, но не до такой степени, чтобы подниматься и воевать с подступающей все ближе глухой, черной стеной… Шулин любил тайгу, но не хотел, чтобы она главенствовала над всем остальным, всё остальное задавила. А она возвращалась – больная, уродливая на изжеванной гусеницами тракторов, ковшами экскаваторов, залитой бетоном, засыпанной гравием земле; тайга расползалась, съедала поля, дороги, брошенные деревушки. Когда тайга подступит совсем близко к их Временному, большинство людей побежит на еще сохранившиеся пятачки цивилизации, а некоторые останутся, приспособятся к тому существованию, какое вели первобытные люди.
Власти выгоднее избавиться от множества мелких поселений, в которых живут на три четверти пенсионеры, инвалиды, плодовитые матери-одиночки, безработные, алкоголики, требующие заботы и денег. Да, деревни, села, поселки, даже городки, в которых нечего делать, – обуза. Только что будет с территорией, на которой никого не останется? Конечно, не факт, что туда придут другие народы: китайцы, японцы, американцы. Это чушь. Но во что превратится народ, собранный в нескольких десятках мегаполисов… А ведь это собирание происходит на глазах. Что было в конце восьмидесятых и что стало сейчас, под конец двухтысячных…
Процесс начался давно. В школе что-то рассказывали про брошенные деревни в девятнадцатом веке, когда крестьяне шли на заводы. Потом, это уже на памяти Шулина, боролись с неперспективными деревнями. Но массовое переселение из деревень и северных городов началось в начале девяностых. И не стихает, только набирает обороты.
Названия «Воркута», «Магадан» вызывают у многих мрачные ассоциации: лагеря, ГУЛАГ. Но если не станет Воркуты и Магадана, окажется ли это благом… А их исчезновение вполне реально. Останутся какие-нибудь метеостанции, а все эти кварталы пятиэтажек с выбитыми стеклами и полопавшимися трубами канализации будут медленно разрушаться…
Ознакомительная версия.
