Ознакомительная версия.
В заключение Шведенклей сказал, что офицеры национальной дивизии будут получать такую же зарплату и пользоваться теми же льготами, как равные им по рангу офицеры германской армии.
Наступило молчание. Сеймур перебирал варианты ответа, но ни один из них ему не нравился. Он подумал, что ему самому показалось бы странным, если он, Сеймур, взрослый человек, которого на протяжении нескончаемых двух лет представители «освободительной армии» избивали, пинали ногами и называли красным ублюдком, примет сделанное ему предложение. Не стал говорить и о лютой ненависти, которую он испытывает днем и ночью к фашистской армии и ее миссии, в чем бы она ни состояла.
Николай Остапчук придвинул к Сеймуру ручку с чернильницей и лист с текстом заявления о желании вступить в азербайджанскую дивизию и показал, где поставить подпись.
Сеймур машинально взял у него ручку, но в чернильницу ее не макнул.
– Я очень благодарен за ваше предложение, но я надеюсь, вы согласитесь, с тем, что я не могу его принять, – медленно произнося каждое слово, отказался Сеймур. – Видите ли, я в присутствии двух тысяч солдат давал присягу на верность своей стране. Я не могу ей изменить. Это невозможно! По моему убеждению, офицер, нарушивший присягу, обязан застрелиться. – Последняя фраза показалась ему наиболее убедительной.
Лицо Шведенклея оставалось невозмутимым.
– Я считаю, что вы приняли неправильное решение, – равнодушно произнес он. – Но мы никого не уговариваем. О нашем разговоре забудьте. Обращаться к вам в дальнейшем мы не будем.
В передней переводчик Остапчук что-то сказал конвоиру, и тот, кивнув головой, вышел на улицу. Сеймуру это не понравилось. Переводчик сам проводил его до выхода.
– Я вам все-таки советую принять наше предложение. В силу обстоятельств его нельзя будет повторить даже при желании, – сказал переводчик.
– Да, конечно, я понимаю, но, к сожалению, согласиться не могу, – с грустным видом подтвердил отказ Сеймур, раздумывая о том, что его ждет улице.
Но ничего не произошло. В том же автозаке его отвезли в лагерь. Там солдаты сдали его охране, после чего втолкнули в барак и захлопнули за ним дверь.
Витек сидел на нарах, с мрачным видом держась за окровавленное ухо. Увидев Сеймура, он изобразил удивление.
– Извините, вы кто?
– Не узнал? Братец Кролик, пришел навестить братца Опоссума. Проходил мимо, постучался. Что с ухом?
– Побочный эффект… Дубинкой задело. Спросил Казимира, куда ты исчез, а он мне сказал: «Пся крев!» – и дубинкой дал два раза по спине, теперь не могу поднять руку. Слушай, говорю серьезно, я хочу убить Казимира.
– Хоти, хоти. Ты убьешь одного дегенерата, а другие дегенераты через десять минут повесят тебя. Это невыгодно.
– Кому невыгодно?
– Мне невыгодно. Когда отсюда выберемся, не знаю как, но выберемся, вот тогда мы с ними посчитаемся.
Витек скривился от боли, он смеялся.
– Слушать приятно!.. Лучше расскажи, где тебя носило?
– Обычное дело, позвали на чашку кофе.
– С одной стороны, ты поступил глупо, как последний, ну скажем несмышленыш, а с другой – абсолютно правильно, то есть очень мудро и дальновидно, – сказал Витек, выслушав рассказ Сеймура. – Если бы ты согласился пойти к ним на службу, то со временем у тебя появился бы шанс сбежать. Теперь, ты, как был, так и остался жалким остбайтером, а мог бы стать процветающим предателем родины. Это с одной стороны. А с другой, вернувшись сюда, ты не дашь умереть в одиночестве своему несчастному другу Виктору Самарскову, который день и ночь мечтает хотя бы перед смертью съесть опоссума в жареном или вареном виде. А чего хмуришься!
– Вспоминаю одну фразу переводчика Остапчука. На прощанье он сказал, что, в силу обстоятельств, меня больше не позовут. Я почувствовал, что сказано это неспроста. Узнать бы, что это за обстоятельства ожидаются.
– Обстоятельства налицо. Котлован вырыли, фундамент забетонировали!.. Товарищи фашисты перестреляют всех к чертовой бабушке – вот и все обстоятельства!
Виктор замолчал, когда перед ними появился взбешенный Збышек. В правой руке он держал дубинку, а левой размахивал листом бумаги.
– Что это? – он сунул в лицо Виктору лист бумаги.
– Не знаю, я по-немецки не понимаю.
– Это разрешение на ввоз в лагерь заключенного, – Збышек по слогам прочитал имя заключенного: – «Сеймур Ра-фи-бей-ли». Получается, он не Толик? Значит, ты меня обманул?
– Пан Збышек зря волнуется, – сладчайшим голосом произнес Виктор. – Это невозможно – обмануть пана Збышека.
