Вот такие варианты развития событий виделись Рыжову. Как гласит 7-е следствие из закона Мерфи, любое решение плодит новые проблемы. Однако, прокрутив несколько раз в своей голове все эти варианты, взвесив все плюсы и минусы, он решил остановиться на втором. Он пока не знал, как ему всё это организовать и что конкретно он будет делать. Но решил, что именно в этом направлении он должен двигаться и именно этих целей добиваться.
Всё ещё осложнялось тем, что с людьми, которые будут помогать ему выполнять поручение Вавилова, он не сможет быть откровенен. Как следствие, их придется сдерживать. А как это объяснить? Недоверие среди товарищей по оружию ничуть не лучше недоверия в глазах начальства.
Почти сразу же Виктор Рыжов встретился с Владимиром Даниленко, его давним товарищем, с которым они почти на протяжении всей службы были вместе. Рыжов сначала не знал, как начать разговор. Долго, что называется, ходил вокруг да около, но в конце концов заговорил о деле.
– Сегодня меня вызывал шеф, – начал Рыжов, – у него есть некоторые подозрения относительно Горбачёва.
– Какие ещё подозрения? – удивился Даниленко.
– Подозрения довольно странные и до конца непонятно на чём основанные. Ты же знаешь эту вечную подозрительность полковника.
Рыжов постарался изначально настроить Даниленко на нужный Рыжову лад. С тем, чтобы у него был настрой на поиск доказательств ошибки Вавилова, чтобы у Даниленко у самого не было никаких сомнений, что полковник может быть прав.
– Откуда ни возьмись, залетела в его голову мысль, что Михаил Сергеевич может написать мемуары, – продолжал Рыжов. – Более того, как он считает, скорее всего, он их уже написал и передал доверенным лицам для опубликования за границей. Само собою разумеется, что содержание сего труда, по мнению полковника, носит явно антисоветский характер.
– Вот это да! – изумился Даниленко. – И что?
– А то, что мы должны найти этих людей и предотвратить опубликование.
– А откуда у него эта информация?
– В том-то и дело: информации никакой нет, всё это лишь догадки Вавилова, догадки, за которыми, я уверен, абсолютно ничего не стоит.
– Иными славами, наш дорогой шеф предлагает нам идти туда, не знаю куда, и принести то, не знаю что, – как бы подытожил Даниленко.
– Именно так, с той лишь разницей, что не предлагает, а заставляет, – усмехнулся Рыжов.
Виктор обрадовался. Он почувствовал, что ему удалось навести Даниленко на нужный настрой. Всё прошло даже легче, чем он думал. Теперь было важно не сбить Владимира, не дать ему увериться в обратном. И Рыжов, и Даниленко недолюбливали Вавилова – это несмотря на то, что оба, по большей части, обязаны ему карьерой. Но в то же время оба они считали его устаревшим, и его старая формация порой очень сильно задевала их обоих. Что и вызывало определённое недовольство. И вот Даниленко очень легко поддался настроению Рыжова.
– Так что мы будем с тобой делать? – спросил Даниленко Рыжова. – У тебя уже есть какие-то идеи?
– А что мы ещё можем делать? Мы должны честно дать понять ему, что нет никаких поводов для беспокойства, в чём я ни на секунду не сомневаюсь, – уверенным голосом ответил Рыжов.
– Больше всего ненавижу искусственно созданные проблемы! – возмущённо высказался Даниленко.
– Согласен с тобой, – поддержал его Рыжов.
– Что-то наш полковник совсем сдавать стал, скоро барабашек искать начнём.
Рыжов и Даниленко ещё долго обсуждали сложившуюся ситуацию. Перебирали множество вариантов их возможных действий. А ближе к вечеру уже Даниленко побывал у Вавилова.
– Вы были правы, товарищ полковник, Рыжов действительно что-то скрывает, – рапортовал Даниленко. – У меня нет сомнений, что он прекрасно знает о мемуарах, более того, именно он помогает Горбачёву.
После получения письма из обкома Евстафьев сразу же сообщил об этом Голубеву. В свою очередь он поведал обо всём своим друзьям. Само собою разумеется, эта новость их сильно расстроила. Сколько было потрачено усилий и нервов, чтобы договориться с Евстафьевым – и вдруг такое. Вечером того же дня, когда было получено письмо, все они собрались у Сосновского, для того чтобы обдумать, что делать дальше.
– Это какой-то злой рок, – начал сетовать Голубев. – Казалось бы, всё завертелось, и тут удача просто выскользнула из рук.
– Не прошло и полгода, и мы вновь решаем прежний вопрос, – произнёс Сосновский.
– Только решим ли? – отчаянным голосом добавил Голубев.
– Давайте не будем падать духом, – стал подбадривать всех Блажис, – мы справимся.
Однако за этими словами Геннадия Блажиса ничего кроме желания справиться не стояло. Он был так же удручён сложившейся ситуацией, как и Голубев, только не подавал виду и всячески старался поднять моральный дух своих товарищей.
