Тем не менее, Григорий Кузмич понимал, что с ремонтом дома придется повременить, где-то до будущего года. Сначала, конечно, надо привести в порядок участок и починить забор. Ну, а первым делом необходимо избавиться от уже лет пятнадцать никем некошеной травы, что каждым летом местами вырастала аж выше человеческого роста. Да, начинать с травы, и выкосить до того как новая «наберет силу», а старую, прошлогоднюю собрать граблями и сжечь. И вот еще, во вновь приобретенном доме давно вышел из строя магистральный водопровод. Вновь проводить его лучше одновременно с ремонтом дома, но на полив, разбитого на новом месте сада, который станет продолжением его старого, вода понадобится очень скоро. Тянуть шланги от колодца, что имелся на его старом участке, слишком далеко, да и воды в нем на два участка просто не хватит, на один-то в обрез. А старый колодец, вырытый еще дорожным мастером, давно завалился, да и расположен на неудобном месте, у входной калитки, его и восстанавливать не стоит. Григорий Кузмич тут же пришел к выводу – необходимо рыть новый колодец и желательно в центре участка. И еще одна мысль мелькнула у него, когда он примерно определил местонахождение будущего колодца… Если примерно на половину нового участка он решил продолжить от своего сада новый, то на второй половине… Копать здесь грядки, сажать картошку, морковку… Зачем? Того, что он собирает со своего старого участка, вполне хватало. «А что если эту вторую половину отдать… под открытый бассейн и новую баню!? Да-да, небольшой такой бассейн, эдак метров двадцать на десять… Эх, размечтался старый, будто у тебя впереди еще как минимум лет тридцать», – грустно усмехнулся Григорий Кузмич, но тут же внутренний голос поспешил вмешаться: «У тебя-то не тридцать, а у внучки твоей, ее будущих детей?…».
Даша очень любила купаться, но ходить на поселковый пруд… То было довольно серьезное испытание. Во-первых, кроме детворы там «купались» и утки, и гуси, забредала и более крупная и не столь чистоплотная живность типа собак, коров, что не могло не сказаться на качестве воды. И во-вторых он был очень запущен, его давно пора чистить от тины, осоки, камыша и того мусора что скопился в нем за не одно десятилетие интенсивной «эксплуатации». Ну и еще это было испытание для ушей и нервной системы тех девочек и девушек, кто плохо переносили народный матерный слэнг и мальчишеско-подростковое хамство, процветавшее в таких вот рабочих поселках. Местное женское население, привыкшее к таковому с детства, свыкалось и смирялось. Многие девицы, да и женщины постарше сами уверенно изъяснялись на том же слэнге, то есть матерились и не видели в том ничего противоестественного. Школа здесь оказалась бессильна, ибо мат, который, как правило, не приветствовали в интеллигентной среде, да и в среде старого патриархального крестьянства, в первую очередь был распространен в среде рабочего класса, а в поселке рабочих, бывших, настоящих и членов их семей насчитывалось примерно восемьдесят процентов населения. Даша, с раннего детства бывавшая в гостях у деда, все это тоже познала, но привыкнуть так и не смогла, потому что и в ее семье и у деда она этого мата не слышала. Возможно, потому у нее так и не сложились отношения с местными девчонками. Знакомых в поселке у нее было много, но настоящей дружбы, так ни с кем и не получилось. И на пруд, после того как Даша сходила туда в последний раз, где-то в десятилетнем возрасте и видя как там по хамски ведут себя местные мальчишки, начиная где-то с 12-ти 14-ти лет, в воде с девчонками соответствующего возраста (лапали и стаскивали с них под водой купальники), она зареклась туда ходить. Но, опять же, слава Богу, сейчас можно и покупать что хочешь, и строить что хочешь, и не обязательно быть при этом дорожным мастером. «Надо, надо сделать бассейн», – окончательно утверждался в своем решении Григорий Кузмич. – «Почему такое удовольствие как купание удел только детей, а взрослые кроме жителей больших городов его напрочь лишены? Не пойдет же взрослый человек на пруд вместе с детьми купаться. Другое дело свой собственный бассейн. Даша уже почти взрослая, и ни на какой пруд никогда не пойдет… так пусть прямо здесь купается и на все сто отдыхает, загорает. И никто ее здесь не увидит и слова не скажет. Да и то, что она здесь хозяйка, пусть с детства таковой себя чувствует, не то что мы, с чувством вечного долга пред кем-то жили. Как этот пьяница написал, Веничка Ерофеев: найти бы место, где нет места подвигу. Не совсем правда то, но подвиг легко заменить на долг. Нам с женой пожить по-человечески не пришлось, дети тоже не живут, пусть хоть внучка поживет как хочет, а не как кто-то там велит…», – размышлял Григорий Кузмич, пробираясь по буеракам и желтеющим останкам прошлогодней травы, прикидывая, где, что будет на его новом участке.
