– Слушай, а напиши на него заявление, – однажды не выдержала я. – Хоть раз. Заявление в милицию. Может быть, это отучит его руки распускать.
– Да ты что, – жизнерадостно рассмеялась Фаина. – Он же у меня в целом мужик хороший. И не пьет, и зарабатывает. Шубку вот мне купил. А пока я тут кукую, обои переклеит. Очень уж малыша хочет, так ждет… А то, что поколачивает, так несильно же…
– А если однажды ударит сильнее?
– Да глупости какие. Он же меня любит.
– А когда он тебя в первый раз ударил, влюбленный этот? – однажды спросила я.
– Да стоило только нам познакомиться, – невозмутимо ответила Фаина, причем на ее щеках расцвел румянец, видимо, сопутствовавший приятному сентиментальному воспоминанию. – Мы тогда в кино пошли, и за нами сосед мой увязался… Витек, мы с детства дружили. Он был мямля и воспринимал меня чуть ли не как мамочку, хотя был на годок старше. Все ему пыталась девочку найти, так никто с ним встречаться не хотел. Вот он и ходил за мной хвостиком, убогенький. У меня и в мыслях не было, что к этому хлюпику вообще можно приревновать. Но Руслан увидел его и разозлился. Отозвал меня в сторонку и говорит – чего это, мол, на свидание другого мужика привела. А я удивилась – разве ж то мужик? Ну он меня и треснул по уху. Я еще подумала: «Ну надо же какой темпераментный…»
– Фая, но разве это не ужасно, – я пыталась нащупать в ее поросшей кудрями голове хотя бы зачаточный здравый смысл. – Получается, что он не доверял тебе с самого начала. Не видел в тебе друга.
Этот аргумент ее почему-то развеселил. Смеялась Фаина красиво и заразительно, как ребенок.
– Скажешь тоже глупости, Алка! Где же это видано, чтобы мужики с бабами дружили! Вроде и не дитя ты, а таких простых вещей не понимаешь. Мужику от бабы не дружба нужна, а забота… Ну и… это самое… – Она слегка покраснела.
– Потому и одна, что не понимает, – вмешалась в разговор моя вторая соседка, которая называла себя Элеонорой, хотя по паспорту числилась бесхитростно Леночкой.
Элеонора была полной противоположностью Фаи, однако они быстро нашли общий язык в негласном союзничестве против меня. Обеим казалось, что я смешна своими убеждениями, обе с энтузиазмом надо мной подтрунивали, впрочем, не пытаясь вступить в спор, который, разумеется, был бы ими проигран за неимением аргументов, кроме «так принято».
Элеонора была красивой пустоголовой девахой, которая, прожив на свете четверть века, пришла к выводу, что мир по умолчанию принадлежит мужчинам, а значит, ее задача – стать первосортной гетерой, пресловутой «ночной кукушкой», которая любовным искусством да взлелеянной красотой отвоюет себе вкусный кусочек места под солнцем. Межполовые отношения она воспринимала как поле боя, а саму себя считала генералом, не имеющим право расслабиться ни на минуту.
У Элеоноры были медно-рыжие волосы, огромные синие глаза, обрамленные трогательно белесыми ресницами, которые она, впрочем, предсказуемо закрашивала удлиняющей тушью. Я давно заметила, что девицы такого типажа не способны оценить простую неброскую красоту, вместо этого они стремятся, чтобы их наружность производила эффект нокаута. Холеная кожа Элеоноры имела оттенок золотистой ириски, ее ногти были перламутровыми и длинными, и к каждому приклеен поблескивающий искусственный брильянтик.
Она носила плюшевые спортивные костюмы и домашние тапочки на десятиметровых каблуках, что вводило в ступор больничных нянечек, однако спорить с красавицей они не решались, ибо Эля умела так красноречиво сдвинуть татуированные бежевые брови, что всем присутствующим хотелось слиться со стенами, как хамелеонам.
Каждое утро Элеоноры начиналось с того, что она вытряхивала на кровать гору баночек и тюбиков. Под глаза – один крем, на шею – другой, даже для локтей у нее было какое-то особенное масло. Потом – легкий макияж, несколько капелек жасминовой туалетной воды, последний победоносный взгляд в карманное зеркальце, и можно отдать себя больничным будням, которые заключались в концентрированной скуке, вялых разговорах с нами и перечитывании душещипательных интервью из «Каравана историй».
А еще у Элеоноры была силиконовая грудь, причем она совершенно не стеснялась этого обстоятельства – во всяком случае, идеально вылепленные хирургом формы были продемонстрированы мне на пятнадцатой минуте знакомства.
– Любовник бывший оплатил в качестве прощального подарка, – похвасталась она. – В Бразилии делали, подруга хорошего хирурга посоветовала. Вообще не отличишь от настоящей, да?
Я согласилась, при этом даже не соврав, ибо грудь ее и правда выглядела красивой и естественной, и совсем не походила на те инородные твердые шары, которые иногда бывают приклеены к торсам моделей, позирующих для обложки какого-нибудь «Плейбоя».
– А ведь у меня вообще там ничего не было, доска два соска, – рассмеялась Элеонора. – Восемь тысяч евро все удовольствие. И клиника хорошая, на завтрак устриц подавали, да еще и ботокс бесплатно сделали в качестве комплимента.
– Хорошенький комплимент, душевный, – прыснула я, но Эля не оценила шутку. – А как же ты будешь кормить ребенка такой грудью? Это возможно?
Она нахмурила высокий гладкий лоб.
– В принципе да, только вот что же мне, идиотке, лететь за океан, чтобы сделать грудь, отдать такие деньги, а потом испортить ее кормлением? Сейчас прекрасные искусственные смеси.
Вообще, будущее материнство Элеоноры было заранее распланировано во всех подробностях – ее беременности исполнилось всего десять недель, когда она наняла британца-декоратора для оформления детской комнаты.
Условное деление на голубой и розовый казалось ей пошлым мещанством, она выбрала европейский подход – белые стены, занавесочки из грубого льна и плетеная индонезийская колыбель с густым марлевым пологом. Специальное агентство подобрало ей двух нянь. Дневную – строгую учительницу французского языка (зачем, зачем, зачем младенцу профессиональная гувернантка?!) и ночную – безропотную филиппинку. Она заранее записалась в пафосную швейцарскую клинику на программу «Восстановление после родов», приобрела два ящика утягивающих колгот и каждые полчаса втирала в еще абсолютно плоский живот крем из галапагосских водорослей.
Всю эту роскошь оплачивал биологический отец ее ребенка, произнося имя которого – Иван Иванович, она почтительно понижала голос. Он никогда не навещал ее сам – боялся огласки, потому что был давно и прочно женат. Но каждый день присылал водителя – широкоплечего простодушного блондина, который приносил то свежий гранатовый сок, то пресную индюшачью грудку и обезжиренный бельгийский творог (больничная еда казалась нашей диве чересчур калорийной), то кипу глянцевых журналов, которые Эля читала как Библию, то какие-то проростки.
А однажды и бархатную коробочку, в которой оказалось колье из белого золота с россыпью разноцветных сапфиров. Обнаружив подарок, Элеонора завизжала так, что примчались медсестры с успокоительным уколом.
Ее жизнь казалась мне трагедией, однако она сама считала, что вытянула счастливый билет. Ведь она чуть ли не с детства мечтала найти мужскую спину, за которой можно было бы спрятаться от жизненных невзгод. Она всегда была смазливой и бойкой, ее амбиции не простирались дальше взращивания в себе идеальной гейши.
Она получила какое-то простенькое псевдообразование – платный вуз из расплодившихся новомодных, два года бессмысленных лекций, зато в ее дипломе значилось «искусствовед», и она могла хоть и поверхностно, зато долго ворковать о Рембрандте и Дали.
Мужчинам это нравилось. Подозреваю, что они не вслушивались, просто наблюдали за тем, как красиво шевелится ее идеально прорисованный рот. У нее были приятные манеры и завораживающий голос, отбеленные зубы и шелковые волосы, на уход за которыми она тратила двести долларов в неделю. Она занималась йогой и ходила в балетный класс, бегло говорила по-французски, разбиралась в модных тенденциях и умела держать спину прямо много часов подряд.
А несколько лет назад – Элеонора призналась со сдавленным смешком – она два месяца посещала специальные курсы тренировки интимных мышц в Бангкоке.
– Знаешь, как раньше отбирали красавиц в гарем? – Эля сидела на подоконнике, красиво скрестив идеальные длинные ноги, а мы с Фаиной внимали. – Им во влагалище помещали нефритовое яичко с ниточкой. А потом за нитку тянули, и задачей девушки было не отпустить яйцо. У кого не получалось – шансов попасть в гарем не было никаких, даже если речь шла о прославленной красавице.
– И так умеешь? – ахнула простодушная Фаина, которая до знакомства с соседкой-гейшей не то чтобы о нефритовых яичках, но даже и об интимной эпиляции никогда не задумывалась.
Эля красноречиво подняла бровь – мол, я умею еще и не так.
– Существовал и еще один популярный гаремный тест. Девушку сажали на экзаменатора в позицию наездницы. И она должна была, не совершая никаких движений телом, сделать так, чтобы он получил наивысшее наслаждение.
