И все-таки надо себя чем-то занять, прежде чем на пару часов одолеет короткий предрассветный сон. Алексей подошел к телевизору без антенны, сел на корточки и стал перебирать коробки с DVD. Подбирали не случайно. Одни боевики и фильмы ужасов и вдруг что-то странное, не похожее хотя бы по названию. Последний подарок от заботливого Ахмеда, который не упускает ни одной мелочи, – «Сочувствие господину Месть».
Глава 5
Ахмед. Подмосковье
За две недели до этой ночи
Дни сгорали, как сухой хворост в горах, и, как сухой хворост, не давали тепла. В отличие от многих своих товарищей по оружию, Ахмед не курил и не пил, тем более не нюхал и не кололся. И не потому, что все это было грехом, – такие грехи легко отпустили бы ему, как отпускали другим, – уж очень уважительными были причины. Велик был страх оказаться зависимым. Еще большим был страх потерять контроль над главным оружием – разумом и интуицией. Но у этой прагматичной нравственности была и обратная сторона – расслабляться становилось все тяжелее. И теперь, когда, не давая тепла, сгорали последние дни, не помогали уже обычные средства – медитация и животный, на грани садизма секс с двумя-тремя телками. Входил к ним в комнату или бассейн, снимал халат и видел выражение сначала изумления, а затем ужаса в тупых глазах. А потом крики и вопли, пока нанизывал их сочные молодые тела, как куски мяса на шампур. Еле уползали, суки. Платили им хорошо, можно было и потерпеть. Потом расслабляющий массаж и сон. Но массаж больше не расслаблял, а сон становился все короче и тревожнее. Сколько нужно было успеть и сколько за всеми проверить! Усилием своей воли и разума Ахмед разгонял операцию, над которой целому штабу впору было работать, и это в условиях конспирации, зная, что телефоны твои слушают или пытаются слушать, что двадцать четыре часа за тобой следят или пытаются следить.
Прожив после долгого отсутствия несколько месяцев в России, Ахмед вынужден был признать, что совершил ошибку, которую многие допускали до него. Как армейские генералы всегда готовятся к прошлой войне, и война новая застает их врасплох, как люди вообще в силу дискретности своего мышления не способны в текущем времени формировать происходящие вокруг изменения, так и Ахмед планировал свою операцию в России конца 90-х годов. Он подсознательно не допускал мысли, что ненавистная ему страна перешла в новый век – криво-косо, наследив на дороге и переломав все, что можно переломать, но переползла. Конечно, он знал о ценах на нефть и о власти силовиков, но это все были огромные фрагменты, которые складывались в совсем другую, привычную картину. То, что он увидел, было непривычным и не всегда понятным. Раньше всех можно было купить, кастинг можно было проводить среди претендентов на десять тысяч зеленых, а теперь майор презрительно морду воротил, старший лейтенант еще задумывался, не слишком ли за эту десятку париться придется и что будет, если начальство узнает. Раньше достаточно было одного звонка и произнесенной фамилии, а то и имени-отчества, чтобы по всей воде рябь пошла, а теперь даже в условиях пресловутой вертикали могли и ослушаться – нет письменного распоряжения, значит, не так уж и надо. И постепенно Ахмед вынужден был признать, что он не знает эту Россию так хорошо, как знал прежнюю, и не чувствует себя в ней так же уверенно, как в прежней. Все было новым, и стройке не видно было конца. Это не умаляло его решимости, но добавляло злости, которая, как Ахмед неоднократно убеждался на своем и чужом опыте, была очень плохим советчиком в делах.
Напрямую он не общался здесь ни с кем, кроме трех-четырех человек. Но обратной связи от этих доверенных людей, особенно от Ивана, было достаточно, чтобы понять: если быстро не перестроишься – об успехе и не мечтай. И тогда Ахмед сказал себе: ты думал, это будет трудная задача, а оказывается – невыполнимая. Ты всегда считал, что никто из смертных не может сравниться с тобой, значит, нельзя отступать. Отступишь – будешь такой, как и все. И тогда он стал решать нерешаемую задачу, понимая, что никто никогда не оценит того, что ему предстоит совершить.
С самого начала Ахмед понимал, что русские спецслужбы его используют. Более того, они знали, что он это понимает. Теракту, может быть, дадут произойти, если жертвы входят в их план, но они исключат даже малейшую вероятность того, что первое лицо может пострадать. Отсюда следовало два варианта: или всех возьмут еще до теракта, или все-таки дадут ему свершиться, но президента в машине не будет. Потом расскажут, как он геройски себя вел, как, перехватив автомат у раненого телохранителя, лично убил двух террористов. Потом появятся документы, связывающие теракт с Асланом, и вся партия будет сыграна. Размах, конечно, вызывает уважение, но не более.
Итак, они понимают, что он понимает, и если он все-таки соглашается на это безумие, значит, у него есть свой план. И конечно, они понимают, в чем этот план состоит: он обсуждает с ними и прорабатывает детали одной операции и параллельно готовит другую. Чего они не могут знать, так это того, в чем заключается другая операция, но даже если они не знают этого, то должны хоть как-то этим озаботиться, и эта озабоченность должна хоть в чем-то проявиться.
