Ознакомительная версия.
– Я плыл, как рыба на свет, как бабочка на огонь, потому, что влюблён в американку. Я мечтал встретить такую и полюбить.
– Тогда женись, – советует шеф, словно нужны мне его паршивые советы. Море теперь мне по колено и хочется продолжение праздника. А тут парень, что с нами из комитета. Он говорит: «Я никого здесь не знаю, пригласи кого-нибудь…» Ради бога, мне всё равно уже кого и с кем. Приглашаю продолжить вечер знакомых француженок-переводчиц.
Мы сидим на балконе и шутим, и этот парень из комитета ведёт себя, как все. Впрочем мне это, как говорится, по барабану. У нас просты отношения с режимом. Не диссиденты мы, просто работаем в режимной области, связанной с секретами, и они охраняют их. И по сути эти приставленные к нам люди – обслуживающий персонал. Мы, конечно, их побаиваемся. Они как сторожевые собаки, что по сути своей – жестоки и злы, и нам приходится с ними сосуществовать.
Мы сидим теперь у меня на балконе и пьем вино: две хорошенькие французские переводчицы и мы – я и парень из комитета госбезопасности, который, может быть, и в это время работает на своё известное только ему задание. А мне всё равно. Под конец я дарю девушкам привезенные памятные медали. Достаю их из холодильника, чем вызываю смех. Просто вёз их с консервами и до сих пор не распаковывал. Они хранились вместе с продуктами и холодны, как лёд.
В это время продолжилось начатое расслоение. Шеф, Таисия, Грымов и Сонька бесплатным к ним приложением приглашены на узкий приём, а мы сидим на балконе и шутим, как будто это нас не касается и вовсе не мы – причина всего. Такого до этого у нас не было. Все были равны, и только взаимные симпатии чуть различали нас. А здесь налицо – плоды субординации и тайной политики «разделяй и властвуй», с которой нам неизбежно придётся мириться теперь.
Ребята – коллеги с французской стороны приехали, видимо, позже, когда мы закончили балконное «суаре», и я в глухой, изолированной спальне провалился в глубокий сон.
И потекли дни похожие. Доклады днём в украшенном русскими картинами зале и коллективные вечера. Доклады были для нас повторением пройденного с подтекстом, что сделано всё не зря и впереди совершенствование лётного оборудования и предстоящие полёты с частотой запусков не менее одного полёта в год.
Мишель Тонини в кандидатах на следующий полёт. Но кто его дублёр? Возможно эта прекрасная женщина, что так волнует меня. И это было бы правильно. Ведь космонавты этикетками наших работ, а на носу уже полёты челночных кораблей: нашего «Бурана», а может когда-нибудь и французского «Гермеса», который в проекте пока, но кстати уже пора заняться совместными средствами сближения и стыковки этих кораблей. Как говориться, готовить задел на будущее. Но для кого? Ведь подросла новая поросль. Занимаясь этим проектом, мы поотстали, а рядом новая поросль, страждущая и жаждущая. И впереди сложный выбор, ситуация не из простых.
Перед нашим отъездом в КБ опробовали концентратор – с виду плоский диск. Полированный диск с профилированными канавками. Вынесли его на солнце, и в фокусе вспыхнуло пламя. Смысл опробованного устройства был в том, что вместо вогнутого зеркала был диск с канавками, собирающими солнечные лучи.
Шеф наш обожает демонстрации фокусов. Хлебом его не корми, дай только возможность поразить. Это всего касается – устройств и опытов. Другими нащупывается дорога, а он уже сделал первый шаг. Секрет его прост – он не отягощён грузом обязательств. Если удалось, он обращает внимание на себя: вот я каков… И все, разумеется, смотрят. Со стороны кажется, что всё выходит легко. Начальство остальных упрекает: «Что же вы?» А они, отягощённые грузом обязательств, не могут рисковать. Вот он рискует и у него получается иногда. И тогда он калифом на час в свете камер. Прокукарекал, а там хоть не рассветай.
Нет, если честно, не всё. И он бы хотел глубоких знаний, серьезного уважения и фундаментальности. Но это требует анализа, труда гигантского обобщения результатов и не известно куда может привести. А так приятно скользить по верхушкам волн, как серфингисту на Гавайях, и заражаясь грибком брожения, что из обычного сока производит шампанское, пьянить-будоражить всех, срывать аплодисменты и уходить в тень алхимического поиска. И мы испорчены его примером и выросли на его феномене, как опята на пне. Нам тяжело теперь вернуться в обычную жизнь.
Конечно, и здесь идёт работа, готовятся шаги, ведущие за горизонт, а мы своё отработали. Здесь, на берегу Лазурного моря – наш праздник души. Доклады нам ясны, как день, и не очень важны. Они всего лишь повторение пройденного. Зато загадочно не предсказуемы вечера.