– Разрешение на выезд и въезд в лагерь выдают немцы. Был бы он Толик, они бы написали Толик. Немцы никогда не ошибаются!
– Никогда не ошибается только Папа римский! Будь Папа римский здесь в нашем бараке, он объяснил бы пану Збышеку, что одни имена иногда заменяются другими.
– Здесь? Его святейшество… – сбитый с толку Збышек торопливо перекрестился.
Виктор явно наслаждался произведенным эффектом:
– Напомните, как зовут его святейшество? – попросил он Збышека.
– Пий Двенадцатый, храни его Бог!
– А ведь у папы римского есть и второе имя, то есть первое?
Настоящее имя Папы римского истово верующий католик Збышек вспомнил не сразу.
– Пинелли?.. – запинаясь, произнес он.
– Не совсем так, но в целом пан Збышек прав. Его звали Джованни Пачелли. Нам это объяснили в институте безбожники из политпросвета, и я запомнил. Убедились, что у его святейшества Папы римского два имени.
Если ворвавшийся минуту назад в барак надзиратель Збышек был похож на разъяренного быка, то теперь после разговора о Папе римском он больше напоминал добродушного вола, покорно поедающего отруби.
– Пан Збышек когда-нибудь слышал имя Ленин?!
– Кто ж его не слышал? Имя посланника Сатаны!
– У пана Збышека сведения в целом почти верные, но товарищ Ленин признан также вождем всемирного пролетариата. На Волге среди татар он жил под именем Ульянов, а как переехал в Москву сразу стал Лениным. Все из-за того, что СССР состоит из республик. Пану Збышеку трудно представить себе, какие строгие законы в республиках. Вот я, например, Самарсков, если переехал бы на Украину, то меня переименовали бы там в украинца Самаренко. Толян в Калуге был Толяном, а в Азербайджане его сразу же переименовали в азербайджанца Сеймура Рафибейли. В Польше, наверно, не так?
– Не так. Божьей милостью я и в Кракове Збышек, и в Варшаве.
Оба, Сеймур и Виктор, вздохнули с облегчением лишь после ухода надзирателя.
– Ты заметил, всем заключенным для удобства дают прозвища? – сказал Виктор. – Ты не против, если я буду тебя называть Сейка? Правда, здорово. Звучит как выстрел. Сейка! Ты тоже можешь называть меня как хочешь.
– Я вспомнил Виктора Волкова, отличный парень, его в школе звали Витносным.
– Витносный мне не нравится, – наотрез отказался Виктор от предложенного прозвища.
– Ему тоже не нравилось. Всё. Тогда ты Витёк.
Витек поморщился, но возражать не стал. Так и решили.
Спустя месяц, когда они работали на карьере, к ним подошел надсмотрщик Казимир и повел их по направлению к лагерю.
– Будь человеком, не дерись, – издалека начал Виктор. – Хочу тебя спросить.
– «Будь человеком»! Пся крев! Я и так человек, – мирно прорычал Казимир, это могло означать, что сегодня он настроен на конструктивный разговор. – Чего тебе?
– Только узнать, куда мы идем?
– Вас вызвал пан Збышек.
– Что-то случилось?
Казимир насмешливо оглядел Виктора.
– А сам догадаться не можешь? Ты же все наперед знаешь?
– Всё не всё, но про нас троих кое-что сказать могу.
– Ну?
– Внимательно посмотри на меня. Видишь? Знай, я умру в ноябре от воспаления легких, Толян проживет дольше, дотянет до будущего года и умрет в страшных муках от заражения крови, – начал «вещать» Виктор с легким подвывом в голосе, поглядывая на ненавистную дубинку в руке Казимира. – А тебя в ноябре заберут на фронт. Именно в начале ноября.
Побледневший надзиратель шел рядом.
– Наверно, заберут, если лагерь закрывается, – вслух подумал Казимир. – Меня убьют там?
– Ночью я все разузнаю, а утром расскажу, – пообещал Виктор нормальным голосом. – Ты только уточни, когда лагерь закроют.
– Сказали, что скоро. Но о фронте разговора не было. Смотри, как все обернулось. – Надзиратель заметно сник и выглядел крайне озабоченным.
Ничего нового о своей фронтовой судьбе Казимиру узнать не удалось, потому что утро следующего дня Виктор и Сеймур встретили в товарном вагоне, который увозил их во Францию, на немецкий военный завод. Збышек под большим секретом сказал Виктору, что в связи с нехваткой продовольствия в Германии и на фронте их лагерь закрывается, а сорок три человека, в том числе Виктор и Сеймур направляются туда, где нужны дополнительные рабочие руки. О том, что будет с остальными обитателями лагеря, Збышек ничего не знал. На прощанье Збышек в качестве подарка дал Виктору несколько крупных картофелин, два пайковых куска сала и полкаравая хлеба. При этом он, заглядывая Виктору в глаза, попросил при возможности замолвить за него словечко святому Стефанию. О дальнейшем трудоустройстве пана Збышека немцы пока не говорили, поэтому будущее представлялось ему неясным и тревожным.
Ознакомительная версия.
