Но все это ничего бы не значило, если бы он не стал замечать, что его отношение к интимному акту изменилось в корне – ему не хотелось тех постных постельных сцен, которыми обычно обозначают любовные отношения двоих. Он жаждал большего обладания, перерастающего в насилие, он жаждал власти, агрессии и непредсказуемости, и лучше всего – в рамках какого-нибудь замысловатого треугольника или… многоугольника. Даже отношение к наблюдению за актом любви изменилось в корне – он уже не мог, как прежде, с наслаждением наблюдать за сплетением здоровых молодых тел. Особое удовольствие приносило лишь точное знание, что у него получится лучше, жестче, ослепительнее. Его бесило, если вдруг он раньше Глеба выходил из игры, вынужденно оказываясь наблюдателем финиша. Вообще, видя Глеба и Веронику, он ревниво сравнивал, так же ли она благосклонна к нему, как к его сопредельнику, или выказывает второму партнеру больше предпочтения. Втайне он вынужден был признать: чем больше жизнь превращалась в непрерывную, бессрочную оргию, тем чаще возникали разочарования. Он заболевал, улавливая безотчетную, колющую в сердце отчужденность Вероники, несмотря на ее будто бы необъятное влечение. Его лихорадило от одной мысли, что Глеб во время их совместной встречи получит хотя бы на грамм больше внимания, чем он. Именно внимания, а не удовольствия, которое он, находясь с Вероникой и Глебом, легко мог получить сам в любом количестве. Эти мысли стали проявляться как наваждение. Действительно, физическое удовольствие само по себе оказалось отброшенным на задворки восприятия, хотя вроде бы из-за него и собирались они для перепахивающих сознание экспериментов. На первом плане оставалась мучительная ревность, непрестанное сравнение и связанные с этим страдания. Со временем ему стало не важно, получил ли он сам физическое наслаждение. Ключевым было то, чтобы он оставался лучшим, чтобы в необъявленном состязании он всегда побеждал.
Лантаров не знал, что думает об этом Глеб и думает ли вообще. Он затаился в норке своих переживаний и перестал обсуждать с партнером свои ощущения. Перестал он говорить об этом и с Вероникой. У него наметился другой план: охваченный болезненной одержимостью, он стал плести тлетворную паутину. Он решил, что должен совершить какой-то крамольный, исключительно скабрезный по отношению к Веронике поступок. Покрыть ее козырь созданным ею же тузом. Все, исключительно все, что происходило между ними, доселе режиссировалось Вероникой. Ни он, ни Глеб никогда ей не перечили – впрочем, она ведь не приказывала, только просила, – а разве можно отказать такой? Тем более, что просьба Вероники действовала лишь до ее сумасшедших трансов – дальше рабы превращались в мучителей. Но все равно они играли по ее правилам. Да, в итоге все ее необузданные желания цепной реакцией передавались им, вулканы ревели и бешено извергались потоками лавы по мановению ее волшебной палочки.
Но он должен изменить сценарий! Он станет вождем их маленького племени, ее персональным хозяином, владыкой на несколько минут, который должен вывернуть ее сознание наизнанку. От одной мысли об этом у него учащалось дыхание, сердце начинало колотиться, будто перед олимпийским забегом на стадионе. Как будто в голове поселился скорпион, периодически жалящий его прямо в мозг. Он должен доказать, что способен подавить ее, даже унизить, опустить по-настоящему. Пусть она рассердится так, чтобы их отношения перешли в завершающую фазу. Пусть будет поставлена жирная точка, но поставлена им, а не ею. Не важно, как он докажет ей, что он – не какой-нибудь манекен, а состоявшийся мужчина, принимающий решения, в том числе и в постели! Он решил провести атаку на Веронику перед встречей с Глебом – как бы противопоставляя себя второму партнеру. Так она будет изначально находиться в зависимости от запланированной встречи втроем и не сумеет вмешаться в план в последний момент.
Изначально зная адрес, они обычно добирались по отдельности, каждый на своей машине – к согласованному совместно времени. Но на этот раз Лантаров сумел запутать всех. Он в самый последний момент позвонил Глебу и дал время общего сбора на час позже запланированного ранее. Затем намеренно набрал Веронику по мобильному и непринужденно, как бы между прочим, сообщил, что они с Глебом уже почти на месте. И, ожидая ее, будут смотреть телевизор. «Вы там поосторожнее, друг к другу приставать не начните! – весело засмеялась Вероника. – Я скоро буду». На месте же был он один. Как цепкий, наделенный человеческим сознанием паук, поджидал он свою жертву, чтобы, сделав инъекцию обезболивающего, внедриться глубоко в плоть и вдоволь напиться крови. Уже открывая ей двери, он мельком взглянул на часы: у него было в запасе минут сорок-пятьдесят. «Отлично!» – сказал он себе и натянул на лицо маску решительности.
– А где Глеб? – удивленно спросила Вероника после коротких объятий, ритуального поцелуя и освобождения от плаща. – Разве его еще нет?
– Наверное, попал в пробку, – равнодушно ответил Лантаров, пожимая плечами, – дело обычное. Тебе налить чего-нибудь? Соку, чаю или глоток коньячку?
– Давай пока сок. – Тут она заметила его необычное возбуждение, которое Лантаров силился скрыть. Она легко, нежным движением погладила его волосы и внимательно посмотрела в глаза. – С тобой все в порядке? Ты выглядишь так, будто тебе только что сообщили о выигрыше в миллион…
Лантаров сконфузился под пристальным взглядом Вероники. Он не боялся разоблачения – он опасался спасовать. И потому решил действовать незамедлительно.
– Именно. Мне сообщили, что я выиграл больше миллиона – тебя…
С этими словами он решительно привлек молодую женщину к себе. Вначале она поддалась порыву, не подозревая далеко идущих намерений. Но быстро поняв, куда клонит бой-френд, попыталась освободиться.
– Подожди, будет некрасиво. Явится Глеб, а мы тут его не дождались… – шептала Вероника, отталкивая парня. Но внезапно яростное, непривычно напористое, до лихорадочной дрожи в теле, возбуждение партнера уже передалось ей и захлестнуло волной вожделения. Он же намеренно не отвечал, завладев ее губами и перемещаясь то к шее или ушку, то опять возвращаясь к губам, когда она слабо пыталась освободиться от настойчивого любовника. Неуемная жажда уже била из него горячим, победоносным ключом. Но в тот момент, когда Вероника, смирившись под его неистовым напором, расслабилась в готовности принять ласки, Кирилл незаметно стащил свой ремень с брюк и, закрыв губы Вероники цепким поцелуем, надежно обмотал ремень вокруг ее сомкнутых за спиной запястий. Затем неожиданно отстранился и стал раздеваться. Она лежала перед ним беззащитная и податливая, с глазами, распахнутыми от удивления и любопытства. Наконец-то он сделает все, что пожелает, без учета ее намерений и предпочтений. Он так хочет, он намерен властвовать над ней безраздельно! Лантаров видел, что страсть уже захватила и ее саму, но все-таки был готов к некоторому сопротивлению. Потому он легко и уверенно обхватил ладонью ее шею, а другой рукой проворно захватил волосы в пучок. Эти действия оказались напрасными, хотя и символичными для него самого. Вероника безропотно открыла свой ротик и приняла все, что ей предлагалось. Кирилл словно видел себя со стороны: нервно, с болезненной поспешностью и каким-то сумасшедшим, свойственным дикарю африканского племени, азартом он двигался над поверженной женщиной, приближаясь, как он полагал, к губительной для их отношений катастрофе. Он тайно хотел ее оскорбить, унизить и более не скрывал этого, ухватив ее за волосы, словно пойманную в силки птицу. Теперь демоном был он, а не она. Теперь ему было решительно наплевать на ее чувства, ощущения, впечатления от реальности. В порыве безумной экзальтации он заметил, что тяжело дышал не только он, но и Вероника, крылья носа ее жадно вбирали воздух и еще больше возбуждали его воображение. Она вздрогнула со странным, несвойственным ей звуком, когда он со стоном выпустил ее шею и волосы. Вульгарное, грубое действо было завершено без всякой прелюдии, без оглядки на чувства, беспардонно, с нахрапистым хамством. Как он хотел. Возможно, предстояло объяснение, а может, неловкая пауза или еще какая-то нелепость.
И вдруг раздался звонок в дверь.
– Глеб приехал! – сказал он возбужденно, быстро разматывая ремень. – Я открою…
Уже в следующее мгновение Лантаров вскочил с дивана. Ремень, теперь уже ненужный, он на ходу бросил в угол. Вероника посмотрела недоуменно, как будто все, что произошло только что, было не с ними. Или если и с ними, то в неясном и нечетком бреду. Лантаров мельком видел, как она облизала губы и еще раз сглотнула, точно убеждаясь – неужели это было? Идя к двери, он улыбался – теперь он на коне. Наплевать, что будет дальше. Он испытывал чувство неуемной гордости, будто совершил отменную денежную сделку.