Между тем вокруг него было тихо. Малейший шорох, малейшее движение – хвостом ящерица по траве – он учуял бы. Вот почему от последних дней веяло холодом. Иван чист, люди Ивана – простые исполнители, каждый знает только свою роль, остается только Алексей, которого он сам же и нашел. Алексея ему подставить не могли, значит, если их источник – Алексей, то он сам вывел их на него. Если его не вели до города, то в городе его найти не могли – такой вариант он предусмотрел. Значит, в одну из последующих встреч вычислили Алексея, подставили ему эту девчонку. Если они так работают – тогда беда. Алексей чист, в этом Ахмед был уверен. Девчонку проверяли… Неужели они так научились работать? С этой мыслью он оказался один в темной спальне чужого холодного дома в чужой ненавистной стране. И понял, что так все и есть. Ахмед встал, взял с тумбочки бутылку с водой, сделал несколько глотков. Подошел к окну и отдернул штору. Предрассветная тишина. Сколько раз он лежал, укрытый такой же тишиной, в снежных горах, в густой траве среди развалин дома, поджидая свою добычу. Теперь добычей является он сам и кто-то другой лежит в чистой траве, а кто-то сидит в наушниках, ожидая щелчка телефонного разговора. И кто-то не спит в кабинете за толстыми кирпичными стенами, пытаясь предугадать его следующий шаг.
Никогда в зеркале так не отражается правда, как в четыре утра. Все, что было налеплено на лице для украшения, смыто, и слишком короток и тревожен был сон, чтобы хоть чуть-чуть восстановиться. Жуткая, клыкастая правда: все проиграно. Все усилия напрасны, все жертвы бессмысленны. Русские разыграют свой вариант и возьмут за жопу Аслана в Лондоне и всех остальных, а потом, как собаке кость, отдадут кого-нибудь англичанам. И остается только один вопрос: что делать ему? Бежать и все отменять? Или ничего не отменять, поехать и вместо того русского парня спустить курок, принять бессмысленный бой и погибнуть, как подобает воину? Гордыня привела его сюда, затащила в капкан, который вот-вот захлопнется. Гордыня – страшный грех, и если дать капкану захлопнуться – это значит и дальше идти на поводу у гордыни. Кому будет польза, если его убьют? Только русским. А если ранят – то двойная польза. Неужели и это они рассчитали? Что он все поймет и останется, чтобы не бросить своих. Хитрые шакалы. Нет, это не конец, мы еще повоюем. Пусть все будет так, как планировалось. Шум все равно будет на весь мир, ему не стыдно будет вернуться к своим. Аслана не жалко, остальных тем более. Ивана надо вывести из игры, остальные – отработанный материал. Русский парень знал, на что шел, он и не узнает ничего – кто там был в машине, кого не было. Его дело – нажать на курок. Все. Сон прошел вместе с короткой майской ночью. Ахмед вышел на веранду и улегся на диван, накрывшись тонким пледом. В уходящей ночи растворилась жуть происходящего, и первые лучи еще невидимого солнца, блуждая в густых ветвях старого сада, вели за собой новый день, в котором нужно было принимать новые решения. Ему нужно связаться с Иваном так, чтобы никого не всполошить. И готовить выезд через Украину, проще всего через Одессу. Там самолетом до Львова. Дальше все просто. Это тот вариант, который они рассматривали как запасной. Но теперь он становится основным и именно поэтому наиболее рискованным.
Нужен был еще один вариант. Если рассматривать худший сценарий, то за ним следят даже сейчас. Через него вышли на Алексея или через Алексея на него – уже не имело значения. Он принял решение жить и бороться дальше. Еще много жертв будет в этой борьбе, и не пришло время отдавать свою жизнь.
Может быть, это последний день в этом чужом доме, в чужом саду, в котором уже без него созреют яблоки. Из многих капканов он уходил, оставляя на острых зубьях только клочки одежды. Просто надо собрать все силы. Пульс ровный, не стучит кровь в висках. Те, кто говорят, что неудачи закаляют, самые большие неудачники. От неудач дрожат руки, делаются дряблыми мышцы, теряется концентрация. Ты опаздываешь на ту долю секунды, которая отделяет победителя от побежденного. И если он знает их план сегодня, значит, он еще ничего не проиграл, значит, у него есть время исчезнуть из этого сада, этого дома, этого города, этой проклятой страны, исчезнуть из их плана, не дать им использовать его в своей игре. А без Ахмеда Дугаева – это уже другая игра. Пусть они выиграют ту игру, в которой не будет его и не будет Аслана, а будет этот несчастный русский мальчик. И им нечего будет предъявить миру, кроме стрельбы, трупов и сожженных машин на правительственной трассе. Вот доля секунды, которая отделяет поражение от победы, опередив на нее, можно поражение превратить в победу. Он и так уже засиделся здесь, думая, что его присутствие является гарантией успеха. Теперь, когда поменялось само определение успеха, гарантией может быть только его отсутствие. Но операция должна быть доведена до конца, пусть и с другим результатом. Значит, Иван должен оставаться здесь. Иван не будет задавать вопросов, он просто выполнит приказ. И именно ему нужно обеспечить отход по запасному варианту, который стал теперь основным. Если Ивана возьмут и он расколется, то у них будет возможность предъявить показания, которые связывают его с Ахмедом. Иван очень крепкий, но на нем столько висит и давить на него будут так, что надо закладываться на худшее. Поэтому надо сделать все, чтобы Иван ушел. С его бритой наголо славянской рожей это будет сделать легче. Это значит, что какую-то правду ему сказать придется. Сегодня. Дальше тянуть нечего. Сегодня они встретятся, Иван узнает то, что должен знать, и они продумают вариант отхода. Или наоборот. Если все получится, и у них останется только Иван с горой трупов, и все будут знать, что он человек Ахмеда, но самого Ахмеда не будет, это и будет самое большое их поражение.