Как ни крути, а расходы предстояли немалые. Поэтому остававшимися у него наличными пяти тысяч долларов и пенсии могло и не хватить. Где-то надо искать дополнительный источник дохода. А куда деваться? Придется заканчивать заниматься благотворительностью, раздавать бесплатно саженцы. Он вспомнил, сколько он уже вот так пораздавал их и односельчанам и дачникам из соседнего садового товарищества. Хотя, конечно, даже если и начать их продавать, больших денег не сделать. Григорий Кузмич посчитал цену на саженцы, что была на рынке в райцентре, умножил ее на количество саженцев, что он в среднем раздавал ежегодно… Получалось не более восьми тысяч рублей в год. Не много, на этом не разживешься. Видимо надо будет найти пути сбыта урожая яблок, который в хорошие годы приходилось частично зарывать в землю. Такие вот «капиталистические» мысли одолевали бывшего советского учителя в условиях резко изменившегося к его старости окружающего мира. Впрочем, в отличие от многих своих ровесников, проживших большую часть жизни в условиях «развитого социализма», Григорий Кузмич о том, что случились все эти перемены, совсем не жалел.
Итак, решено, первым делом, которое никак нельзя откладывать, уже со второй половины июня начинать косить траву на новом участке, чтобы не дать ей разрастись. Потом уже на выкошенной площади наметить, где будут расти постоянные плодовые деревья, а где высаживаться саженцы на продажу. И колодец тоже лучше вырыть этим летом. Четырнадцать постсоветских лет не прошли для Григория Кузмича даром, они изрядно «скорректировали» образ его мышления. Если бы эдак в году девяностом перед ним встала такая вот задача скосить многолетнюю траву на участке почти в двадцать соток, так он не раздумывая сам бы взял косу и стал косить, а потом также взял лопату и сам взялся за колодец… Но тогда справиться с такими делами и иной возможности не представлялось. Даже за бутылку нанять косарей было и стыдно и накладно, они бы так тебе накосили, что все одно самому пришлось бы перекашивать, да и общественное мнение проклятущее осудило бы, за такие буржуйские замашки. То же самое с колодцем. Но сейчас 2006 год, времена совсем другие, да и сам Григорий Кузмич постарел, силы уже не те, зато опыта и мудрости больше стало, начал понимать к старости, что сдуру можно и надорваться. Потому и для косьбы и для колодца он решил нанять работников.
Впрочем, найти добросовестных работников и сейчас оказалось не так-то просто. Еще в конце девяностых годов основной «движущей силой» для такого рода мероприятий в поселке служили местные, оставшиеся без работы алкаши. И хоть они почти все когда-то тоже учились у Григория Кузмича, но и он не смог бы со всем своим авторитетом заставить их работать качественно и в срок, даже не за бутылку, а за «живые» деньги. С такими работниками у нанимателей, как правило, возникало много мучений и разочарований, а то и объяснения с подвыпившими пролетариями на повышенных тонах, где обязательно озвучивалась вечная русская «пролетарская» позиция: «я тебе что батрак… дождетесь, опять как в 17-м будет, новую революцию сделаем…». Но после двухтысячного года ситуация на поселковом «рынке труда» кардинально изменилась. В поселке появились люди, которые готовы были за умеренную плату по договоренности производить сельхозработы. Появились и умельцы, специализирующиеся на рытье колодцев. То были несколько семей таджиков, поселившиеся в поселке на птичьих правах и молдоване. Последние приезжали не семьями, а поодиночке и подселялись в качестве примаков к еще нестарым вдовам и разведенкам. Конечно, местные монополисты в области наемной рабсилы, то есть алкаши, появлению конкурентов были крайне недовольны. Те лишили их большей части халявной сезонной работы, на которую они обычно подряжались к дачникам, пенсионерам, одиноким женщинам, вспахивали им по весне участки, косили траву для владельцев коров и прочей травоядной скотины. На «мигрантов», в первую очередь таджиков, несколько раз «наезжали», пытались направить против них и общественное мнение, дескать они, как только чуть здесь закрепятся, станут привозить с собой героин, анашу и насвай, будут насиловать девчонок, захватят торговлю на рынке. Но, ни одно из пророчеств не оправдалось. Приезжие из Средней Азии вели себя совсем не так как их «коллеги» с Кавказа. Жили они тихо, незаметно, работали старательно и брали сравнительно не дорого, и на рынке торговать не пытались, а на зиму все уезжали домой. Молдаване, те вообще вписались в жизнь поселка, ну почти как свои. А пенсионеры, коих в поселке было очень много, вскоре убедились, что тех же таджиков нанимать гораздо выгоднее, чем местных алкашей, они и работали лучше и денег брали не больше, а главное, куда вежливее и уважительнее относились к пожилым людям.
