«О Боже! Это вовсе не Пашка, а незнакомый седой старик!»
Пустота квартиры становится невыносимой. Необходимо что-то делать. Она вспоминает: надо позвонить Мише, но продолжает сидеть. Леденящая пустота внутри – где-то глубоко в эпигастрии – мешает подняться.
Миша Богуславский вошёл в её жизнь давно и надёжно. Так уж получалось, что в самых трудных ситуациях он всегда оказывался рядом по первому её зову.
К стенду со списками зачисленных в институт вчерашних абитуриентов невозможно было пробиться. Лиза с подружкой подпрыгивали, стоя на периферии студенческой толпы и безуспешно пытались разглядеть через головы толпящихся ребят свои фамилии.
– Девушки, если вы скажете, как вас зовут, то я смогу помочь вам, – высокий и оттого казавшийся ещё более худым черноглазый парень с тёмной шапкой каракулевых волос улыбался Лизе.
– Ильина и Завьялова.
Он пробился в центр толпы, пользуясь преимуществом роста, просмотрел списки счастливчиков.
– Есть! Обе! – прокричал, пробираясь назад. – А кто из вас Ильина?
– Это я. Лиза, – она засмеялась и, пребывая на вершине абитуриентского счастья, чмокнула его в щёку.
– Миша Богуславский. Поздравляю. Будем учиться в параллельных группах.
Он умудрялся всегда быть рядом: на лекциях, в студенческой столовой, в читальном зале, в автобусах, в кино и в стройотряде. За два года их отношения дальше поцелуев на лестничной площадке и на скамейках в Лагерном саду не продвинулись. Миша очаровал маму галантными комплиментами и цветами, без которых никогда не появлялся в их доме. Научной работой оба занялись ещё в институте. Если Лизу интересовала прикладная медицина, то его всё время тянуло куда-то в дебри неизвестного, к тайнам на стыке наук. После интернатуры он год проработал на «скорой», опубликовал несколько статей, потом его пригласили на должность старшего научного сотрудника в Новосибирский экспериментальный институт медико-биологических проблем. Спустя два года он возглавил лабораторию. Лиза тогда училась в ординатуре, поэтому Миша уехал один, а она поступила в аспирантуру, защитила кандидатскую, взялась за докторскую.
Страх, прячущийся маленьким зверьком в глубинах мозга, разрастается – превращается в нечто бесформенное и чудовищное, пока ещё без имени, но грозит полным параличом воли. Собрав её остатки, Лиза медленно поднимается и идёт к телефону, набирает Мишин номер. Не в силах облечь в слова то, что случилось, роняет в трубку:
– Приезжай срочно. Ты мне нужен.
НОВОСИБИРСК. МАРТ 1993 ГОДА
Голый землекоп Яша косится укоризненным взглядом, перебирая костлявыми пальцами, отползает в угол, плюхнувшись на бледно-розовый, весь в венозных прожилках живот. Свинячьим пятаком тычется в стенку, мстительно куснув её, обиженно затихает.
– Не ты один жертвуешь красотой и молодостью, – бормочет Миша, устанавливая стеклянную клетку в центре трёхметрового алюминиевого цилиндра.
Четырёхлетний Яша, уроженец Кении, достался им два года назад в качестве презента от местного зоопарка. Заморскому зверьку, лишённому волос по необъяснимой прихоти Создателя, не грозят ни атеросклероз, ни онкологические заболевания, ни долгое старческое одряхление. По меркам обычных крыс, Яша – долгожитель, а по землекопским – всего лишь тинейджер. Обижается он не зря – третий месяц подряд его каждую ночь отправляют в зеркальную машину. Официального разрешения на проведение экспериментов с голым землекопом Миша не получал. И никогда не получит, а после того, как они с ребятами представили начальству протоколы своих исследований, все опыты с «Зеркалами» приостановлены до особого распоряжения директора. Собственно говоря, их лаборатория проблемами геронтологии прежде не занималась. Эксперимент с крысами – побочный результат опытов по сверхчувственному восприятию. Последние три года в институте изучали эффекты от экранирования пространства при помощи вогнутых зеркал – трёхметровых алюминиевых листов, закрученных спиралью, отполированных до зеркального блеска. По гипотезе Косарева, время – не абстрактная величина, а некая характеристика искажённого пространства, дающая дополнительный источник энергии. Вогнутые зеркала должны уплотнять энергетические потоки времени, концентрируя его в пределах своей сферы. Пребывание внутри «Зеркал» инструкция ограничивала – сорок минут, не больше. Миша догадывался, что ребята нарушали рекомендации, особенно Женя и Сергей, но смолчал – сам этим грешил. Минуты там пролетают мгновенно, и теряется ощущение времени, а после сеанса наваливается чудовищная усталость. И сонливость. Через два месяца экспериментов Сергей мрачно сообщил о посещающих его суицидальных мыслях. А белую крысу в «Зеркала» первой принесла Женя.
