Ознакомительная версия.
Город казался скверным, бульварным, парковым. Зелёным. По нему шастали грабийцы и протеступники, бродили крысавицы.
В телефонных будках висели автоматы Калашникова.
Рядом со мной в песочнице играли дети. И о чём-то спорили.
– Надо говорить не «бомба», а «бумба», потому что она делает «бум!»– утверждал один.
– Нет, «бам!», – возражал второй, – и говорить надо «бамба».
– Нет, «бямба», – возражал третий, – потому что получается всякая бяка.
– Вы оба неправы, – сказал четвёртый, постарше, – надо говорить «бымба», потому что идёт дым.
– Надо говорить «бимба», потому что она летит и свистит «и-и-и-и!», – возразила девочка.
Видно было, что они готовы за идеи в мозгах биться об заклад головой, поэтому далее, как полагается детям, «поспоривши – повздорили, повздоривши – подралися».
Один выполнил другому деснение по коже – то бишь прикусил руку, оставив ощутимый и заметный след, несомненно, вошедший в историю. По крайней мере, в одну из.
На противоположной стороне улицы светился указатель: «Изготовляю памятники истории, архитектуры, культуры. Строю храмы науки».
Я встал и пошёл к газетному киоску – чем он меня обрадует? «У окна не стоять. Стреляю без предупреждения» – гласило объявление в окошке. Прохожие невольно останавливались, чтобы прочитать написанное от руки мелким почерком посреди большого листа бумаги. Несколько любопытных лежали вповалку у киоска.
Послышался выстрел… я проснулся.
Мне казалось, что сон приснился специально для того, чтобы я понял, где зарыта собака на сене.
Так я думал о предстоящем походе на другую Ярмарку, так мне представило её в кошмарах воображение и, как обычно, действительность оказалась совсем не такой, какой её пытаешься представить.
Утром я спросил у Тома, что снилось ему. Он рассказал.
Нет, кошмары в моём понимании его не мучили. Ему снилось другое.
…Словам было тесно. Они не умещались в строке, толкая друг друга локтями, кусая за уши и даже поддавая коленом под зад. Они боролись за место под солнцем. То и дело то одно, то другое, пища, вылетало после очередного наиболее мощного пинка из строки, падало, но тут же, размахивая руками и завывая, вновь бросалось в толпу. Иногда самое догадливое подкрадывалось ползком и хватало соперников за лодыжки или вцеплялось в ляжки зубами, пока его не затаптывали другие. Некоторые, посинев, полузадушенные, хрипели в стороне, держась за горло.
Слова задыхались, теснота перехватывала им грудь, они падали, но снова поднимались и продолжали яростно сражаться…
Порой из общей сумятицы выбиралось какое-нибудь одно особо сильно помятое слово и, махнув рукой и пробормотав что-то вроде «Да ну вас всех!» тихо убредало в сторону. Иные, посидев на камешке и немного отдохнув, вновь включались в схватку, а иные убредали совсем, не возвращаясь.
Остальная толпа будто бы и не замечала их ухода, им словно не становилось легче – настолько им было тесно.
Зато мыслям было просторно. Они парили над беснующейся толпой, снисходительно глядя сверху, чуть помахивая крыльями. Да и с чего им было толкаться, если было их там, в синей вышине, всего одна или две…
Мы немного помолчали, пообдумывали сны…
– Ты готов? – спросил я Тома.
– Ко всему, – ответил он.
– Может, проанализируем сны? – предложил я.
– Не хочется, – отмахнулся он, – и так ясно, что ничего не понятно.
Как нас вёл Гид на другую Ярмарку, я не помню. То есть не помню дорогу в целом, и вряд ли взялся бы провести кого-нибудь сюда ещё раз. Помню, что переходили по длинным подземным переходам, которые вливались в висящие над пропастью канатные мосты, скрывающиеся в сырых туннелях, со стен и потолка которых капало, и не всегда вода, а чаще – кровь…
Дул ледяной ветер, сменяющийся раскалённым дыханием пустыни, но настолько краткосрочно касались нас дуновения, что мы не успевали их ни почувствовать, ни прочувствовать. Всё же мой кошмарный сон немного сбывался.
Особенно запомнилась стальная пещера, вход в которую был оформлен в виде огромного игольного ушка. По сотенам – стенам, сотящимся в виде пчелиных жилищ – и потолку пещеры, словно сочась из стен и потолка, плясали языки пламени. Кажется, ламбаду.
Далее следовали анфилады краснобархатных и златомебельных комнат, слоновокостные альковы, парадные подъезды, перемежающиеся слабо и сильно освещёнными коммунальными коридорами с ободранными обоями, заставленными поломанной мебелью, старыми велосипедами и ночными горшками, которые давно пришла пора опорожнить. И снова анфилады и опять коридоры.
