Ознакомительная версия.
Думаю, Лика с Лисенком не были бы столь счастливыми, если бы неделю назад не узнали, что мама вернется из своей поездки только пятого января. С тех пор они вздохнули с облегчением.
Время приближалось к двенадцати, и мы зажгли елку. Лисенок откинулась на спинку стула и завороженно уставилась на мигающие лампочки, Лика смотрела в пустую тарелку и как-то странно улыбалась, а Максим щелкал каналами, пытаясь найти что-нибудь смотрибельное.
– Сплошные «голубые огоньки», – вздохнул он разочарованно, останавливаясь наконец на одном из центральных каналов.
– Какая разница, – я засмеялась. – Мы с родителями в новогоднюю ночь всегда не обращали внимания на телевизор. Пищит что-то – и ладно. Главное, не пропустить куранты, – и я, убрав грязные тарелки со стола, плюхнулась на диван рядом с Ликой.
– Наташа, – сказала она вдруг очень тихо, – а почему умерли твои родители?
– Погибли в автокатастрофе, – ответила я спокойно. – Столкнулись с фурой. За рулем был пьяный водитель.
– Наверное, они были такими же замечательными, как ты, – эти слова Лика произнесла настолько тихо, что я их не услышала, а почти угадала.
И не смогла придумать ответ.
Во время боя курантов я всегда загадывала желание. Каждый год, кроме последних четырех. Потому что это желание уже не имело смысла, ведь у меня больше не было родителей, которым я могла загадать долгой жизни, здоровья и счастья.
Но теперь я знала, какое желание загадать. И, глядя на Максима, Лику и Лисенка, сосредоточенно сжимающих в руке бокалы, пожелала изо всех своих сил:
«Господи, дай им счастья. Дай им любви, которую они заслуживают. Пусть у них все будет хорошо. Отныне и навсегда».
В этот момент я встретилась взглядом с Громовым. Его серо-желтые глаза светились радостью, и на последнем ударе курантов я добавила:
«Пусть он встретит женщину, которая полюбит его так же, как мама любила папу».
И как только зазвучал гимн России, Лисенок вскинулась и громко спросила:
– Ну так что насчет подарков-то?
Лика захихикала, Максим улыбнулся, а я вопросительно на него посмотрела.
– Что думаешь?
– Ладно, девочки, – Громов хлопнул в ладоши. – Идите-ка на секунду в свою комнату, хорошо? А сюда Дед Мороз наведается.
– Красный нос который?
– Нет, фиолетовый. Идите, если хотите подарки получить!
Пара минут – и мы с Максимом выгрузили все свертки под елку. Заметив, что он добавил и сверток для меня, я последовала его примеру.
Девочки не вышли из комнаты – они из нее вывалились, как только Максим прокричал: «Можно!» И тут же ринулись к елке, чуть не сметя по дороге собственного отца.
Следующие несколько минут я только и слышала, что восторженные охи и вздохи Лисенка. А вот Лика…
Лика молча распаковала плюшевого медведя и с минуту на него смотрела. Потом подняла на нас с Максимом глаза, и я с удивлением заметила в них слезы.
– Спасибо, – сказала она негромко, – я о таком давно мечтала.
– Правда? – удивилась я. Девочка кивнула.
Когда Лика разворачивала следующий маленький сверток, я придвинулась поближе, чтобы лучше видеть ее лицо. Все-таки это был подарок, который я придумала сама и выбирала очень долго…
В коробочке лежал золотой медальон – две целующиеся птички. Две цепочки, два замка.
– Это медальон, – объяснила я Лике, как только она открыла коробку. – Он состоит из двух частей. Одну часть оставишь себе, а вторую подаришь человеку, которого полюбишь. Близкому человеку, другу или возлюбленному – как тебе самой захочется.
Девочка рассматривала птичек, поглаживая их подушечками пальцев, и молчала.
– Не нравится? – я начала беспокоиться.
– Нравится, – она наконец посмотрела на меня и улыбнулась. А потом добавила, словно не решаясь на что-то:
– Можно… я тебе тоже кое-что подарю? Только это… в нашей с Лисенком комнате…
– Да, конечно, – я кивнула и направилась за Ликой, так и не посмотрев, что мне приготовил Громов. Впрочем, я знала, что Максим не обидится на меня за это промедление.
В комнате девочка залезла в комод и вынула большую и толстую тетрадку-альбом с плотной бумагой. Несколько секунд Лика держала ее в руках, а потом отдала мне, при этом погладив тетрадку по обложке ладонью очень нежно, как живую.
Я открыла ее. И еле сдержала изумленный вздох.
Со всех страниц тетрадки на меня смотрела… я сама. Я сижу в кресле и читаю книжку, я готовлю что-то у плиты, я смеюсь, я грущу, я улыбаюсь… Сотни маленьких зарисовок меня – в полный рост, в профиль и анфас, в разной одежде и обстановке… Я переворачивала листок за листком, поражаясь технике исполнения этих портретов, четкости линий и точности образа – я даже понимала, какие именно моменты нашей жизни Лика рисовала по памяти…
На одном из последних листов акварелью было нарисовано только мое лицо. Я смеялась, глаза радостно светились.
