– Расскажите о себе, – попросил Митя.
Он взял себе половинку воздушного торта и апельсиновый сок, а Мануилова – пирожное с вишнёвой глазурью, ром-колу со льдом и чашку капучино. Она сняла куртку и сложила её на свободный стул у лестницы. Перила поблёскивали свежим лаком, зато ещё со времён «О. Г. И.» здесь остались белоснежные стены, огромный кондиционер под потолком и стеллажи с книгами вдоль стен. Книжки были всё те же и в основном стояли в том же порядке. Стоят, как и стояли, подумал Митя и с ходу узнал там «Мысли» Паскаля, библиотеку античных философов, «Дневник обольстителя» Кьеркегора, Платона в мягком переплёте и «Занавес» Милана Кундеры. Ровно над Кундерой, как и прежде, расположились Курт Воннегут издательства «АСТ» и с десяток томов Ромена Гари.
– Да что рассказывать, – Катя отпила ром-колы и достала сигареты. «Kiss super slims fresh apple, – прочёл Митя. – Курение убивает». Так всё убивает, разве нет? Убийство в его представлении как раз и было естественным и самым отлаженным механизмом во вселенной.
В 2002-м Катя приехала из Ашхабада (Туркмения) в Москву, поступила в Институт дизайна, устроилась в «Прекрасный мир компьютеров» и проработала там, пока не получила диплом и её не уволили. Сотрудников с высшим образованием здесь не держали, их считали за геморрой и при первой возможности избавлялись от них.
Хью догадалась, что она лесбиянка, ещё в школе. Теперь же, переспав с парой складских рабочих, Хьюлет убедилась окончательно: нет, это и в самом деле не для неё. То, что для неё, она искала в Интернете. На множестве интернет-сайтов девочки примерно её возраста и положения предлагали не только секс, но и любовь.
– Так что если поискать – найдёшь, – рассмеялась Хьюлет.
– Нашли? – улыбнулся Митя.
– Нашла.
– А что у нас там с Лизой? – спросил он после недолгих раздумий. В целом у Кати Мануиловой была заурядная судьба, не слишком-то отличавшаяся от жизни её соотечественников. Так же, как и они, Хьюлет перебивалась в окрестностях всесезонного горнолыжного комплекса, круглый год скатывалась с горы, а затем поднималась на неё снова. Папа? Нет, с папой они давно расстались, и Хьюлет едва знала его. Её детство пришлось на постсоветскую неразбериху, после уроков она рисовала в школе изобразительных искусств, а вечерами слушала Blur и мамины нотации. «Сказки дядюшки Римуса, одним словом», – заключила Хью.
Захаров же хотел другого. Он не отрицал чудесного облика Хью, но ему требовались СВЯЗИ. В сущности, он строил математический граф и хотел разобраться, как он функционирует. От этого зависел успех дела, а Лиза упоминалась у Джони едва ли не чаще Вики Россохиной.
– Джони взял этот образ от Лизы Берковиц, – ответила Хью, взглянув на Митю, но вдруг как-то вся осунулась, опустила лицо и уткнулась в свой капучино. – У нас с нею была самая прекрасная связь, – добавила она.
ЛИЗА БЕРКОВИЦ – САМАЯ ПРЕКРАСНАЯ СВЯЗЬХьюлет считала эту связь не только прекрасной, но и в значительной мере определившей её будущее.
Джони повстречал Лизу в кафе «Ориона», как раз закончив писать сюжет о троллейбусе, который никуда не едет. Дуги этого троллейбуса были опущены, он стоял у Политехнического музея, словно экспонат, а из окна на Джони смотрела Vi и как бы вопрошала, окидывая взглядом комиссионный магазин: «И когда этот покупатель уже уйдёт?» Покупатель же не уходил. Он никуда не спешил и подолгу рассматривал то то, то сё. «То то, то сё, – играл словами Викин покупатель. – Товар уценён до представлений Господа Бога».
Лиза спросила, что он тут пишет. То то, то сё, – ответил Джони и всё смотрел, какое умное у неё лицо. Они выпили по коктейлю да так и просидели до закрытия, раздвинув синие жалюзи и глядя в окно на Изумрудную улицу. Лиза говорила с довольно сильным акцентом, но в отличие от большинства молодых придурков – по существу. В Россию она приехала из любопытства, она археолог. Для американцев любая страна – раскопки.
Несомненно, между ними возникло взаимопонимание, а спустя день, переходя улицу у аптеки «Ригла», Джони наткнулся на неё вновь и теперь уже знал, что не случайно. Прислонясь к столбу, Лиза пинала пустую банку и та постепенно наполнялась из лужи. Моросил дождь. «Как твоя фамилия?» – едва слышно спросил он Лизу, чуть прикоснувшись к ней и поглядев в сторону троллейбусной остановки. Как и в случае с Викой, там стоял троллейбус, который никуда не ехал.
– Берковиц, – ответила Лиза, оставив банку.
Теперь он и сам вспомнил. Её дедушка был серийным убийцей в Нью-Йорке. Он работал, не покладая рук, и к моменту заключения добился славы.
– Почему ты спросил?
– Не знаю.
