Накануне спектакля я очень волновалась. Мы с Михаилом сидели в спальне, меня била нервная дрожь.
– Раздеваться перед всеми этими людьми? Зачем? Я не актриса, не стриптизерша, не нищая. Весь этот бред про прекрасное искусство меня не убеждает. Миша, мне кажется, я не смогу. Это не для меня, – я почему-то расплакалась как маленькая, закрывая лицо руками. – Я не смогла ничего сделать со своей жизнью, она испорчена и ее можно выбросить в мусорный бак.
– Лариса, ты сможешь, это просто боязнь сцены, боязнь первого выхода. У тебя хорошо удавалось на репетициях, ты обладаешь прирожденным даром, не случайно твой первый парень был артистом, – Михаил обнял меня за плечи.
– Он не парень, а бывший муж.
– Неважно.
– Важно, – всхлипнула я.
– Лариса, прошлого не вернешь. Тебе же хорошо с нами, со мной? Это же лучше, чем одиночество.
– Лучше, но, Миша, я тебя не люблю, – я глубоко вздохнула и села, облокотившись на спинку кровати.
– Лариса, меня это не волнует. Да, мы не похожи на Ромео и Джульетту, но мне нравится проводить с тобой время. Ты знаешь, мне кажется, я люблю тебя, но, может быть, только кажется. Попробуй расслабиться, мы должны любить прежде всего своих зрителей. Но в данном случае тебе надо наплевать на них всех, тебе все равно, что они подумают, ты взрослая, независимая женщина и делаешь то, что тебе нравится, с теми, кто нравится тебе. И если они платят деньги, чтобы на это посмотреть, значит, это стоит того. А если и не стоит, какая тебе разница! Ты боишься, что тебя уволят из театра? Но ведь ты пришла сюда не ради денег. Во время первого выхода у многих бывали срывы, это ничего не значит. Помни, что ты в театре для себя, для самовыражения, а не ради зрителей и аплодисментов.
– Пожалуй, ради себя. Мне действительно понравилось изображать что-то на сцене. Это такое странное ощущение, будто боишься погрузиться в холодную речку, долго стоишь по пояс в воде, дрожишь и трясешься. А потом бросаешься и плывешь, приятная прохлада ласкает тело и становится хорошо.
– Вот то же будет и завтра.
Я выпила рюмку коньяку, и вдруг меня охватило странное равнодушие. Действительно, какое мне дело до всех этих богатых людей, миллиардеров, режиссеров, элиты? Они вообразили себя хозяевами жизни, но на самом деле жизнь подчинена какой-то страшной тайне и она неподвластна никому. Они будут поедать меня своими похотливыми взглядами, но не смогут ко мне прикоснуться. И я, очаровательная и независимая, буду отдавать свою любовь другому человеку, буду мучить их своей красотой, недоступностью и равнодушием. На следующий день я ехала как во сне по утренним улицам Канн. Мою душу будто сковал холод. Я не знала, что будет дальше. Но почему-то хотелось верить только в хорошее. У меня в голове все время крутилось навязчивое воспоминание о том, как в детстве мы с сестрой бегали на Волгу купаться на рассвете. Было теплое лето, мы остались в городе и нам очень хотелось посмотреть восход солнца, находясь в воде. Это была идея Лены, мы учились в третьем классе. Мы тихо убежали из дома и забрались в воду, долго стояли там и дрожали от холода, и наконец появилось солнце. Первый лучик осветил пустынный городской пляж, и меня охватил неописуемый восторг: мы сделали это, мы увидели восход! Холод, страх и радость, неповторимая пьянящая смесь.
Мы быстро доехали до театра. Я как во сне переоделась в костюм дворцовой уборщицы и меня быстро загримировала жизнерадостная девушка, давшая мне множество полезных советов, касавшихся актерского мастерства.
Когда свет рампы осветил нас и я увидела множество людей в зале, мне стало плохо. Но я решила не смотреть на них. Я играла на автопилоте, хотя руки у меня немного дрожали. Когда Михаил раздел меня и мы опустились на королевское ложе, я упала в обморок и на минуту потеряла сознание. Когда я пришла в себя, звучали аплодисменты, а король держал у моего носа вату с нашатырным спиртом.
Меня снова внезапно охватило безразличие, словно я все время играю неудачную роль в глупой пьесе под названием жизнь, и что бы ни случилось, она будет тянуться и тянуться, пока не опустится занавес и не наступит темнота. Я кое-как доиграла спектакль. Мне говорили, что премьера прошла удачно.
Вечером у нас в театре был банкет. Все поздравляли меня, а я не понимала, с чем. Вдруг артисты, мои коллеги, показались мне близкими и родными. Они любят меня. Мы сидели за длинным столом в большом банкетном зале со скульптурами и античной эротикой на потолке, спиртное лилось рекой, средиземноморская кухня, множество разных блюд. Несколько человек в деловых костюмах, наверно, спонсоры, беседовали с Даниэль. Но мне было все равно, я наконец что-то сделала, сыграла в дурацком спектакле, я молодец.