– Этот портрет – мой любимый, – сказала Лика тихо.
Я подняла глаза. Девочка стояла, повесив голову, и робко смотрела на меня. Как будто ждала, что я буду ее ругать.
Громов говорил, что Лика ходит в художественный кружок с пяти лет, но я не предполагала, насколько хорошо она рисует.
– Очень красиво, – я ободряюще улыбнулась Лике. – Ты настоящий художник. У тебя талант.
– Спасибо, – на ее щеках выступили два красных пятна. – Я… хотела подарить тебе какой-нибудь из моих рисунков. У меня их еще много, я могу показать, если ты не захочешь брать свой портрет… Только вот… в последнее время я рисую… только тебя.
Эту фразу Лика прошептала очень тихо, склонив голову так низко, что я уже не видела ее глаз. И я, положив альбом на стол, осторожно приподняла пальцами подбородок девочки.
– Почему? – спросила я как можно мягче. – Почему ты рисуешь только меня?
Неяркий свет комнаты пульсировал в глазах Лики. При таком освещении они казались не зелеными, а золотыми.
– Никто не относился ко мне так, как ты, – ответила девочка. – Ты говоришь со мной, как с равной. Ты заботилась обо мне, когда я заболела. Ты не такая, как другие люди… ты необыкновенная. И когда я рисую тебя, то успокаиваюсь. Мне хочется рисовать тебя, мне нравятся черты твоего лица, то, как ты улыбаешься…
Голос Лики сорвался. Она попыталась отвести взгляд, но я не дала ей этого сделать, взяв ее лицо в ладони.
– Лика, – сказала я серьезно, – ты очень хороший человек. И прекрасно рисуешь. Если тебе нравится рисовать меня – делай это.
– Ты не сердишься? – выдохнула она с радостью.
– Нет, – я покачала головой. – Наоборот. Смотри, сколько моих портретов ты сделала! Да любой обзавидуется. Другие люди деньги за портреты платят, а ты меня бесплатно увековечила.
Лика улыбнулась. Потом шмыгнула носом – глаза явно были на мокром месте.
– Пойдем. Я завтра рассмотрю все твои рисунки и выберу какой-нибудь себе, хорошо? Не хочу сейчас торопиться.
Она кивнула. Но как только я повернулась к двери, воскликнула:
– Подожди! – схватила мою руку и что-то туда вложила.
Подняв ладонь повыше и увидев, что это, я охнула.
– Лика!..
– Пожалуйста, возьми! – горячо зашептала девочка, зажав мою ладонь опять, чтобы не вздумала отдавать. – Ты… пожалуйста! Это для меня очень важно… Ты… ты для меня очень важна…
И тогда я впервые обняла ее – крепко, изо всех сил прижимая к груди и зарываясь носом в пшеничные волосы, пахнущие липовым медом и молоком.
А в кулаке я сжимала вторую часть медальона с птичкой.
И этот поступок Лики значил для меня намного больше всех слов. Она могла ничего не объяснять и не говорить – под взглядом ее зеленых глаз, из которых наконец потекли прозрачные слезы, я поняла, что девочка впервые в жизни полюбила – полюбила не за родственные узы, как бабушку, отца и Лисенка, а просто так.
Воистину – в новогоднюю ночь случаются настоящие чудеса…
– О чем вы говорили с Ликой? – спросил Максим, когда мы ложились спать. Я стояла у окна и сжимала в руке его подарок, не решаясь сорвать яркую обертку – боялась, что сюрпризы для меня на сегодня не кончились.
– Она хотела сделать мне подарок, – ответила я и отвернулась от окна. Максим сидел на постели и задумчиво смотрел на меня.
– Я просто поражаюсь. Как ты умудрилась подружиться с Ликой за полтора месяца? Лене это не удалось и за шестнадцать лет, – Громов покачал головой и улыбнулся. – А с тех пор, как ты стала общаться с Ликой, она изменилась. Моя дочь больше не грубит, гораздо чаще улыбается, а иногда у нее такой взгляд, будто в данный момент она витает где-то в параллельных мирах. Скажи мне, ты приворожила Лику?
Я засмеялась.
– Чем, интересно? Просто… Максим, ты извини меня, но я… Я на тебя даже немного зла.
– Это почему? – Громов с интересом посмотрел на меня. Я укоризненно покачала головой и села рядом. Он тут же взял меня за руки.
– Странно, что ты этого не понимаешь. Когда Лике было двенадцать, она узнала, что вся ее жизнь была ложью. Любящие родители – это притворство, фантазия. А на самом деле у мамы куча любовников, и папа живет с ней только из-за общих детей. Девочка переживала, замкнулась в себе, начала грубить – это поведение типично для подростков, когда у них происходит нечто подобное. Почему Лена так ничего и не добилась от своей дочери, я прекрасно понимаю – она вообще не способна на какие-либо переживания, поэтому Лика и не открылась ей. Но ты, Максим… Ты просто переключил свое внимание на Лисенка, потому что она была младше и больше на тебя похожа. И оставил несчастного подростка разбираться в своих комплексах самостоятельно.
Ознакомительная версия.