– Мне кажется, я начала стареть. Хочу на ней проверить, – пояснила она.
– Думаешь, накопление энтропии? – улыбнулся Миша, любуясь нежным лицом.
Иногда он думает, что Женька с её изящной и лёгкой, как у подростка, фигуркой, неизменно хорошим настроением, но всегда грустными глазами при другом раскладе жизни, наверное, интересовала бы его намного больше.
– Почему и нет? Если «Зеркала» уплотняют время, значит, и уровень энтропии непрерывно возрастает. Всё зависит от экспозиции. И перестань наконец так меня разглядывать, – рассердилась она.
На следующий день Миша предложил ребятам провести опыт с новорождёнными крысятами – для чистоты эксперимента. Половину помёта они поместили в зеркальный алюминиевый стакан, другую оставили в виварии. Через полгода у первых обнаружились все признаки преждевременного старения – от повышенной концентрации продуктов окисления гуанина до поведенческих реакций, а ещё через месяц крысы из этой когорты начали дохнуть, в то время как их однопомётные братья и сёстры из вивария беззаботно шныряли по клетке и плодили себе подобных.
Результаты внепланового эксперимента оказались неожиданными прежде всего для руководства института. Эксперименты официально запретили, протоколы изъяли. Ребята из лаборатории вскоре уволились. Сергей уехал на Алтай. Вадим растворился на просторах Родины. Женя замкнулась в себе, а как только появилась возможность уехать в длительную командировку, не преминула ею воспользоваться. Им предложили разработку новой темы – исследование влияния низких температур на продолжительность жизни северян. Договор с нефтедобывающей компанией заключён на выгодных условиях – научные изыскания они проводят, как периодические медосмотры. Платят, правда, всё больше бартером. Миша согласился главным образом для того, чтобы остаться в институте и завершить эксперимент с Яшей. Из-за запрета продолжать опыты он теперь уходит из лаборатории позже всех, а приходит засветло. Нестареющий грызун должен подтвердить их предположение. Если гипотеза Косарева верна и вогнутая сторона зеркал действительно концентрирует время, то должно сжиматься и биологическое время живых организмов. Уплотнение времени повышает уровень энтропии в любой замкнутой системе, каковым и является живой организм. Накопление энтропии ведёт к сбою регуляции всех систем с постепенным их разрушением. Сначала – преждевременное старение, потом апофеоз – ранняя смерть. Из когорты подопытных крыс в живых не осталось ни одной.
Он засыпает двухсуточную норму корма для зверька и оставляет клетку в зеркальном цилиндре. Жаль, землекоп у них один. «Интересно, проверяла ли Женька свой биологический возраст до начала экспериментов?» – думает Миша. Двадцать пять лет – идеальная точка отсчёта. Эталон молодости. Организм достиг своей вершины совершенства, а затем постепенно хиреет. Женька идеально вписывается в эксперимент. Циничная мысль, едва зародившись, бесследно исчезает, вытесненная другими.
Закрывая дверь лаборатории, Миша отчётливо слышит ровный гул от работающих приборов и приглушённый расстоянием разговор из центральной лаборатории. Он останавливается под дверью, но войти не решается – вряд ли ему будут рады. Прислушивается – бесполезно, слов не разобрать. Из-за монотонности звука речь воспринимается неотчётливо. Похоже, я не единственный, кто нарушает директорский запрет, думает он. В помещение с «Зеркалами» запрещено вносить любые электромагнитные источники, за исключением энцефалографа.
Завидев его на лестнице, вахтёр тетя Люба, по совместительству уборщица, отставляет швабру к стене, обтерев фартуком руки, лыжным ходом бредёт к кабинке рядом с вертушкой на входе.
– Что же вам всем в субботний день дома-то не сидится? Ходют и ходют, подтирать не успеваешь. Ладно бы, на улице сухо было, а то ведь развезло! Хлябень такая.
– Так весна на улице! – смеётся Миша. – О весна! Без конца и без краю! Без конца и без краю мечта! Узнаю тебя, жизнь! Принимаю и приветствую звоном щита!
