– Будьте добры, – решилась Анна и дала ей двадцать гривен.
Тетка схватила с тумбочки клеенчатую сумку и со словами «Ты тут пригляди, я мигом» понеслась вниз по лестнице с резвостью, неожиданной для ее плотного телосложения.
Не прошло и пяти минут, как на столе появились две литровые «Черниговского светлого». Из тумбочки были извлечены чашки с незабудками и бурый кусок печеночной колбасы на мятой пластиковой тарелке.
– Ну, за знакомство, – сказала женщина. – Я Валя. У меня есть железное правило: на работе не пить.
– Так а… – растерялась Анна и отставила чашку. – Так давайте не будем.
– Так мы и не пьем. – Валя сделала большой глоток пива, откромсала краем пластиковой вилки колечко колбасы. – Вот в восемь ноль одну я сменяюсь, тогда можно и накатить. – И она достала из тумбочки нераспечатанную «Медовую на молоке».
Выпили пива, налили снова. От колбасы Анна отказалась, взамен предложила соленый миндаль, купленный еще на киевском вокзале.
– Ух ты! – одобрила Валя. – Дорогие орешки. А ты ведь сбежала, да? От мужика сбежала? Ну что ты делаешь такие глаза? Я вижу. Некоторые вещи вижу – и всё тут. Потому как тонко чувствую психологию человека. Это у меня от матери, она цыганка наполовину. Как только ты в дверях появилась, смотрю – сумка кожаная, сапоги замшевые, плащ импортный, глаза несчастные. Что тебе делать в нашем городе? Ответ простой…
– Рыбачить на Мертвом Донце, – улыбнулась Анна.
– Ну, тоже вариант. Рыбалка душу лечит. Хороший мужик-то? Ну ладно, ладно…
Анна вспомнила Женькины глаза – непроницаемые, злые, совсем китайские в тот момент, и его крепко сжатые губы. Средневековый воин императорской армии. Бабушкин внук. В тире спортклуба из «вальтера» выбивает десять из десяти, почти не целясь. Утром, едва проснувшись, выглядит как плюшевый мишка и такой же на ощупь. Как это в нем совмещается? Лечил ее. Долечился. Хватит…
– Кто такие «порченые»? – спросила она Валю. – Я тут с одним мальчиком познакомилась из ларька, он говорил про каких-то порченых.
– Это Китька! – разулыбалась Валя. – Хороший пацанчик, да пропадет, наверное. Если отсюда не выберется – сгинет рано или поздно.
– Порченые, – упрямо напомнила Анна.
– А ты не из милиции? – вдруг насторожилась Валя.
– Нет, я врач.
– Может, гинеколог? Нет? Эх, мне бы гинеколога хорошего, да где ж его тут взять. Родить хочу, а все никак… Порченые – это детишки, которых забрали, а потом вернули. Только испортили.
– Как испортили?
– Ну, вот, скажем, беру я у тебя телевизор на время. Возвращаю, а в нем деталек недостает. Лампы там или транзистора. Вот так и дети.
– Кто забрал, Валя?
– Та кто ж его знает… – Она со вздохом порылась в глубоком кармане меховой жилетки и вытащила мятую пачку «Примы». – За грехи наши забрали, а потом вернули, чтобы окончательно добить… Вот ты из Киева, говоришь, а для меня Киев – как на другой планете. Я бы хотела поехать, Лавру посмотреть. Один раз, школьницей, была на экскурсии. Но не поеду.
– Почему?
– Как гири на ногах. Сидим, смерти ждем. День прошел – и слава богу.
* * *
Соля дошивала синий плащ для Лины Инверс, героини, в образе которой Мицке мечтала блеснуть на анимешном косплее в Киеве.
– Главное здесь – плащ и рыжий парик, – то ли Солю, то ли себя убеждала Мицке, – жилетку вот еще бы. А без красных штанов вполне можно обойтись, правда, Соломия Михайловна?
– Жилетку успеем. – Соля перекусила нитку, разгладила плащ на коленях. – Жилетку я тебе из своего старого пиджака сделаю.
– У меня есть красные штаны, – это Лиза вдруг подала голос. Она так тихо сидела между шкафом и балконом, что Мицке на время забыла о ее существовании. В отличие от Соли, которая прислушивалась к каждому вдоху-выдоху дочери круглосуточно, отчего почти перестала спать.
Лиза встала, распахнула шкаф и принялась шуршать целлофановыми пакетами. Это была первая ее активность с тех пор, как она вернулась домой, и Соля боялась пошевелиться, мучительно вспоминая, есть там все же красные спортивные штаны или они где-то в другом месте. Все смешалось после переезда, вещи лежали кое-как и где попало.
– Вот, – сказала Лиза. – Бери. – И протянула Мицке штаны.
Мицке осторожно взяла их и прошептала «спасибо».
– Не бойся меня, – равнодушно сказала Лиза и вернулась на свое место между шкафом и балконом. – Я не кусаюсь. Меня вообще здесь нет.
