– Ну, Артурик, ты даешь.
Я от растерянности чуть не брякнул что-то совсем глупое, но Серый выручил. Он сказал:
– Про трактор с пушками надо у местных спросить.
– С вертикальным взлетом? – уточнил я, с удовольствием отметив, что девчонки рассмеялись уже по-другому, над моими словами, а не надо мной.
– Чего ржете-то, – обиделся Серый. – У них же полно и патронов, и пистолетов. Тут до сих пор, если знаешь где, «шмайсер» выкопать можно. А раньше вообще в каждом огороде валялись. Ну и до сих пор остались.
– И ты видел, да?
– Штык-нож видел, с орлом и фашистским крестом, – твердо сказал Серый.
– Свистишь, – протянул Вован с завистью. – У кого?
– Грихана помнишь? Ну вот.
– Какого Грихана? – спросил я ревниво.
– Да фюрер местный один, мы случайно познакомились, ну там…
Вдаваться в подробности он явно не собирался. Ну и ладно.
И тут Генка сказал:
– На самом деле это надо у Витальтолича спросить, насчет тракторов таких.
– При чем тут Витальтолич? – не понял я.
– Ну, пушки где нужны? На войне. А где мы воюем?
– Где мы воюем? – спросил я, как и боялся, еще глупее, но никто уже не смеялся.
Генка вздохнул и полез суковатой дубинкой в угли. Взметнулся сноп искр, лица девчонок по ту сторону костра, слепленные из алых бликов и черных теней, поплыли, как в комнате смеха. Я сморщился от жара и неуверенно спросил:
– В Афганистане, что ли?
Девчонки, кажется, переглянулись, Вовка с Серым тоже. Генка опять вздохнул и отодвинулся в тень. Я сказал, пытаясь разглядеть его лицо:
– А при чем тут Витальтолич? Я думал, он погранец, как Валерик.
– Ты че! – шепотом завопили, перебивая друг друга, Серый с Вованом. – Он десантник! У него медаль, не, орден, че хрень несешь, «За отвагу», дурак, что ли, а ты видел, ща как дам больно!
– Чего разорались, – сказал я недовольно, чтобы не показать, как смущен и озадачен. – И какой там орден, медаль, воюют?.. Там же это самое… Интернациональный долг.
– Артурик, – сказал Генка со вздохом, будто это что-нибудь объясняло.
Он вообще ничего пацан, хоть и толстый, но толковый. И особо не выпендривался тем, что старше. Наоборот, не стеснялся словно полный салапендрик выступать – например, когда нудно рассказывал про зыкинские гэдээровские модели самолетиков, которых склеил двадцать семь штук и склеит еще пять. Но сейчас смотрел на меня, как мудрый завуч на заблудившегося в коридоре первоклашку.
Я не то чтобы запсиховал, настроение было слишком хорошим, но голос чуть повысил:
– Чего Артурик-то. Я по «Времени» смотрел – продукты возят, врачей, всякое такое. Ну и охраняют там местных от душманов, конечно.
– Артурик, – повторил Генка.
Серый, как всегда поспешно, будто его могли перебить, заговорил:
– Мне Дрон Загуменнов рассказывал, он в параллельном классе, – и у его друга брат, короче, там был. Ну и рассказывает: везут, значит, продукты, там целая колонна из грузовиков…
– «КамАЗов»? – ревниво встрял Вован.
– Ну да, «КамАЗов», «Уралов», всяких.
– С вертикальным взлетом? – уточнил Генка.
– Да блин, вы слушать будете? – возмутился Серый. – Короче, везут такие продукты в кузове – хлеб там, масло, тушенка еще в бочках, и солдаты тоже в кузове, охраняют. Димон, ну, фюрер, который брат друга Дрона, бочку с тушенкой обнял и дремлет такой. И обаце так, душманы из крупнокалиберного пулемета по колонне: дыдыдыщ! И очередь прямо в кузов к нашим. Одному голову сразу напополам, другому в сердце прямо, а этого, который…
– Брат друга, понятно, – нетерпеливо сказал Вован.
– Вот фигли ты лезешь опять! Да, вот этого – его бочка спасла. Несколько пуль в бочку, там разворотило все, зато он живой. Он такой выскочил потихоньку – и давай по кустам из автомата.
– И что? – жадно спросил Вован.
– Ну, победили, – неуверенно ответил Серый, который, похоже, завел рассказ дальше, чем знал сам. Подумал и вдохновился: – Ну да, точно. Он еще рассказывал: заезжают в деревню, он такой во двор забегает, дверь дома распахивает – и гранату туда. Потом спокойно заходишь и мозги душманов с потолка счищаешь.
– Ты дурак, что ли? – спросил я. – Какую гранату? Наши что, фашисты тебе?
– Так если они по колоннам из пулемета! Крупнокалиберный – он знаешь какой?
– Кто – они? Душманы, в деревне? Фигню несешь какую-то, и этот твой друг брата друга тоже, блин, свистит, как Троцкий.
