Ознакомительная версия.
Я посмела. Я прошла по своей большой чистой квартире, уставленной горшками с чудесными редкими цветами, книгами, посмотрелась в зеркала. И посмела сказать: «Да, что я буду врать, у меня болит душа. Не то чтобы разрывается, а болит». Почему? Потому что я одна. Потому что я не увижу никого, кого бы хотела видеть в свой день рождения. А если… Мне пришла в голову отличная мысль. Странная. Да, очень странная. Но, наверно, не страннее, чем вся моя жизнь. Да, пожалуй, я так и сделаю.
Звонил телефон, несколько раз. Звонила тетя из Белгорода, потом мамина подруга, которая помнит меня смущенной крепенькой девочкой, бегающей во дворе, которая хорошо ведет себя в гостях – молчит, слушает, все съедает с удовольствием… Позвонила по скайпу Катька, я попросила ее побыстрее лечь спать – у нее же ночь. Она сообщила, что скорей всего остается в Америке еще на полгода. Вот и хорошо, вот и отлично… Я просмотрела почту. Несколько поздравлений в «Одноклассниках», «Фейсбуке» – приятно, приятно… Людям приходит автоматическое извещение, что у меня сегодня день рождения, и они пишут «Поздравляю!», нажимают пальцем клавишу, и у меня на странице появляется букетик цветов… Хорошо, приятно… Я ведь люблю цветы…
Я понимала – то, что я придумала, смахивает на сумасшествие. Но… Это не так. И не потому что любой сумасшедший будет отрицать, что у него плохо с головой. Нет, я сознательно это делала. Потому что… просто, наверное, по-другому не могла.
Для осуществления своей идеи мне пришлось залезть на антресоли, достать чемодан со старыми вещами. И коробку с Катькиными игрушками. Как давно я не видела этих кукол, этого мягкого мишку с золотистой шерсткой… Кажется, я дарила его Катьке на второй день рождения, как она его любила! А вот кукла, чем-то похожая на меня, тряпичная, большая, ее подарил Катьке Данилевский лет в десять.
Егор позвонил ближе к обеду.
– Ну, поздравляю! Желаю… И вообще!
– Спасибо!
– Как настроение? Бодрое?
– Отличное!
– Катя звонила?
– Конечно, у нее все получилось, она остается еще на полгода.
– Грустишь по этому поводу?
Данилевский когда-то давно, когда я с ним мучительно расставалась, придумал для собственного спокойствия, что я люблю грустить по любому поводу – просто иной он меня не видел в течение нескольких лет. Потом, когда я перестала о нем тосковать, он сказал: «Ну вот видишь, чему-то я тебя научил! А то все нос повесишь, под очками слезы… А надо проснуться – и искать повод для радости!» В чем-то он прав. Тем более что повод для печали бывает одновременно поводом для радости. Данилевского нет рядом, зато меня никто не обманывает. Катька в Америке, зато Катька – в Америке!
– Не грущу, но…
– Ты жила в другую эпоху. Тебе не понять.
– Я постараюсь.
– Что собираешься делать?
– Я… У меня будут гости.
– Гости это хорошо… Сильно не напивайтесь!
– Да я же практически не пью, ты знаешь.
– Так и гостям не наливай. Ну все, пока, мне звонят!
– Пока…
Чтобы собрать моих гостей, понадобилось около часа. Сама я решила слишком не наряжаться, но переоделась – все ж таки праздник.
Я рассудила так: мертвым поставлю портреты на стол, живых посажу напротив, отдельно, на каждого живого – по Катькиной кукле. Вместо своего брата посажу мишку, любимого Катькиного мишку. Я долго думала, приглашать ли мне Данилевского и Катьку… Стоит ли им участвовать в таком странном мероприятии?
Катьку в результате решила не беспокоить, она очень чувствительная девочка, для квантов расстояний нет – совершенно все равно, где ты – в Америке или на соседней улице. Когда беспокоюсь я, беспокоится она и наоборот, чаще наоборот, и это правильно. А вот Данилевского – посадила. У Катьки была такая кукла – голливудский фермер, с большими кулаками, темной кожей, мало похожий на Данилевского. Но в Катькиных играх он всегда был главным героем, его любили все куклы.
Интересно, заглянул бы ко мне Данилевский на чаек, знай он, что я в полном одиночестве праздную свой день рождения? Вряд ли. А если бы знал, что я рассажу всех своих близких и уже не близких, живых и мертвых, и буду с ними беседовать? Может, и приехал бы. Но я ему об этом не скажу.
Придумать-то я придумала. Но вот когда рассадила кукол и поставила портреты… Мне стало как-то не по себе. Я вернулась к своей первоначальной мысли. Если бы они, те, кто сейчас смотрит на меня с портретов, были живы, ведь они обязательно пришли бы ко мне на юбилей? Пришли бы. И сказали бы добрые слова. А если бы те, вместо кого сидят куклы на стульях, не обиделись бы когда-то на меня или я бы не обиделась смертельно на них, они бы тоже обязательно пришли.
Вот вопрос – кого приглашать? Ведь не всех, кто мне был близок, я бы хотела сегодня видеть… Например, первый муж. Нет, это ошибка юности. Лучше не представлять, каким он стал, мне страшно. Я знаю, что он спился. И мне неприятно было бы узнать в этом человеке того, кого я пусть недолго, но любила. Или думала, что любила. Что-то чувствовала, не понимала, как назвать, и называла – «любовь».
Я бы пригласила лучших подруг. Надо всех вспомнить, никого не забыть. Они бы впервые увидели друг друга, удивились бы, какие они разные…
Мои размышления прервал сигнал скайпа. Я повернула компьютер так, чтобы Катька, не дай бог, не увидела кукол.
– Мам… – Дочка встревоженно вглядывалась с экрана в мое лицо. – У тебя все хорошо?
– Все отлично! – ответила я своей обычной формулой.
– А на самом деле?
– И на самом деле – хорошо.
– Что ты делаешь?
– Я? Я… Собираюсь пить чай.
– С кем?
– С кем?.. С кем… Да ни с кем!
– А что ты тогда так подозрительно оглядываешься?
– Вот, смотрю, порядок ли у меня…
– Мам! Ну хочешь, я сяду сейчас на самолет и прилечу? Только я прилечу уже ночью…
– Ты что! Не вздумай! Такие деньги выбрасывать, маяться в самолете – ради чего? Нет, что ты, у меня все хорошо! Правда!
– А… Ну ладно.
– Почему ты не спишь?
– Я поспала уже, мам, не переживай. Не спится… Знаешь, кстати, кого я тут встретила, все никак тебе не скажу…
– Да?
– Помнишь, я влюблена была маленькая… Долго так… Переживала сильно…
– Цепеллин? Литовский принц?
– А-а-а! – засмеялась Катька. – Помнишь!
– Ну а о ком ты еще переживала… И что, он тоже в Голливуде?
– М-м-м… Не совсем… Играет в клубе…
– В ресторане?
– Как сказать… Называется клуб, там каждый вечер живая музыка, и кухня хорошая… Ну да, вроде ресторана. «Три павлина».
– На чем играет? На маримбе?
– Да нет, на ударных, он же «бугнининкас», ударник…
– Подошла к нему?
– Нет… Он… изменился. Я даже не узнала его сразу.
– Полысел, потолстел?
– Откуда ты знаешь?
– Да уж знаю! Это видно было еще тогда… А это точно он? Может, похож просто?
– Мам… – Катька вздохнула. – Точно.
– Пойдешь еще в тот клуб?
– Вряд ли, мам. Мне жаль, что я его увидела, лучше бы воспоминание хорошее осталось. Он же красивый такой был…
– Да, вот я и говорю – пусть все запомнятся такими, какими были, когда мы их любили и дружили с ними. К чему сейчас встречаться совсем с другими людьми, все правильно…
– Мам, ты о чем?
– А? Нет, это я так… Ляг поспи еще, а, Катюнь? У тебя же четыре утра…
– Уже пять, мам. Американские фермеры уже коров доят.
– Ты видишь из окна фермеров?
– Нет. Я на тридцать седьмом этаже живу, мам.
– Спи, не звони больше. У тебя важная встреча, нужно выглядеть, соображать…
Катька улыбнулась.
– Катюнь, ведь главное, что ты мне так улыбаешься, а не то, что ты далеко. Ты далеко и – близко.
Катька помолчала, похлопала глазами, поулыбалась еще и, успокоенная, отключилась.
Так, Катьку спать вроде уложили… Можно вернуться к гостям.
Подруги… Школьные – две. Одна маленькая, беленькая, кудрявая, всегда смеялась, и я часто не могла понять, что она на самом деле думает и чувствует. С Таней мы поступили на один факультет. Я страшно удивилась, увидев ее первого сентября среди студентов. Ведь на истфак в МГУ брали только самых лучших, со всей страны, тогда еще безграничной, из разных республик, конкурс был пятьдесят человек на место. Как могла Таня, которая училась средне, тоже пройти? И, главное, зачем? На курсе у нее образовалась своя компания, более веселых ребят, чем была я в то время, да и в любое, и мы больше не дружили.
Другая – крупная, тяжеловатая Мира, с внимательными небольшими глазами, смотрящими сквозь очки с толстыми линзами. Всегда с обидой, всегда с укором. Я ее не очень любила. Не очень любила ее настойчивую дружбу, охраняла свой мир. И она на меня обижалась. Дружила и обижалась. Ждала большего. Потом уехала в Америку работать и там осталась, стала с годами внешне похожа на американку – подчеркнуто позитивная, энергичная, равнодушно-приветливая. Я попыталась общаться в Сети. Нет, не получается, иная реальность. Где новая, американская Мира, а где я. На разных планетах.
Ознакомительная версия.