Компаньоны стали вырабатывать различные идеи. Пошла бурная дискуссия, как следует поступить. Идей было много, идеи были разные. Начиная от нелегального перехода за границу и заканчивая подбросом мемуаров в посольство какой-либо из стран Запада. Однако все они были несопоставимо хуже того варианта, который сорвался, имели очень много минусов и, главное, сложностей в исполнении. Но расходились они, тем не менее, в приподнятом настроении. Несмотря на то, что они ни к чему не пришли, они были полны решимости, и никто из них не сомневался, что они выберутся из сложившейся ситуации.
Для Евстафьева это была в первую очередь личная обида, он счёл это за удар ниже пояса. Николай, конечно, поначалу сильно расстроился, его состояние было близко к отчаянию. Однако он быстро взял себя в руки. В конце концов, было ещё не всё потеряно. У Евстафьева за долгое время сложились неплохие отношения с обкомом и помимо Себастьянова он мог найти, к кому обратиться.
Николай Петрович стал звонить в отдел культуры обкома. С заведующим отделом Суховым Иваном Сергеевичем он был знаком уже давно, еще когда он не был заведующим. Начав разговор с приёмов элементарной вежливости, узнав, как у него дела, Евстафьев сразу перешёл к сути.
– Иван Сергеевич, – начал Николай Евстафьев, – вот тут мне письмецо из вашего обкома пришло…
– Да-да, – перебил его Сухов, – я знаю, обком решил, что тебе не следует ехать в Италию.
– Ну, и что ты думаешь по этому поводу?
– Я думаю, что причина, которая была указана в письме, на самом деле совсем не та, по которой твоя поездка была отложена.
– И я тоже так думаю. Но что теперь делать?
– Откровенно сказать, ты тоже хорош, – упрекнул Евстафьева Сухов, – что это ты вдруг разгорячился.
– Так ты в курсе?
– Об этом весь обком болтает! Причём все были поражены, тебя все знают совсем с другой стороны. Но ты ещё должен быть доволен, – продолжал Сухов, – никаких репрессивных мер против тебя даже не планируется, а определённые меры воспитательного характера обком всегда применяет. Иначе не будет дисциплины.
– Дисциплина обеспечивается неправдой?! – возмущённо спросил Евстафьев.
– Что-то ты больно дерзок стал в последнее время! Какой ещё неправдой?
– Ты же сам сказал, что истинная причина в письме не указана, стало быть, использованы приёмы неправды, – пояснил Евстафьев.
– Однако!
Наступила пауза. Николай понял, что он может окончательно всё испортить. А между тем ему сейчас как никогда требовалась поддержка. Нужно было срочно менять тональность разговора.
– Да, я нисколько не выгораживаю себя, – продолжил Евстафьев, – но при чём тут моя поездка? В конце концов, я же не в отпуск собираюсь. Ты же знаешь, как давно планировалась эта поездка. Более того, именно обком в своё время инициировал её. Такая обширная программа наметилась, в том числе и культурная программа. И теперь столько планов пойдут прахом. Хорошо ли это будет?
– Я-то как раз согласен с тобой.
– Так что же делать?
– Думаю, что вопрос ещё можно пересмотреть. Обещать ничего не буду, но если ты сам портить всё не станешь, то я попробую.
На этом их разговор и завершился. Появилась надежда всё исправить. Его удручало только, что от него ничего не зависело. Его судьба и судьба его дела были не в его руках. Оставалось только ждать. Это ожидание сильно напрягало. Но ещё больше напрягало его сознание того, что для людей, наложивших запрет на его поездку, по большому счёту было всё равно, поедет он или нет. Это был лишь вопрос принципа. Но зато эти люди могут решать, причём не только про поездку.
Прошло три дня. Никаких новостей из обкома не было. Сосновский и его друзья продолжали ломать голову над выходом из сложившейся ситуации. На сей раз они обдумывали варианты изменения решения обкома. Но в силу того, что таких связей у них не было, варианты были только криминальные, например, похищение Себастьянова. Были варианты и помягче – дискредитация его в газете. Голубеву, как журналисту, пришлось бы собрать компрометирующий материал. Но кто его стал бы опубликовывать? К тому же для всех было делом чести блюсти закон. Сам факт их инакомыслия был тоже в этом. Ибо они считали, что декларированные советским законодательством свободы должны быть реализованы. По тем же самым принципам они не пользовались финансовой помощью Запада. Есть мнение, что Ленин сделал свою революцию на немецкие деньги. Они же считали, что это непатриотично, тогда как каждый из них, несмотря на свою антипатию к советскому строю, считал себя патриотом. Они осуждали диссидентов за западные деньги. Западу не столько нужна борьба с коммунизмом, сколько борьба со страной. И хотя совсем не сотрудничать с ними невозможно, а в некоторых случаях это сотрудничество даже полезно, всегда нужно чувствовать ту грань, за которую не стоит переступать. В этом они не сомневались. Как следствие, у них не было какой-то широко организованной диссидентской структуры. Но зато они и не попадали под бдительное око КГБ. Поэтому свершить дело с мемуарами Горбачёва для них было невероятно важным.
