Правильного ответа профессор не получил и, выдержав небольшую паузу, сказал:
– Придется входить. – Он вынул из кармана халата бронзовый, размером с кофейную чашку колокольчик и потряс им. – Моя помощница старая стала – речь только вблизи слышит, но на звон из любого конца отделения бежит, – пояснил Николай Сергеевич. – В прошлом году девяносто пять лет отмечали, из них семьдесят семь в этих стенах прослужила.
Сразу же в коридоре раздались быстрые шаги, и сотрудница клиники, высохшая, но не сгорбленная, остановилась в метре от профессора.
– Ингрид Францевна, пригласите, пожалуйста, трех санитаров.
– Сколько? – приставив ладонь к уху, переспросила старушка.
– Трех, – повторил Зайцевский и для верности показал на пальцах.
Молодые, крепкие санитары ждать себя не заставили. Зайцевский дал последние напутствия пятикурсникам:
– Не смеяться. Стараться не встречаться с больным взглядом. Не высовываться из-за спин санитаров. Вопросов не задавать. Не разговаривать.
Окна в палате отсутствовали. Комнату освещали две маломощные лампочки, дававшие неяркий, но очень насыщенный, цвета желтка деревенской курицы свет. Стены и пол были проложены толстым слоем поролона и затянуты прочной резиной. Посредине помещения и по сторонам стояло несколько каучуковых кукол в человеческий рост. Они были одеты в мужские и женские одежды.
На группу вошедших людей Велик внимания не обратил. Отжавшись от толстой, покрытой мягким ворсинчатым материалом спинки кровати, он висел на вытянутых руках и с периодичностью в несколько секунд совершал резкие, отрывистые движения головой по прямой. При этом беспрерывно повторял одно и то же: «А девок в той бане десятка два, и все как на подбор, Виктор, скажу я тебе! Как на подбор! Любую бери – не прогадаешь! Ножки бритые, гладкие… Что ни грудь – то шедевр! Размер оптимальный, форма идеальная, сама в руку ложится… Я тебе, Боб, так отвечу на это: если тихо все и жена не знает, то можно… А девок в той бане десятка два, и все как на подбор, Виктор, скажу я тебе! Как на подбор! Любую бери – не прогадаешь! Ножки бритые, гладкие… Что ни грудь – то шедевр! Размер оптимальный, форма идеальная, сама в руку ложится… Я тебе, Боб, так отвечу на это: если тихо все и жена не знает, то можно…»
Постояв несколько минут, профессор со студентами оставили комнату. За ними вышли санитары, закрыв дверь на щеколду.
– Ну, коллеги, надеюсь теперь получить от вас ответ на ранее поставленный вопрос, – обратился к будущим врачам Зайцевский, когда все уселись в вытертые кресла, расставленные полукругом в холле перед палатой.
Смелее других оказался долговязый, кудрявый парень в галстуке и старомодных роговых очках, неуклюже сидевших на горбатой переносице:
– Я читал в ординаторской историю болезни пациента. Уникальность случая в том, что до совершеннолетия приступов не было. А мы знаем, что болезнь всегда начинает проявляться к полутора годам. Месяцем раньше, месяцем позже.
Профессор остался недоволен ответом, после чего миниатюрных размеров студентка предположила, что от остальных больного отличает дефект речи.
Зайцевский покачал головой и спросил:
– Неужели вы не заметили ничего необычного во внешнем виде пациента?
– Знаю! – раздался басовитый голос с явным немосковским акцентом. – Дюже похож на Лемина. Неделю назад в Зоологическом музее видел. Я туда на экскурсию зашел, когда по Красной площади гулял. Лежит в костюме в яме под стеклом, сухой, как тарань.
– В Мумияхране, – поправил кто-то из сокурсников.
– Так-так, – оживился Зайцевский. – И что же из этого следует?
– Что следует? – переспросил приезжий – Так, слава богу, он в палате, а не у руля.
– Тьфу ты! – не выдержал «крупнейший специалист». – Ни один из вас зачет не получит, пока я правильный ответ не услышу, – в сердцах добавил профессор.
Настроение студентов упало, наступило минутное молчание. И снова попросил слово долговязый кудрявый медик:
– Я читал в ординаторской историю болезни пациента…
Профессор перебил:
– Да что вы заладили одно и то же?! Ну и что отсюда вытекает? Только то, что вы читали историю болезни в ординаторской, а не на лестничной площадке или в моем кабинете! Дальше что? По существу?