Я завелся что-то не по обстановке, но и Серый тоже хорош. Антисоветчину несет какую-то. И ладно бы прикольную – а то ведь как будто кино про фашистов пересказывает. Где в роли фашистов наши. А наши не могут быть фашистами. Наши не могут кидать гранаты в дом, бомбить города, захватывать чужие острова, ну и вообще – нападать, стрелять в спину, обманывать и предавать. Потому что какие они наши после этого? Они фашисты или там американцы с израильцами – не знаю уж, кто там живет и как правильно называется, но бомбит всех постоянно.
Я бы, наверное, ненужных вещей наговорил и, может, наделал даже, да Вован спас. Он мечтательно сказал:
– Целая бочка тушенки.
– Вовик, ты кушать хочешь? – протянула Наташка и катнула Вовану пару картофелин.
Мы засветло закопали целую кучу в золу от чайного костра, потом развели ужинный костер, на котором варили рисовую похлебку на томатной консерве, а тем временем жрали печеную картошку – до, во время и после ужина. Вкуснющая она, зараза, особенно под сладкий чай, не то что похлебка. Полмешка, кажется, сожрали, перемазались все, как черти, – Серый, конечно, так и не отмылся, хотя Светлана Дмитриевна его к морю три раза гоняла, так и сидел чумазиком, только любимая кепочка чистая. Похлебку, впрочем, мы сожрали, а картошку всю не осилили, еще кучка осталась. Потом полчаса разговаривать не могли – я думал, вообще до утра рот не раскрою, а то либо похлебка, любо пюрешка обратно полезет. Но нет, вдоль берега прошлись – полегчало. А анекдоты почти привели в норму.
Если бы картошины Вовану бросила Ленка, он бы, наверное, их сожрал – да тут же и помер бы. По этой Ленке Вован сох не так, как по предыдущей, Денисовой, из первого отряда, но все равно сожрал бы, поскольку пацан пылкий и ответственный. И помер бы. А так – просто дотянулся, постанывая, до пепельных картофелин, повертел их в руках, попытался жонглировать, выронил, махнул рукой, под строгим взглядом девчонок поднял, снова постанывая, аккуратненько уложил рядом с собой и повторил:
– Тушенки. Целая бочка.
Генка хмыкнул и спросил:
– А вот интересно, свиной?
– А какая разница? – удивился я.
Генка опять посмотрел на меня и сказал:
– Артурик.
– Геночка, – ответил я таким же тоном.
– Товарищи юные литейщики, – примерно так же окликнул нас Витальтолич, появляясь из темноты.
Марина Михайловна висела у него на плечах и хихикала, словно пьяная. Мне даже неудобно стало, зато Вован с Серым затыкали друг друга в бока, а девки зашептались, не отводя глаз от вожатых. Марина Михайловна, похоже, сообразила, что ведет себя не слишком педагогично, сползла с плеч Витальтолича, чинно встала рядышком с ним, подхватив под локоток, и деловито спросила:
– Народ, вы не мерзнете тут?
Девки, перебивая друг друга, умильными голосами заговорили, как им тут тепло, хорошо и интересно, а детишки из четвертого спят в палатках, мы проверяли, а посидите с нами, Марина Михална, а вы сюда, Витальтолич, и расскажите нам, а то нам скучно…
– Так скучно или интересно? – уточнил Витальтолич, не трогаясь с места.
Девчонки захихикали и тут же притихли. В неровный круг света тяжело вдвинулась Светлана Дмитриевна в совсем домашнем каком-то халатике, но спросила обычным завучевским тоном:
– Так, «Юный литейщик», почему не спим? Отбой давно.
Девчонки заканючили про еще немного, Светлана Дмитриевна кивнула, сказала: «Пять минут», внимательно посмотрела на вожатых – Марина Михайловна совсем отклеилась от Витальтолича и спрятала руки за спину, невинно и почти незаметно улыбаясь, – и повторила:
– Пять минут, молодые люди. Всем понятно?
Развернулась и пошла, не слушая нестройного, но горячего хора, певшего, как сильно нам понятно и какие мы будем дисциплинированные через пять минут.
Вожатые дождались, пока она скроется в палатке, переглянулись, Витальтолич сильно нахмурился и сказал нам:
– Пять минут. Через пять минут чтобы все по палаткам и костер погашен, Вафин ответственный.
– А че я-то сразу, – возмутился я, но вожатые уже сдернули во тьму.
– Ты просто чаю много пьешь, – объяснил Вован.
Я замахнулся, все заржали.
– Что за гогот среди ночи? – спросил Валерик, проявившийся точно в том месте, с которого канули в темноту Витальтолич с Мариной Михайловной. – Спать пора, пошли по-бырому.
– Ну Валерий Николаевич, нам Светлана Дмитриевна разрешила еще пять минут, – заныли девчонки.
Я показал им страшную рожу, чтобы не вздумали звать его посидеть, а то скучно. Но они тоже не дурные, хотя Валерик девок не щемил и вообще старался быть любезным. Впрочем, он, наверное, не присоединился бы к нам, даже если бы позвали. Валерик деловито спросил:
