Ознакомительная версия.
Никита отозвался сразу, и его голос показался глухим, надтреснутым, без обычной смешинки. Но иного и не приходилось ждать – на товарно-сырьевой бирже сейчас, наверное, тоже невесело, и Маринины фирмы плавают, как утки. К тому же супруги Молчановы недавно вернулись с похорон Марининого отца, из Подмосковья, и ещё не пришли в себя.
– Никита, ты? – Саша, изнемогая от духоты, обмахивалась шляпой.
– Я. Откуда звонишь, Сашка? – Молчанов что-то жевал, потом проглотил. – Из Питера? Ты же туда, вроде, собиралась.
– Да, из аэропорта. Через полтора часа вылетаю домой. Никитушка, милый, ты Артёма не видел сегодня? Никак не могу его найти.
– Нет, я сам только что ввалился. Ты же понимаешь – все на ушах стоят. Как дальше жить, ума не приложу, и Маринка психованная ходит. Вот и Артём в запарке, некогда пивка попить. Но, если хочешь, я выйду, позвоню в квартиру. У консьержки справки наведу – это ещё надёжнее.
– Консьержку пока не трогай – просто позвони в квартиру. Если не откроет, попробуй разыскать его по мобильному. Поможешь мне, лапочка?
– Нет проблем. Позвони через полчаса, и я скажу, чего добился.
– Договорились. Заранее благодарю.
Саша повесила трубку, спрятала в сумочку карту и вдруг почувствовала волчий голод. Взять бы стаканчик сока и бутерброд с сыром, пожевать перед вылетом! Ведь весь день маковой росинки во рту не было. Как раз и пройдёт полчаса, и тогда Никита сообщит что-то новенькое. Вполне возможно, что она зря весь день колотится в истерике, и муж объявится как раз к вечеру. Надо ещё узнать, не у Насти ли пропадает Аллочка, за неё тоже всё сердце изболелось. Скорее бы вылететь, а там…
Аэровокзал гудел пчелиным ульем. Люди на все лады обсуждали события в Москве и гадали, кого же выберут премьер-министром. Мужики к тому же спорили на бутылку, распустят ли Государственную думу. Ревели дети, то и дело объявляли о начале и об окончании посадки на самолёты, сообщали, что прибыл новый рейс. Саша наконец-то нашла буфет, отстояла небольшую очередь, сразу же съела оба бутерброда, выпила сок, и захотела есть ещё сильнее, чем прежде.
Если судьба родителей имеет влияние на жизнь человека, то Артём вполне может… Господи, как она раньше-то не подумала? Свою свекровь Нинель Матвеевну Лукьянову Саша не знала, только слышала, что та удавилась в ванной после ухода из семьи отца Артёма – Михаила Ильича Медникова. Нинель Матвеевна с ним не регистрировалась. Она восемнадцать лет обихаживала мясника с тульского рынка, а ведь он официально был ей чужим, посторонним, не имеющим никаких обязательств.
Когда Медникову стукнуло сорок, а Нинели – сорок восемь, он в деревенской церквушке обвенчался с молоденькой торговкой. Ведь в паспорте у него не было брачного штампа. Узнав о случившемся, Нинель прогнала Медникова из квартиры, начала сильно пить и в тоге свела счёты с жизнью. Михаил и бровью не повёл, собрал вещички и отбыл к венчанной жене, с которой позже сходил и в ЗАГС. Детей воспитывали родители Нинели, а отец ими не интересовался и не давал денег.
Спустя десять лет после свадьбы он застал жену с любовником и в завязавшейся драке пустил в ход нож. Сел на восемь лет, два года как вышел. Саша знала об этом от бабки мужа, а сам Артём никогда об отце не вспоминал – говорил, что противно.
Едва дождавшись, когда длинный парень в замшевой куртке закончит долгий эмоциональный разговор, Саша схватила трубку, опять набрала номер Молчановых и, барабаня пальцами по стене, стала ждать ответа.
– Сашка? – Никита говорил не так, как в первый раз. Он проглатывал слова и запинался. – Слышь, я Артёма нигде не могу найти! До двенадцати он был в офисе, потом, секретарша сказала, ему кто-то позвонил. И Артём, как ошпаренный, выскочил из кабинета. Буркнул что-то, но Люба ничего не поняла. Никто из наших общих знакомых его тоже не видел, и в квартире тихо. Я несколько раз принимался звонить, но толку – ноль; мобильный не отвечает. Я вот жду, когда девчонки придут…
– Они задержались в школе? – перебила Саша.
– Их автобус сломался по дороге. Пришлось около часа ждать, пока починили. Жаль, что у меня ключа вашего нет, а то собака скулит. Я бы сходил, погулял с ней. В следующий раз ключи-то оставь.
– Обязательно, Никитушка, оставлю. Я-то думала, что Артём её выведет или Алка. – Саща улыбалась, хотя чувствовала, как руки и губы немеют. – Если кого-то из них увидишь, скажи, что вечером буду в Москве. Или пусть Марина скажет – вдруг раньше с ними встретится…
– Сам её жду, – вздохнул Молчанов. – Ну, как там Питер?
