Марьяна Романова - Дневник Саши Кашеваровой

19 января

Утром я завтракала с Лерой в «Старбаксе». Перед нами стояли открытые ноутбуки – мы обе пришли сюда, чтобы имитировать поиск творческого вдохновения. Хотя скажите, о какой вообще музе может идти речь, если Лере надо было написать рекламный материал о встроенных шкафах-купе, а мне – и того хуже – проверить диалоги к очередной серии пошлейшего телемувика на предмет отсутствия ненормативных слов.

В сценарной группе числился племянник генерального продюсера, глуповатый молодой человек, который, кажется, считал себя Валерией Гай Германикой в брюках и пытался взбодрить сериал для пенсионерок словом «бля», вырывавшимся из уст доверенных ему персонажей неуместно, зато с завидной периодичностью.

Но чем хороша работа журналиста и сценариста – всегда можно, нахмурившись, вскричать – не могу, мол, больше работать в этой духоте (тесноте, шуме, холоде, и т. п.), ничего не пишется, пойду искать уединение – быстренько собрать манатки и перенестись в ближайшее кафе. И никто не проверит, чем ты там на самом деле занимаешься.

– Вопрос номер один: «Блейка декламировала?» – с ходу спросила Лера.

– Вот еще. – Я заказала самый большой капучино.

– Мало выпили, что ли? – удивилась она. – Или теряешь квалификацию?

– Ничего я не теряю… Хотя постой. Трусы потерять ухитрилась, прямо в гостиничном номере. Искали, искали – везде. Так и не нашли. Пришлось идти домой как в фильме Тинто Брасса, без белья.

– Фетишист, наверное, – вздохнула Лера. – Спрятал в карман незаметно, пока ты спала… Ладно, фетишизм – это невинная шалость. Я на прошлой неделе познакомилась с настоящим некрофилом.

– Шутишь, надеюсь? – Я поперхнулась кофе.

– Отнюдь. А с виду адекватный мужик, кстати. Адвокат.

– Где же вы познакомились? На похоронах?

– Иди ты. На фотовыставке. Там работа одна была такая странная… Девушка в белом платье в гробу. Постановочная съемка, конечно, и вторично – в стиле «панночка помЭрла». И вот смотрю – стоит возле фото мужик роскошный, задумчивый такой. В очках. Я к нему подхожу, ни на что особо не рассчитывая. Он наш ровесник, как раз время жесточайшего мужского кризиса среднего возраста, когда в качестве прививки требуется платонический, но страстный интерес кого-нибудь от силы шестнадцатилетнего. А вовсе не прожженная кошелка в растянутом свитере от модного бельгийского дизайнера.

– А нельзя было обойтись без того, чтобы похвастаться свитером?

– И вот подхожу я к нему, вручаю свою визитку, привычно притворяюсь журналистом, собирающим мнения о выставке. Ты же знаешь, я всегда так делаю, когда с мужиком каким-нибудь познакомиться хочу. Надежный способ и гарантированно без ударов по самолюбию – никто не будет отказывать журналисту… А он неожиданно заинтересовался и пригласил меня в кафе… И там признался. Что уже третий раз приходит на эту выставку только для того, чтобы увидеть эту девушку в гробу.

– А ты что? – заинтересовалась я. – Какая красивая история.

– Красивая – только когда происходит не с тобой. Я ушла, конечно. Под столом позвонила себе с одного мобильника на другой и соврала, что форс-мажор и надо убегать. Хотя мужик по-настоящему классный был. Лучше бы молчал, честное слово.

– А я его в чем-то понимаю, – помолчав, сказала я.

– Кашеварова, не пугай меня. Или этот Олег – вампир, ночью он тебя укусил, и сначала ты будешь какое-то время нести задумчивую инфернальную чушь, а потом набросишься на меня и обескровишь?

– За остроумие тебе два балла из пяти… Нет, просто романтика увядания – это так грустно и так понятно… Я за это люблю нестабильные времена года. Раннюю осень. Когда понятно, что уже не лето, но еще тепло. И еще носишь босоножки, но уже давишь ими сухие листья. И уже вечером кутаешься в шерсть, но в полдень еще полная иллюзия августа. И когда ловишь такой момент, вдруг понимаешь, как все вокруг ненадежно и хрупко… А те несколько часов, когда тело после смерти все еще выглядит красиво, – это же еще более печально и волнующе. Кожа такая бледная, прозрачная, но на ней еще нет фиолетовых пятен. Руки сложены так умиротворенно, но на самом деле они уже твердые, как у статуи. Ресницы даже, кажется, дрожат, но на самом деле это просто сквозняк. Апофеоз торжественной красоты.

– Кашеварова, мне из-за тебя расхотелось есть рыбные рулетики, – Лера со вздохом отодвинула бумажную тарелку. – Ты-то откуда набралась этой ереси.

– Просто однажды была на похоронах молодой женщины. И на всю жизнь запомнила, какой она была красивой, когда лежала в гробу.

Лера помолчала, уставившись в окно. Мне стало ее немного жаль. Сама я часто почитываю то

Бодлера, то Кастанеду, то Ялома. Неспешные размышления об инстинктах Эроса и Танатоса – мой излюбленный жанр осеннего одиночества. К тому же я веду дневник. Давно заметила, что склонные к письменной рефлексии думают о смерти чаще остальных. Лера же совсем другая – она даже при просмотре ужастиков до сих пор зажмуривается, когда на экране появляется главный монстр. Никогда не забуду, как мы с ней смотрели японский «Звонок» в кинотеатре, – когда Садо выползла из телевизора, Лера вскочила с места и завизжала в такой тональности, что ближайшие к нам десять рядов наверняка поседели и всю оставшуюся жизнь обходили кинотеатры стороной.

– Давай лучше возьмем горячий шоколад, и я расскажу тебе об Олеге, – предложила я.

– А что о нем рассказывать, – пожала плечами Лера. – Я и так знаю, что он не позвонил с утра. И хоть ты этого не ждала, но тебе немножечко обидно, потому что секс был классным. Ты проснулась с улыбкой и улыбалась часов до десяти, когда стало ясно наверняка, что доброго утра желать он тебе не намерен.

– Это такая месть за красивых мертвецов, да? – возмутилась я.

– Всего лишь правда жизни, – на ее лице расцвела улыбка фокусника. – И сейчас ты скажешь, что тебе все равно, потому что это был идеальный секс на одну ночь.

– Конечно, скажу, потому что так и есть на самом деле.

– С одной стороны, да. Но с другой – тебе хотелось бы, чтобы он набрал твой номер.

Уже много лет Лера – мой лучший друг, настоящий товарищ и почти сестра, но бывают минуты, когда я ее ненавижу каждой клеточкой своего существа. Вот как сейчас.

– И в ближайшие три-четыре дня, если он так и не позвонит, ты будешь пить много вина, или чего ты там пьешь по вечерам в одиночестве, и писать плохие стихи, пачками.

Мне было нечего ей ответить, поэтому я со вздохом промямлила: «Ну не такие уж они и плохие», прекрасно понимая, насколько жалко это звучит.

Олег так и не позвонил. Но, признаться, я и думать о нем забыла. Просто написалось вдруг:

На самом деле, я прекрасно знаю, откуда растут ноги у всех моих проблем с мужиками.

Дело в том, что меня всегда настораживали положительные люди. Знак «плюс» для меня является чем-то вроде предупреждающего красного пятна на хвосте: не подходи, это существо с большой вероятностью ядовито! Не знаю почему. Но как только в радиусе появляется человек ровный, добрый, спокойный, непьющий – у которого на лбу написано, что он ни разу в жизни не забыл почистить зубы на ночь, что он любит горячий суп и домашние ватрушки, что его никогда не тошнило от передозировки высокоградусным, что есть вероятность его полной деморализации словом «бля», – так вот, когда такие люди появляются, я становлюсь похожа на морского ежа. То есть не нападаю, конечно, просто апатично валяюсь на дне, но если прикоснуться ко мне пяткой, то иглы станут лучшим отпускным воспоминанием.

Зато если вдруг выясняется, что человек этот – истеричка, или на прошлой неделе нажрался в лоскуты и ходил по Мясницкой в женских трусах поверх заляпанных пиццей джинсов, что у него на спине вытатуирован портрет мистера Бина, что в полнолуние он пьет кровь девственниц, а три года назад переплыл Тихий океан в баке для приготовления маринада, – вот тут-то я и расплываюсь в улыбке: мол, Семен Семенович, ура, в тебе есть что-то человеческое!

Наверное, у меня сбиты ориентиры.

Наверное, именно поэтому вокруг меня полно невротиков, алкоголиков, неадекватов, а тихих положительных людей – почти нет вообще.