– Здрасьте, Соломия Михайловна, – нестройным хором сказали Кид-Кун и Данте, появившиеся в дверях на манер двоих из ларца. – Чего-то у вас в подъезде газом воняет.
– Тут постоянно чем-то воняет, – вздохнула Соля. – Газом, помойкой, кошачьей мочой. На редкость вонючий дом. Да вы проходите, сейчас чай поставлю.
– Нам эта мелкая нужна, – Кид-Кун кивнул на Мицке, которая успела завернуться в плащ и кокетливо выставила голую ногу. – Слышь, Мицке, мы тут приняли решение. В Киев никто не поедет.
Плащ сполз с плеч Мицке на пол.
– Как это?! – возопила она. – Я же уже за париком съездила! Ты же мне сам денежку дал!
– Нас тут двадцать семь человек анимешников, – сказал Кид-Кун, – и только у нас с Данте хватает денег на поездку. Ну ладно, положим, и у тебя с нашей помощью. Остальные не скопили, ну дети малые, что с них взять. Чего ж мы теперь – поедем, а они будут слюни глотать? Чего ты орешь, как потерпевшая? Они тоже костюмы шили, старались, между прочим. Не по-человечески это. Так что никто не поедет, мы так решили. Может, на будущий год.
– Блин! – дрожащим голосом сказала Мицке и села на пол с убитым видом. – Блин, блин, блин!
– А вы сделайте свой косплей. – Соля вышла из кухни с сахарницей в руках. – Хоть маленький, но свой. Пускай ребята свои сценки покажут, или что у вас там.
– И дефиле! – ожила Мицке.
– И дефиле.
Данте посмотрел на Кид-Куна:
– А что, зачетная мысль. Нафоткаем, выложим в Интернет. Я могу видео заснять на телефон.
– Вариант, – неуверенно сказал Кид-Кун и почесал подбородок. – А где?
– Я знаю директора дома культуры ТЭЦ, – вспомнила Соля и обрадовалась своей мысли. – Могу поговорить с ним.
– Да нет, Соломия Михайловна, – усмехнулся Кид-Кун, – спасибо вам, но видал я этот культур-мультур в гробу в белых тапках. Делать в нем косплей – себя не уважать. Разруха там и паутина, крысы дохлые. Кресла все поломанные лежат.
– А давайте в парке! – Мицке успокоилась, порозовела лицом и принялась грызть многострадальный ноготь указательного пальца, что было признаком обретенного ею равновесия. – В парке поляна большая перед памятником. Тепло, чего…
* * *
Теплые темные воды вокруг, только голова на поверхности, и только мечта о луне в голове. Пусть хоть какая-нибудь – худая, ущербная, идущая на убыль, но чтобы хоть немного света давала она этому бесконечному темному водяному космосу. Но никакой луны тут нет и в помине – это Борис понимает. Еще понимает, что он теперь один и что должен продержаться на воде как можно дольше. Если хочет жить. В этом, кстати, Борис не уверен. Если «жить» означает с усилием держать голову над темной водой, у него возникают сомнения в целесообразности такого существования. Даже во сне возникают сомнения. Потому что в какой-то момент он отчетливо понимает, что спит, и даже иронически думает, что это чудесная возможность применить какую-нибудь практику дона Хуана, только он уже забыл все эти приколы.
– Что? – Борис резко садится, хотя ничего не происходит.
Он идет к окну и видит, как Саша в мужской белой рубахе до колен входит в озеро. Может быть, поэтому ему приснилась вода? «Советоваться ходила», – вспомнил он слова Ирины. Значит, снова пошла о чем-то советоваться. Вот же не спалось ей рядом с ним. Еще несколько часов назад она тепло и сонно ворочалась, стремясь поудобнее угнездиться в кольце его рук, и Борис вдруг отметил для себя, что время для побега упущено безвозвратно. Здесь странно, но не бессмысленно хотя бы. Он блуждал себе по миру, пока его не приютили арви. Да-да. Так можно было начать какую-нибудь книгу, если бы он мог писать, как Гомес. Кстати, Гомес…
Вчера, дочитав до места, где четырнадцатилетний Андрес подслушивает разговор мамы и тети о турите, Борис вначале не поверил своим глазам и перечитал страницу еще раз. И еще раз. После чего у него возникли две версии. Первая – что он одновременно с Варежкой сошел с ума и на самом деле уже давно под крылом у Анны, а все, что происходит – происходит исключительно в его отдельно взятой голове. Вторая – что по чьей-то причудливой логике он избран посредником между Гомесом и приютившими его арви. И момент, когда он на встречу с Тарасычем захватил с собой именно эту книгу, а не, к примеру, «Фламандскую доску» Перес-Реверте, был не случаен, а запланирован кем-то, срежиссирован, разыгран как по нотам. Что это такое? Это паранойя. К Анне. Как не крути, все равно к Анне. Тогда Борис придумал третью версию – утешительную. Произошел его величество Случай – удивительное метафизическое явление. Случай замыкает контур, становится точкой сборки, сталкивает людей, которые еще вчера были незнакомы, а сегодня как ни в чем не бывало ложатся в одну постель…