– Стоит.
Саша глубоко дышала, пытаясь убедить себя в том, что выяснится, образуется. И она посмеётся над своими страхами…
– Отлично. Короче, я всё сделаю, как ты сказала. Счастливо тебе долететь!
– Спасибо, Никитушка. До встречи.
Саша, усталая и подавленная, отошла от автомата, наступая на чьи-то ноги и машинально бормоча извинения. Она вспомнила, что нужно пройти регистрацию, а после нашла место на диванчике, втиснулась между двумя тётками. Поставила саквояж на колени, глянула на часы, пальцами вытирая слёзы. Глаза щипало, и каблук совсем разболтался.
Надо ждать вылета – ничего больше Саша сейчас не может сделать. Слишком большое расстояние отделяет её от Артёма, от дочери, и из Петербурга мать семейства не в силах докричаться до них. Она сидела и шептала какие-то слова, бессвязные и жалобные, не обращая внимания на соседок-пенсионерок и их надоедливых внуков.
– Зачем ты это сделал? Ввязался в какие-то авантюры, да ещё скрывал это от меня, подруги своей, давней и верной? Пусть ты изменил мне, но у нас есть дочь. И мы обязаны делать всё для того, чтобы она была счастлива. У Аллы вся жизнь впереди, она красива и умна, уже имеет неплохое образование. Мы с тобой позаботились об этом. Ты не смеешь отнимать у Алки будущее, подставлять её под удар, вынуждать расплачиваться за собственные ошибки. Я вижу нашу дочь во всех отношениях успешной, а ты разве другого хочешь? Ради неё мы так долго гнули спины, вырывались из коммуналки, делали деньги. Алка не должна знать тесноты, нужды и злобы. Компьютерный ребёнок, она и жениха себе найдёт в Интернете. Она уже через Сеть общается со студентами Гарварда, Принстона и Оксфорда. Кто-то из них вполне может стать мужем нашей дочери. Ты этого хочешь её лишить? Подстрелить свою кровинку на взлёте? Но я буду драться за Алку, за любимую свою неулыбу и тихоню, до последнего вздоха! Я закрою её своим телом, приму в себя все стрелы, выпущенные по ней. И тебя спасу, только дождись меня! Выслушай, подумай ещё раз, доверься мне. Будь мужчиной, собери волю в кулак, а я буду твоей опорой, твоим оруженосцем. Я буду с тобой до самого конца, до того момента, когда прервётся полоса неудач. А если мы погибнем, то вместе, простив всё друг другу. Только так я представляю себе достойную жизнь и достойную смерть. Ведь падать духом и сдаваться без боя – тяжкий грех. Ты сам говорил мне об этом…
По трансляции сделали какое-то объявление, и Саша заметила, что вокруг задвигались, засобирались, схватили сумки и пакеты. Прислушавшись, пока поняла, что идти на посадку. И что прошло сорок минут чистого времени с тех пор, как она пристроилась в тесной шине на диванчике.
Прощай, Питер! Надеюсь, что следующее наше свидание окажется более приятным. Я обязательно вернусь, когда всё кончится.
Схватив саквояж, Саша устремилась к выходу из зала, и тут, предательски треснув, от её туфли отскочил каблук.
* * *
Истекал ещё один час – мучительный, тягучий час перелёта. Саша смотрела в иллюминатор, притопывая ногами в домашних тапочках, в которые переобулась, заняв своё место; больше у неё с собой никакой обуви не было. Но уже скоро стюардесса попросит пассажиров пристегнуть ремни, сообщит, что самолёт совершает посадку в Москве и объявит температуру воздуха за бортом. Интересно, так ли здесь жарко, как в Питере, или нужно доставать из саквояжа куртку? Скорее всего, нужно, – неизвестно, сколько времени придётся ждать «колёса», а темнеет и холодает в Москве осенью куда быстрее.
Рядом дремал парень – жертва пирсинга, с проколотыми губами, бровями и носом. Своим сальным длинным хвостом и потёртой джинсовой курткой он кого-то напоминал Саше. Наконец она сообразила, кого именно. Та же привычка безмятежно похрапывать в присутственном месте, запах пота и табака, рука в грубых перстнях, постоянно сползающая с подлокотника на Сашино колено… Да, он очень похож на Филата Грицая…
Когда-то Леся Шульга носила длинную толстую косу, в бездонных глазах её, будто в омутах, тонули мальчики и юноши. Никто бы и представить себе не мог, что Леся выберет в мужья курносого круглолицего толстяка со смешной чёлочкой, да ещё полюбит его верно и преданно. Наверное, так получилось потому, что Артёма она невольно сравнивала с первым мужем, брак с которым получился скоротечным и очень неприятным. Свёкром юной золотой медалистки оказался Мирча Грицай, лысый мужчина с громадным носом – один из первых капиталистов Кишинёва. А в те годы – воротила теневого бизнеса, имеющий подпольные фабрики по пошиву кофточек и босоножек. Уже тогда он купил белый «Мерседес».
Ознакомительная версия.