Но вот мы вышли на открытое пространство почти такого же города, который не так давно покинули, через обычную дверь в обычной стене.
Уж не замкнули ли мы где-то кольцо, и не повернул ли Гид на ту самую Ярмарку, с которой мы ушли?
Те же дома, те же деревья, та же улица – дорога города. И по улице в открытом трейлере, в клетке на платформе, везли гиену удивительного огненного цвета.
– В зоопарк повезли? – удивлённо спросил Том, провожая её взглядом.
– Да. Или в золопарк. Или в словопарк, – напряжённо ответил Гид. Виделось, что он чувствует себя цепкованно. Наверное, так себя чувствовали мы в первое время – на первой Ярмарке. Состояние Гида сильно отличалось от привычного – и это говорило о том, что мы находимся не на прежней, а на другой Ярмарке.
И мы почувствовали себя не очень уютно, когда увидели бродячих прожигателей жизни с выхлестывающими в неожиданных местах языками пламени.
– Неужели тут и жизнь продаётся? – испуганно спросил Том.
– Тут всё продаётся, – спокойно ответил Гид. Он, казалось, сумел овладеть собой, хотя бы ненадолго.
На противоположной стороне улицы мы увидели магазин «Схемы».
– Это они? – спросил Том.
Гид наклонил голову.
– Может, зайдём? – предложил Том.
– Вы и так всё знаете о них, – возразил Гид, – и потом: тут продаётся не такое зрелищное, как у нас. Чтобы увидеть правильно, необходимо особое зрение. Абстракцию труднее представить, чем понятие, а понять её намного сложнее. Давайте просто походим и посмотрим.
– Что ходить просто так, – скривился Том, – надо заходить и смотреть, искать.
Гид решил его урезонить, пустив в ход неотразимый аргумент:
– Здесь есть магазин, где непосредственно продаются СЖ…
– Где? Пойдём!
– Я точно не помню…
– Спросим!
– Здесь это не принято…
– Хорошо, – согласился, сдаваясь, Том, – будем ходить и смотреть…
И мы пошли и посмотрели.
Обычная улица, привычные многоэтажные дома. И магазины на первых этажах. Обычные магазины с зеркальными витринами, гирляндами… реклам… но огней пока не горело.
Зато вывески над магазинами висели необычные:
«Свет и тьма», «Пространства», «Теории», «Концепции», «Заблуждения», «Парадигмы», «Миры», «Антимиры», «Цивилизации», «Системы».
К последнему Том решил прицепиться:
– Какие системы имеются в виду?
– Самые различные. Системы счисления, например: десятичная, шестидесятиричная, двоичная…
– Всего-то?
– Они лежат в основе целых цивилизаций!
– А ещё?
– Нервная система, система кровообращения…
– Это что, одна на всех?!
Гид поколебался малость, потом кивнул:
– Все люди устроены одинаково, по единому образцу. А образец – здесь.
– Ещё какие?
– Административно-командная, бюрократическая, система провокаций, система ниппель…
– И это всё продаётся? – изумился Том.
– Да. Конечно, и здесь возможно жульничество, но уже по-крупному. Впрочем, и мелочи хватает, – он указал на старушку, у магазина «Пространства» продававшую прострацию.
– Купила прямо здесь, – она кивала подбородком на магазин, – а размер не тот. Потому и продаю.
Мы полюбопытствовали. Заглянули и увидели целое пустое белое пространство, в котором ничего-ничего не было.
– А между тем, как вы сами понимаете, пространство и прострация – абсолютно разные вещи, – заметил Гид.
– А миры? Это что, другие планетные системы?
– Нет, не только и не столько, хотя и они тоже. Ещё, например, военный мир, церковный мир, гражданский мир, вымышленный мир, виртуальный мир, реальный…
Гид осёкся, но споро спохватился и продолжил:
– В общем, миры разные. Каждый человек вмещает в себя целый мир. И этот мир – его мир… и в то же время он сам. Каждый живёт в своём мире, например, церковном. Это мир, заполненный монастырями, молитвами, иконами…
К счастью для Тома, он ухватился за другое:
– А военный мир и карьера – разве не то же самое? Там – карьера, а тут – мир…
– Не совсем так, – но Гид был удивлён Томовой догадливостью, – карьера чисто внешнее, а мир – глубоко внутреннее.
– Мировоззрение?
– Не только. Это жизнь… – и Гид опять замолчал.
– Не верю! – выпалил Том, подражая Станиславскому. – Ты специально отговариваешь, а на самом деле там ничего особенного нет. Давайте зайдём и посмотрим, какие миры продаются.
Ознакомительная версия.