Он и вправду не знал. Словно её дедушка, он убивал одно за другим представления о жизни и теперь искал, кого бы ещё убить. В сущности, он листал альбом современного искусства, не находя подходящей страницы, чтобы остановиться. Новых представлений там не осталось, а из окон лектория в Политехническом проезде на него поглядывал призрак Реввоенсовета. Не то чтобы этот призрак был смертельно опасен, но, как и в пору Советской власти, лучше бы с ним не встречаться. Призрак по-прежнему воевал со всем миром и думал, что побеждал.
Лиза вновь пнула банку. Та стукнулась о водосточную трубу и замерла. Как заведённый, над ними переключался светофор. Интервал, отведённый для пешехода, был примерно втрое короче интервала для машин, и Джони вдруг припомнил «The Communist Light Show» Scapegoat (Let Our Violins Be Heard, 2005).
Мысленно он то и дело возвращался к Vi. Вика Россохина не давала покоя. Её страница в альбоме современного искусства оставалась чистой. Представление о жизни в Викином понимании зависело прежде всего от характера выставки и бюджета. Именно поэтому никто и не собирался включать её работы в реестр. Другими словами, Дэвид Берковиц (читай Джони) гонялся за нею по всему Нью-Йорку, и напрасно: всякий раз Вика убегала от него.
Лиза не знала своего дедушку, но много о нём читала. Хьюлет всё спрашивала, что ещё за Берковиц, а примерно через месяц он познакомил их.
Тут-то и началась самая прекрасная связь.
Джонин вирус будто передался им обеим, и они были на верху блаженства. Хьюлет наконец-то влюбилась, а Лиза не верила своему счастью. Она сдала билеты до Нью-Йорка, забросила курсы археологии и то и дело продлевала визу. Насчёт археологии – обнаружив Хью в этой заснеженной пустыне, Лиза считала своё открытие в сто раз лучше любых раскопок. Её профессиональное увлечение, таким образом, дало Берковиц необыкновенный результат и в личном плане. «Everything in the garden is rosy (всё как нельзя лучше, сад полон роз)», – говорила она.
Чего не скажешь о Джони: он понимал, что никаких роз в его саду нет. Иначе говоря, он упустил Лизу. Упустил внезапно, неожиданно для себя и навсегда. От безумия удерживали лишь дружеские отношения с Хьюлет, ну и, конечно же, его чудесная Vi. Забыть её было немыслимо, да и троллейбус с Викой Россохиной всё ещё стоял. Как стоял, так и стоит себе в Политехническом проезде, утешался он. У каждого свои раскопки – в этом всё дело.
Внутренний же его голос не сдавался. «Викин троллейбус сломался!» – кричал он спозаранку и до ночи, но Джони не верил. Пусть и сломался – он был намерен починить его. Что касается Лизы, Джони не сомневался, что она счастлива, а Хьюлет и подавно. Да и мог ли он вообще нарушить идиллию? Чужое счастье – что предмет искусства. Созданный произвольно и неумышленно – он лишь добавляет себе цену. Цена со временем растёт. Именно поэтому счастье и не купишь.
Спустя некоторое время они дождались снегопадов, сняли номер в «Сретенской» гостинице и пригласили к себе Джони. Так в первый раз друзья провели вместе Рождественскую ночь. Для Джони это были незабываемые каникулы. Работа в «Прекрасном мире» всё больше изматывала его, и он хватался за каждую возможность сбежать оттуда.
Дальше они неизменно повторяли этот опыт в течение трёх лет. Что бы ни случилось, 24 декабря Хьюлет, Лиза и Джони запирались в одноместном номере под крышей, читали Бродского, слушали «Oh Holy Night» Brand New и занимались любовью. Под утро Джони уходил – тихо и незаметно, стараясь не беспокоить подруг, а спустившись в метро, молился за них – ангелы, что ещё скажешь.
– Это и вправду было прекрасной связью, – вспоминала Катя Мануилова.
Связь Хьюлет и Лизы казалась прочной, вполне устойчивой и помехозащищенной. Спустя четыре года наши лесбиянки хорошо узнали друг друга, строили общие планы и не сомневались, что достигнут их. Нет, не здесь. Россия не пойдёт. Здешние мракобесы не позволят им ни брак, ни детей. Жить же в подполье они не собирались. Родители Берковиц купили им дом в Портленде, штат Мэн. Хьюлет подала документы на гражданство, а Лиза, как они и хотели, забеременела от Джони. Это произошло в ночь на 25 декабря 2009 года в номере с видом на Сретенку и далёкие звёзды в бескрайнем космосе.
Летом 2010-го Лиза уехала в Нью-Йорк, а 24 июля у неё случились преждевременные роды. Всё вроде бы обошлось. Родилась девочка. Хьюлет звонила из автомата в переговорном пункте и не могла нарадоваться. Они назвали её Луизой, и всё бы хорошо, но Луиза не прожила и недели. «Мне жаль, – сказал доктор и развёл руками. – I'm sorry, she was way too weak (мне жаль, она была слишком слаба)». Луизу Берковиц-Мануилову кремировали в Пресвитерианском госпитале Нью-Йорка 30 июля 2010 года. На этом всё и закончилось.
