Ознакомительная версия.
…Найти дорогу к больнице было не сложно. Прямо на въезде в Калугу стоял указатель «Ахлебинино», а в самом Ахлебинине оказалось одно единственное здание, огороженное забором из металлических прутьев.
На побеленных воротных столбах, видимо для тех, кто не верит с одного раза, висели две черные таблицы с желтыми буквами: «Вторая психоневрологическая больница г. Калуги»
По одной на каждый столб.
Василий тоже увидел эту надпись.
Он посмотрел на меня, и его лицо потускнело:
– Вы верите, что я брошу пить? – в этот момент, он был настолько жалок, что я не смог ему соврать:
– Нет. Ведь водка сильнее человека.
Но это ничего не меняет…
Вася вышел из машины, но не пошел никуда, а так и остался стоять в нерешительности в нескольких шагах от «Ленд-ровера».
И тогда Андрей тихо проговорил:
– А ведь когда-то его картины можно было любить без сострадания.
Петр ответил:
– Когда-то, без сострадания можно было любить его самого…
Вообще, слово имеет очень большую силу.
Даже не смотря на то, что дураки тоже так считают.
Помню такой случай – заехали мы с Андреем к Петру.
А у Петра был, да кажется, продолжается и сейчас, весьма своеобразный роман.
Впрочем, то, что у Петра был роман – это не удивительно. У него все время роман с кем-нибудь.
Удивительным было другое.
Однажды я слышал разговор между этими «любовниками». Конечно не весь разговор, а только ту часть, которую можно услышать, находясь в одной комнате с человеком, говорящим по телефону:
– …Сегодня холодно. Ты не забыла надеть теплые носочки?
– …А шарфик ты надела?
– …А теплые колготочки?
Для разговора между любовниками – самое оно.
Но в тот раз, слушая их разговор, я как-то даже не задумался о том, что если мы так заботливы и деликатны со своими женщинами – то, какого черта они нас терпят в постели?
Добавлю, что Петру пятьдесят четыре, а она – училась в одном классе с его старшим сыном. И Петр называл ее «доченькой». И еще – «Баунти».
Как-то раз, «доченьке» приехал ее одноклассник.
Бывший спецназовец, или что-то в этом роде.
В общем, самбист и боксер в одной коробке.
И стучался он в дверь Петиной квартиры именно как самбист и боксер, по крайней мере, районного масштаба.
– Ну-ка, выйди, дядя Петя, – сказал он Петру, – Разговор с тобой будет.
– Когда-то, когда они все приходили ко мне делать уроки, я кормил их конфетами, а они говорили мне: «Вы…», – проговорил Петр, оглядываясь на нас с Андреем.
Мне этот спецназовец сразу не понравился:
– Давай-ка я выйду с тобой.
– Не стоит, – ответил мне Петр, – Сидите на месте.
Но я не успокоился:
– Андрей, выйди-ка за ними. И если – что, ни во что не ввязывайся, а зови меня.
Потом, Андрей рассказал мне, каким получился разговор:
– Если я тебя еще хоть раз с ней увижу, дядя Петя – придушу, – начал спецназовец, или, кто он еще там. А Петр спокойно ответил ему:
– Знаешь, Максим, какое огромное преимущество у меня перед тобой?
– Какое еще преимущество?
– Если ты, молодой спортсмен, справишься со мной, пожилым уже человеком, то это будет позор для тебя.
А если не справишься – тоже позор.
Малый был явно озадачен:
– И что же мне делать?
– Быть лучше, чем я…
– Вот и весь конфликт? – спросил я Петра.
– Конечно – нет, – ответил он.
– А в чем проблема?
– В том, что я не рассказал ему о том, какое огромное преимущество у него передо мной.
– А какое ж у него преимущество?
– Возраст…
– А почему бы тебе ни жениться на ней? – спросил я Петра.
– Потому, что я на три месяца старше ее отца.
– Не думай о возрасте. Сделай человека счастливым на год – и считай, что поступил честно. Это куда важнее, чем фантазировать о вечности.
– Для этого мне нужно говорить с ней о любви. А в моем возрасте говорить о любви к молодой девушке – это брать кредит, который ты заведомо не сможешь отдать…
– Не переживай, – сказал я ерунду. Правда, выбора слов у меня не было, – В любом возрасте есть свои достоинства и свои недостатки. – Не переживаю, – ответил Петр, – Но возраст – это не грядка для целей, а могила для иллюзий…
Вообще-то Петр, словом владеет.
Видел я однажды, как он разговаривал с покупателем его картины.
Есть такие покупатели, которые спокойно могут выложить тысячу проигранных в карты долларов, но не понимают, как можно платить за картину:
– Триста долларов? Вы же ее сами написали?
– Если бы эту картину написал не я сам, а Ван-Гог – она стоила бы тридцать миллионов.
– Триста долларов за не большую картину? – не унимался покупатель.
– Для этой картины, это совсем не дорого. Может быть, это дорого для вас? – такое тонкое хамство, покупатель не раскусил, и продолжал кипятиться:
– А для вас – это не слишком жирно?
– Для меня? – тут Петр свалил покупателя наповал, потому, что заставил его шевелить мозгами:
– Вы – что? – сказал Петр, – Мне не по карману покупать мои картины…
…И вот теперь, Вася Никитин один стоял у капота моей машины и молчал. И мы, сидящие в машине, молчали тоже, и, наверное, каждый из нас думал: «Пошли мне Господи слова, которые были бы лучше молчания…»
…Понятно, что идти на переговоры к врачу нужно было нам с Петром.
Андрей остался с Василием.
Не то, чтобы мы боялись, что тот убежит, просто не стоило оставлять Васю одного в такой момент.
Какой момент? Мы и сами не знали.
Думали, что то, что происходит – трагедия. А это была только прелюдия…
…У дверей нам встретилась женщина в белом халате.
Интересная вещь, мужчины всегда одевались однообразно: фрак, сюртук, пиджак, а женщины – наоборот – расцвечивали свои одежды и по форме, и по содержанию.
Но, в то же время, как, на мой взгляд, форма – от военной, до медицинского халата – идет к лицу женщине, и как она глупит мужчину.
Хотя многие считают – наоборот.
– А доктора еще нет, – сказала женщина, и нам ничего не оставалось сделать, кроме, как посмотреть на часы.
– И здесь такой же бардак, как во всем государстве, – безэмоционально констатировал я. А Петр ответил:
– Наводить порядок в государстве – довольно унылое занятие.
– Откуда ты знаешь?
– Сужу об этом по мытью посуды у себя на кухне…
В дверь входили и выходили разные люди, и прошедшего мимо нас врача, мы не заметили, но таже самая женщина в белом халате, выглянув из окна второго этажа, крикнула нам: – Доктор пришел…
Я первым вошел в кабинет, на потемневшей от времени двери которого висела стандартная табличка под стеклом: «Заведующий вторым отделением Зарычев Д.Н.»
Кабинет был самым обыкновенным, какими бывают кабинеты маленьких начальников, не влиятельных, но и не бесправных.
Хотя бы в пределах здания, в котором они находятся.
И если бы не змея, плюющаяся в бокал из-под полусухого шампанского, широкий, но не глубокий, для того, чтобы пена не поднималась высоко, а равномерно распределялась по поверхности тонким слоем, проглядывающая на каких-то документах – толи дипломах, толи грамотах, под стеклами, какими украшены стены всех кабинетов – о том, что это кабинет медика, а не чиновника, догадаться было бы невозможно.
Впрочем, была еще одна деталь, которая отличала кабинет доктора Зарычева, от чиновничьего – я это сразу почувствовал, но сообразил, в чем дело, уже потом, когда мы возвращались в Москву.
На стене, той стене, что за спиной хозяина кабинета, не было портрета президента.
…В своей жизни, мне приходилось посещать самые разные кабинеты, но мысль о том, что хозяин кабинета, почему-то, всегда сидит спиной к верховному портрету, пришла в мою голову именно здесь, в общем-то, в сумасшедшем доме.
Может для того, чтобы в голову приходили разумные мысли, мне нужно почаще посещать сумасшедшие дома?
А, может – не только мне?
Уже потом я спросил Гришу:
– Обратил внимание на то, что у врача-психиатра нигде нет портрета президента?
– Наверное, Петр, у президента тоже нигде нет портрета врача-психиатра.
– Как ты думаешь – почему?
– Возможно потому, что врачи-психиатры так же уверены в том, что им не нужны президенты, как президенты уверены в том, что им не нужны врачи-психиатры…
…За столом я увидел человека с усталыми глазами.
Он сидел за столом.
«Не удивительно – не за роялем же ему сидеть», – подумал я.
Человек, очевидно он и был доктором, после некоторого молчания во время которого, я был осмотрен с головы до ног, спросил:
– Вы пришли лечиться?
– Нет, – ответил я, – Я уже двенадцать лет вообще не употребляю спиртного.
– Тогда, что вы здесь делаете?
– Я и сам задаю себе этот вопрос, – возможно, несколько невпопад ответил я, и тут же получил возможность убедиться в том, что передо мной профессионал:
– Присаживайтесь, – предложил мне доктор. Хотя, если бы после моих слов, он сказал бы: «Тогда пойдите к черту,» – я б не удивился.
Но доктор не послал меня к черту, а предложил стул:
– Присаживайтесь, – повторил он, – Что вас волнует?
Ознакомительная версия.