Студент невозмутимо выслушал гневную тираду корифея, после чего попросил разрешения продолжить излагать свою мысль:
– Я хочу сказать, что все симптомы, отраженные в истории болезни, помню. Если сравнивать то, что там написано, с описанием классической картины в учебнике…
Зайцевский во второй раз раздраженно прервал молодого человека:
– Вы можете лаконичнее изложить свою мысль? Способны конкретно ответить на поставленный вопрос?
– Отсутствуют характерные признаки изменения лица! – выпалил студент.
– Наконец-то, – удовлетворенно отметил профессор. – Да, коллеги, именно в том и состоит уникальность данного случая. И то, что вы, молодой человек, сказали вначале о невероятно позднем начале заболевания, тоже можно отнести в разряд уникального.
Зайцевский хотел уже заканчивать занятие, однако один за другим прозвучали несколько вопросов, последний из которых Николай Сергеевич повторил:
– Зачем каучуковые куклы в палате стоят, спрашиваете… А кто мне скажет, что наступает после речевой манифестации у больных большим приступом «синдромом попугая»?
Все тот же долговязый студент в галстуке оказался расторопнее других.
– Совершенно верно, – констатировал профессор, – спрекращением речевых манифестаций к больным приходит агрессия. Вы, молодой человек, на зачет можете не приходить – вы его уже получили.
Корифей достал из внутреннего кармана пиджака блестящую перьевую ручку, открыл блокнот и записал фамилию счастливчика. После чего предложил студентам вновь посмотреть в глазок на двери палаты. Многолетний опыт не подвел «крупнейшего специалиста», и будущие врачи один за другим воочию убедились в правильности ответа своего товарища: Велик кидался на манекены, бил по голове, хватал за волосы, запрыгивал на них и пытался укусить. Безумные, налитые кровью глаза усиливали жуткий вид его перекошенного злостью лица.
Кто-то спросил, почему манекены не падают. Профессор объяснил, что они прикреплены к полу.
– Почему отсутствуют характерные признаки лица? В чем причина столь позднего развития синдрома? Каков прогноз? – один за другим задавались вопросы Зайцевскому.
«Крупнейший специалист» ушел от ответов, предложив будущим медикам покопаться в специальной литературе и к следующему занятию подготовить рефераты по теме: «Атипичное развитие «синдрома попугая».
– Вот сами же на поставленные вопросы и попытайтесь ответить, – сказал, хитро улыбнувшись, профессор, зная, что никаких ответов его «коллеги» не найдут. – И как обычно на протяжении уже многих лет, я заканчиваю занятие по теме «Синдром попугая» вопросом: какие показатели в анализах мочи говорят о наличии недуга?
Девушка со здоровым румянцем на щеках сообщила, что у больных «синдромом попугая» все анализы в пределах нормы, и лишь во время большого приступа в крови резко возрастает концентрация адреналина и норадреналина. Барышня с милым открытым взглядом не знала, что таким ответом обрекла себя на многочисленные встречи с Зайцевским и вероятность «хвоста».
– Как ваша фамилия, девушка? – Выражение недовольства появилось на круглом лице профессора.
«Сидорова, – записал Николай Сергеевич, – 7-я группа, лечфак, 1-й поток».
– У вас что по химии было?
– «Отлично» по всем курсам, только по коллоидной «хорошо», – гордо ответила студентка.
– В таком случае вам должны быть знакомы бергамот, нероль, лимон.
Студентка молчала, а Зайцевский развивал мысль:
– Я даю вам подсказку. Скажите мне, пожалуйста, в состав какого известного и крайне популярного парфюмерного продукта входят масла этих растений?
Ответа профессор не дождался.
Ни бедная девушка, ни остальные студенты не знали, что докторская диссертация Зайцевского называлась «Запах «Тройного одеколона» в моче как единственный признак большого приступа «синдрома попугая» в физиологических выделениях больного».
Обычно студенты старших курсов передавали эту информацию младшим коллегам, но до присутствующей группы она почему-то не дошла. По институту ходили легенды о тех мытарствах, на которые профессор Зайцевский обрекал студентов в тех случаях, когда не получал ожидаемого ответа. И ходить бы всей группе в деканат выпрашивать допуск к экзаменам, имея «хвост» по психиатрии, приходить бы им неоднократно к профессору на кафедру к семи утра или по воскресеньям и зубрить всевозможные учебники по душевным болезням и состояниям, если бы не тот самый долговязый парень, уже получивший зачет:
– В справочнике для врачей «Редкие симптомы в психиатрии и неврологии» под вашей, профессор, редакцией указано на запах «Тройного одеколона» в моче у больных большим приступом как на единственный абсолютный признак, не относящийся к поведенческим и визуальным. Он так и называется – симптом Зайцевского.