Сегодня нас повезут на ферму Сен-Мишель, что в горах над низким карнизом Basse corniche, аккурат с верхним карнизом – Grand corniche. Все это звучит многообещающе и упомянуто в книге «Ночь нежна». А впереди ещё обед в морском клубе (двести метров вниз, помните) и нас везут туда. Рассаживают за общими столами, потому что сотрудничество продолжается. Шеф выступает здесь в плане распахивания целины и Таисия ему ассистирует.
Таисия… Буду впредь для сокращения называть её инициалами – ТТ. Так удобней, хотя похоже на восьмизарядный пистолет В.Ф. Токарева. А что? Сходство есть. Действия её так же эффективны и безотказны, как пистолета, принятого на вооружение двадцати пяти стран. В этом убедятся все на её пути. Однако нынче иные коллизии – продолжение поездок, связей, использования средств, брошенных на освоение космоса. Мы в этой поездке, как в стране детей, где карнавал и нет обязывающих отношений. Закрывая глаза, можно такое себе представить, хотя рядом другое выстраивается.
Есть давний спор: кому руководить сложной организацией – театром, атомным проектом, союзом, где одновременно присутствует необходимость организации и творчества? Опыт подсказывает: возможно и так и сяк, но идеальным будет хороший организатор, которого прежде всего волнует творческий исход. А в жизни выходит по-разному. Идеальным был, скажем, Алексеев-Станиславский, который в России организовал эффективный выпуск проволоки, а затем преобразовал стихийное артистическое движение в замечательный театр. И генерал Лесли Гровс, преданный атомной моноидее в Америке. Наоборот, в НИИ-1, бывшем РНИИ – российском реактивном институте – в наше время было две головы: наукой командовал М.В. Келдыш, а в директорах хозяйствовал В.Я. Лихушин. И всё выходило хорошо.
В последнее время распри, связанные с руководством театров, доказали, что если силы уходят на борьбу, не достигается ничего хорошего. Так получалось и у нас. Хотя имелись великие возможности успешно продвинуть дело и овладеть очередной космической реалией, ограничивались голым функционированием, сервисом «Чего желаете?» заказом, вызовом транспорта, предложением поднести чемоданы. Словом, той же политикой «Дал-взял».
За обедом в морском клубе за первым руководящим столом завязывались организующие цепочки, а остальные, рассыпанные по столам, не знали, не ведали того, что там затевается? Им оставалось только безоблачно веселиться, смешить себя и других и ждать, куда выведет кривая, намеченная за начальственным столом?
Умение талантливо доложить – искусство особое. Рядом со столом президиума сидят синхронные переводчицы. Они со скоростью пулемёта строчат в развёрнутых блокнотах замысловатыми крючками, чтобы затем зачитать компакты скорописи. Но нам давно всё известно, мы слушаем их в пол-уха и «выдающиеся» научно-технические изложения клонят в сон. Вопросы в конце чуть оживляют доклад и перерыв с кофе-чаем и неформальным общением чуть пробуждает аудиторию. Сама крепость мэрия сонного городка и здесь же музей под открытым небом и музей Вольта, где выставка картин этого художника, вложившего умение и талант в изгибы женских тел. Ну, что же? Каждому своё. Кажется, я очутился в стране детей, как Большой Мольн. И казалось живи себе, радуйся, наслаждайся доставшейся жизнью и случаем, а тебе тревожно и грустно, когда видишь рядом мир, построенный по иным правилам.
С шефом ни плохо, ни хорошо. Мы просто не контактируем. Пространства достаточно. Мы как-то вместе бежали к воде по ступенчатой лестнице. И получалось, что он меня вовлёк и без него я бы не побежал; и что спускались бегом, им мне это навязано. Ах, не нужны мне подобные групповые поездки. Они мешают восприятию красоты. Ведь красота – святилище и не каждый в него вхож, а шеф вломился сюда со своими босыми ногами. У мусульман принято снимать обувь у входа, но это не значит, что следует снимать всё. И Грымов бродил по Парижу в привезённых домашних тапочках. Они портят мне впечатления от красоты, которую я пытаюсь понять.
Шеф – человек по-своему ищущий. Он находит тех, кто уже самостоятельно что-то нашёл-открыл, свою многообещающую жилу, и подключается к её использованию. И вот грохочет помпа-техника, скрежещет драга, а сам первооткрыватель в стороне. И в деле главенствует не ум, а остроумие, как у тамады за столом. Сначала тамада потешает всех, а позже распоряжается за столом. И вот теперь наш шеф в президиуме. Он доктор, профессор. Профессор чего? Как говориться в народе, профессор кислых щей. В проекте он выглядит появившимся кукловодом. Профессор Тритон, выплывший из глубинных вод. Вокруг него пляшущие рыбки.
Ознакомительная версия.
