В принципе для нас это была первая встреча с поэзией. Не стоит здесь рассуждать о том, плохи ли, хороши ли стихи Бориса, бесспорно одно – это стихи. И было откровением для нас то, что стихи могут быть такими современными, простыми и хорошими. Ведь школа дала нам очень своеобразное понятие поэзии, не зря я говорил, что панк-рок родился в советской школе… А Гребенщиков еще и пел! В каждой его песне присутствовала мелодия, партию голоса можно было записать на ноты и повторить «один к одному» – то есть он по-настоящему пел, хотя и не обладал тем, что у певцов называется «голосом». И хотя первое впечатление от музыки «Аквариума» было таково, что текст проговаривается речитативом, послушав первые несколько тактов, становилось ясно, что это не скороговорка, а чистая и ясная мелодия.
Да, это было ново. В матерых рок-коллективах примитивные мелодии зачастую импровизировались певцами на ходу, и их практически невозможно было закрепить раз и навсегда. Это не относится к группе «Машина времени», и заметьте – «матерые» ее до сих пор не жалуют, и к группам «первого поколения» вроде «Лесных братьев», «Кочевников» – те пели настоящую, хоть и чужую музыку.
В общем, мы находились под сильным влиянием песен Бориса Гребенщикова, а также главного рок-н-ролльщика России – Майка.
С Майком меня сначала заочно, а потом и лично познакомил наш друг Монозуб (Панкер). Панкер был высокий, здоровенный парнище, который постоянно пребывал в состоянии восторга, и многие завидовали его перманентому оптимизму. Он активно радовался всему – купленной пластинке, проданной пластинке, встрече с другом, ссоре с другом, устройству на работу, ну а уж при увольнении с работы радости его просто не было предела и она выливалась на всех окружающих его в данный момент друзей в виде вина, пива и прочих приятных и полезных вещей. Монозуб мечтал стать барабанщиком, приобрел даже ударную установку, которая стояла у него дома, но почему-то никогда и никому не показывал своего искусства. Однако он начал делать себе неплохую репутацию в области звукозаписи: второй альбом Майка и две первые большие записи «Секрета» – дело его рук, головы и ушей.
Он приехал ко мне без звонка – тогда мы не утруждали себя подобными формальностями, ворвался в квартиру, размахивая руками и тыча мне в лицо коробкой с магнитофонной лентой. На коробку была наклеена какая-то черно-белая фотография.
– Рыба! Врубай магнитофон! Это полный кайф! Ты такого еще не слышал! Это Майк! Ты слышал Майка? Майк – это полный п…ц! Это ритм-энд-блюз! Ты слышал у нас ритм-энд-блюз? Сейчас услышишь!
Частично замолчать его заставила только завертевшаяся на магнитофоне лента.
Я проснулся днем, одетым, в кресле,
В своей каморке, средь знакомых стен…
Ты – дрянь.
Лишь это слово способно обидеть…
Здесь нас никто не любит.
И мы не любим их…
Да, это был ритм-энд-блюз! Да, это был рок! Всего лишь акустическая гитара и гнусавый «дилановский» голос, но сочетание это, возможно, могло рвать телеграфные провода и проламывать потолки и стены, во всяком случае, остановить песню на середине было абсолютно невозможно. Как он добивался и добивается до сих пор этого, одному ему в России присущего драйва – решительно мне не понятно. Это, видимо, особый талант. Кто только у нас не пытался играть рок-н-ролл – от Пугачевой и Леонтьева до самых оголтелых восьмиклассников на школьных вечеринках, а про рокеров и говорить нечего – через одного поют – «рок-н-ролл, рок-н-ролл», а толку никакого нет. Получается или дешевый попс, или тяжеловесные неуклюжие навороты, а той легкости, мощи, сексуальности, разнузданности, беспредела и трезвости одновременно, того кайфа, того рок-н-ролла, кроме Майка, у нас не выдавал никто.
«Остерегайтесь контрактов с музыкантами, которые не знают, как играть музыку Чака Берри», – сказал один американский продюсер.
«Остерегайтесь играть с парнями, не уважающими группу „Зоопарк“», – могу продолжить и я, если только это кому-то интересно.
К моменту наших крымских каникул с Майком мы были знакомы все трое, и песни его были нами любимы и почитаемы. Он же привил нам любовь к замечательной группе Т-Rex и Лу Риду, у него мы слушали классические роки шестидесятых, в общем, развивались.
Конечно, все это оказывало на нас определенное влияние. Нельзя сказать, что песни Цоя и мои, хотя у меня их и было очень мало, являлись подражанием «Аквариуму» или «Зоопарку», – вовсе нет. У нас хватило ума не заниматься копированием, и мы, в основном этим занимался Цой, использовали эти группы в качестве критерия оценки при написании песен. У них мы учились избегать штампов, свободнее пользоваться словом и вообще – думать перед тем, как что-то писать. У Цоя это получалось лучше, чем у нас с Олегом, – он не разбрасывался, а, что называется, «забил на все» и сидел с гитарой в поисках новых идей.
Вот так и сидел он у палатки, что-то наигрывая и мыча. Олег предложил сыграть вместе «Песню для М. Б.» – посвящение Марку Болану. Мы хотели разложить ее на голоса, а Олег обладал небольшой хоровой практикой, и с его помощью это было легче сделать. Я взял вторую гитару, а Цой запел:
Я иду, куда глаза мои глядят,
И, если хочешь, пойдем со мной.
Я срубил под корень свой цветущий сад,
И то же будет с тобой.
Не закрывай на грязь и на боль глаза,
И на цветы с усмешкой ты посмотри,
Сломай свои, раз навсегда, тормоза,
Глаза, пока не поздно, протри.
Пойдем со мной и выпьем пива
В ларьке. Пойдем, хоть на этот раз.
Потом пойдем купаться в грязной реке,
Только не закрывай глаз…
Втроем выходило очень неплохо – я хорошо все слышал, поскольку не пел, а только играл простенькое соло. Олег чисто, в терцию подпевал. Цой играл ритмично и без лишних украшений – школа Пашкова и Майка.
К этому времени все мы были несколько «не у дел» – группа «Пилигрим» уже развалилась, не выдержав творческих споров участников коллектива, «Палата» тоже молчала – Максим учился в театральном и был постоянно занят, в общем, все мы были как бы «в творческом отпуске».
– Витька, слушай, мне, кстати, нравятся твои песни, – сказал я.
– А мне – твои, – сказал мне Витька.
– Давайте, может, сделаем группу. – Я посмотрел на Олега.
– Это круто! – Олег улыбнулся.
– Давайте, – сказал Витька.
Цой был одет в черные узкие брюки, из которых высовывались ступни ног в черных носках, черную рубашку и черную жилетку из кожзаменителя. Жилетка была украшена булавками, цепочками, значочками и прочими атрибутами панк-битничества. Волосы у него были тоже черные и довольно длинные, короче говоря, этот юноша имел несколько мрачный вид. Познакомившись, мы решили для пробы открыть одну из трех бутылок прямо на кухне, что и проделали с большим удовольствием. Вино в духовке нагрелось до оптимальной температуры, и можно было уже звать всех остальных, но мы не торопились и мирно беседовали, попивая горячий «Гет ап». Кстати, после того как Цой мне представился, я довольно долго думал, что «Цой» – это кличка, так же как и «Рыба».
Клички у нас были очень интересные, разнообразные и веселые. Начиная с традиционных – Свин, Рыба, Шмель, они уходили в экзотику, а то и вовсе в абсурд: Хуа-Гофэн, Пиночет (Пиня), Монозуб, он же Панкер, которого прозвали так за отсутствие одного переднего зуба, Кук и Постер, Птеродактиль, Алкон, Коньячник, Юфа, Юфинсын (пишется в одно слово) и даже Юфинсынсын. Понятно, что последний являлся учеником Юфинсына, который, в свою очередь, был учеником самого Юфы. А что стоит простая на первый взгляд кличка, вернее, имя – Севка. На самом деле этого парня, который одно время играл на гитаре в группе Свина, звали по-другому, но когда он впервые появился у Свина дома, то мама Андрея прижала руки к груди и воскликнула:
– Боже, как он похож на Севку в молодости!
И стали его звать «Севкой в молодости» или просто – Севкой.
Разговорились мы с Цоем, естественно, о музыке. Когда я спросил его о любимых группах, то он, помолчав, сказал: Beatles. Это настолько не вязалось с его внешним видом, хотя все мы были тогда хороши, что я сильно удивился. В дальнейшем выяснилось, что вкусы у нас очень схожи: Beatles, Rolling Stones, Элвис Костелло, Genesis, новая волна – в общем, традишенал. Это было приятно – я любил традиционный рок и с удовольствием делился своими впечатлениями. Цой, хотя и был менее разговорчив, поддерживал беседу не без интереса, сказал, что, в свою очередь, удивлен тем, что такому человеку, как я, нравится Beatles и Genesis, мы посмеялись и отправились к друзьям крайне довольные друг другом, горячим вином и содержательной беседой.
Через некоторое время произошло событие, которое заметно укрепило нашу дружбу и простимулировало Цоя, да и меня тоже, заняться сочинительством всерьез.
Музыкальная активность, которую развил Свин, естественно, не могла остаться незамеченной на сером фоне русской музыки начала восьмидесятых. Любой коллектив, занимающийся роком, моментально становился известным в тех или иных кругах, ну и в КГБ, естественно. Рок-группы привлекали к себе жадное внимание со всех сторон – и тинейджеры, и критики, и работники исполкомов, и правоохранительные органы имели с них свой кайф. Кому удовольствие от музыки, кому – повышение по службе за арест опасного идеологического диверсанта.