Время стало бежать быстро. Оно в Каннах просто летело, его гнали вперед громкая музыка, шум баров и казино. И равнодушные волны снова и снова набегали на берег, считая камни, и смывая всё: печали, радости, страдания, ускользающую, скоротечную грусть и красоту жизни. Мы отыграли спектакль «Вероника и король» и уже репетировали новую пьесу о людях, оказавшихся на дне, «Любовь отверженных». Мне стало нравиться все это: раздевания на сцене, аплодисменты, неповторимая пьянящая радость от того, что сотни людей смотрят на меня. Я уже не могла без этого жить и чувствовала себя центром вселенной, во время оваций казалось, что мне аплодирует весь мир. Когда я выходила на сцену, меня охватывал азарт и счастливое волнение, мне хотелось околдовать их всех, поразить своей игрой. Мне казалось, что я владела ими, их душами, их мозгом, их телами, пусть всего на час или на два, но я получала незабываемый экстаз.
Я стала покуривать марихуану и пить виски. Мы, участники труппы, часами сидели в уютной гостиной рядом с банкетным залом. Мои коллеги много пили, обсуждали спектакли, вспоминали о прошлом. Чаще других говорил Виктор, человек с золотыми зубами и трубкой, смотревший сквозь людей куда-то вдаль. Он сидел около камина, подбрасывал поленья в огонь, пил бесконечное количество виски и рассказывал. Когда Виктор начинал говорить, все почему-то замолкали. Он каким-то образом околдовывал окружающих.
– У меня в жизни было все, я скитался по городу в лохмотьях, воровал пиво и хлеб и спал с бродягами. И тогда я искал счастье. Но я не находил его, меня мучили тоска и печаль. Потом я провернул одно очень удачное дело, купил себе дом, разбогател, каждый день устраивал вечеринки и ездил на дорогом автомобиле, но меня мучили тоска и печаль.
– А потом я купил себе антидепрессанты и нашел счастье, – шепнула сидевшая рядом со мной на глубоком, мягком диване высокая, худая женщина. Я улыбнулась, светил мягкий, приглушенный свет, на душе было хорошо и спокойно. Михаил, сидевший с другой стороны, держал мою руку в своей.
– Я пытался жить нравственно, – продолжал Виктор, – соблюдать правила, но мне от этого было грустно, и уныние терзало мою душу. А потом я стал пить, веселиться и заниматься любовью со всеми, кто готов был принять мои объятия, но все равно тоска, как пиявка, разъедала мое сердце. Но когда я забыл о себе и стал пытаться помочь окружающим, замученным горем, печалью, которая давит на всех людей земли, тогда моя душа незаметно наполнилась радостью.
Виктор редко участвовал в спектаклях, большую часть времени он проводил здесь, в этой гостиной. И многие говорили, что он лет на двадцать старше, чем выглядит.
Мне нравилось общаться с коллегами, и часто я думала о том, что я дарю зрителям радость, пусть своеобразную, но тем не менее… В общем, я не раскрашивала мир черной и белой краской. Все ночи я была с Михаилом, и пусть волнения и сердечного трепета не возникало, я привыкла к нему, и часто рядом с ним я успокаивалась, и нам доводилось испытывать прекрасные мгновения ускользающего, грустного счастья.
После премьеры спектакля «Любовь отверженных» у нас снова был банкет. Я хорошо сыграла роль наркоманки, мечтавшей о новой жизни с бывшим заключенным, которого подставили и лишили имущества, в результате чего он оказался на дне и в конце концов в подвале встретил девушку, затронувшую его сердце, которую играла я. Увы, моя героиня умерла во время акта любви.
В банкетном зале выключили свет, играл тихий джаз. Кроме нашего коллектива было много гостей. Рядом со мной сидела женщина лет тридцати пяти в черном платье с открытой спиной.
– Вы были великолепны на сцене, – сказала она.
– Спасибо, вы одна из наших спонсоров? – я улыбнулась, подумав о том, как я выгляжу. Наверно, великолепно. На мне было ядовито-зеленое короткое открытое платье из натурального шелка. Яркий макияж, прическа, шпильки. Настоящая представительница богемы.
– Да, я бывшая католическая монахиня.
– Вы не похожи на монашку. Расскажите свою историю, может быть, мы используем ее в нашей новой пьесе?
– Меня зовут Изабель, я с детства страдала приступами скуки и депрессии. Мир казался мне тусклым, тоскливым и равнодушным. Потом я стала искать смысл жизни, я ходила в церковь буддистов и медитировала. Духовность привлекла меня, в моем внутреннем состоянии произошли позитивные перемены. Я не достигла нирваны, но во время медитации в мою душу снисходили мир и покой. Сначала меня как-то беспокоило то, что я будто отключаюсь от настоящей жизни и перехожу в некую параллельную реальность, но потом мне стало казаться, что тот, иной мир, лучше. Я изучала и другие религии. Христианство говорило о добре и любви, которые в идеале должны приносить человеку счастье и внутренний свет. Я начала искать этот свет, так как у меня никогда не было настоящей радости. Несмотря на то, что после поисков Высшего разума мне стало лучше, меня порой вновь охватывала тоска, мучительная и бесконечная, как полярная ночь. Я ушла в монастырь, чтобы полностью погрузиться в потустороннее, приблизиться к Богу, который должен дать радость. Сначала мне казалось, что добро и любовь требуют от нас огромного напряжения и выдержать его невозможно. И человек срывается, снова и снова срывается, он не может удержаться от гнева, зависти и тоски. Я очень много молилась, и иногда я чувствовала какой-то внутренний свет и легкость, и тогда мне казалось, что жить в добре и любви – это самое прекрасное, что может быть на земле.
