Ознакомительная версия.
Когда надоедало читать, Фролов вставал и шел бродить по некогда родному городу. Но город как будто не замечал своего блудного сына – в общей толпе Фролов терялся и чаще всего шел туда, куда двигался основной поток людей. Доезжал иногда до проходной какого-нибудь завода или учреждения, там топтался на месте несколько минут, затем брел обратно. Фролов не знал, что ему делать с городом, а город не знал, что ему делать с Фроловым. Иногда казалось, что город выставляет напоказ свое израненное бомбежками нутро, словно упрекая Фролова – видишь, пока ты где-то там отсиживался, я действовал. Боролся и выживал. Фролов молча принимал упреки и не возражал. Иногда думал об Ане – один раз даже хотел написать ей письмо, но передумал. Снова испугался, что письмо подарит Ане какую-то нелепую обманчивую надежду, а расставлять точки над «i» было бы жестокосердно. Письменно – все равно что исподтишка. Да и не знал Фролов, какие тут точки надо расставлять – любить он, конечно, Аню не любил, но с другой стороны, кто знает доподлинно, что такое любовь.
3 июля 1944 года Минск был, наконец, освобожден. Еще через две недели за Фроловым заехала машина и отвезла на летное поле, откуда он был доставлен на небольшой военный аэродром под Минском. А уже оттуда его вместе с техникой и группой операторов довезли до самых Кузявиных болот. Здесь ему предстояло срежиссировать свой фильм. Как знать – может быть, главное дело его жизни. Или первую ступеньку. Фролов начал ощущать какой-то душевный подъем, словно оживал по мере приближения к знакомым местам. Еще в самолете он начал прикидывать возможные точки съемки, что можно снять общим планом, что крупным. Оказалось, что не все еще умерло в нем. К тому же ему не терпелось снова увидеть невидовцев, а также Никитина – как он там? Обжился? Детей завел? А Тимофей? Не утопился ли окончательно? Изобрел что-нибудь? Фролов неожиданно так разнервничался, что это заметил сидящий рядом военный.
– Нервничаете?! – подмигнув и перекрикивая шум мотора, заорал он. – Не боись! Сейчас в небе у нас полное превосходство над противником!
Фролов кричать не стал, только кивнул головой – мол, верю.
На аэродроме всю съемочную группу пересадили в грузовики и отправили дальше. Фролов хотел было спросить про Минск – не заедут ли они потом туда, но передумал – свидание с Варей больше его не волновало. Вопрос, как любил говаривать Кондрат Михайлович, потерял свою актуальность.
Дорогу до Невидова, видимо, уже изучили неплохо, поскольку водитель головной машины не плутал, а ехал четко и не сбавляя скорость. На Лысой опушке всех выгрузили и повели под навес, где располагался штаб. По дороге Фролов с удивлением отметил, какое огромное количество солдат уместилось на столь небольшом пятачке. Кроме того, он постоянно вглядывался в очертания Невидова – деревня была совсем рядом, минут пятнадцать ходьбы. Там стояла такая тишина, что казалось, все давным-давно вымерло.
«Знал бы Никитин, что я совсем рядом», – подумал Фролов, вступая под бомбозащитный навес. Там новоприбывших встретил уже знакомый Фролову полковник Воронцов.
– Рад, рад, – пожимая по очереди руки, приговаривал полковник. Дойдя до Фролова, взял того под локоть и отвел в сторону. – Ну что, готовы к творческой, так сказать, борьбе?
– Я… – начал Фролов, но Воронцов его тут же перебил.
– Значит, докладываю диспозицию. Тем более что места вам знакомые. По нашим сведениям, в Невидове окопалось незначительное количество сил противника. Но у них минометы и, похоже, плацдарм этот они так просто не отдадут. У нас же в распоряжении целый батальон под командованием подполковника Азаряна. Я вас с ним еще познакомлю. Он сейчас позицию изучает.
– Я, простите, не очень силен в военном искусстве, но сначала что, будет какая-то артподготовка?
– Нет, нет, – замахал руками Воронцов. – Во-первых, артиллерия бы просто разнесла бы деревню в щепки. Погибли бы мирные граждане. Да и эффект не тот. Немцы разбегутся, и что тогда снимать будем? А во-вторых, тащить через болота артиллерию – это было бы слишком рискованно. Все равно, что танковый взвод по такой топи пускать – больше утонет, чем проедет. Так что у нас пехота. Вооружены ребята не так чтобы очень, но, конечно, не с голыми руками на фрица пойдем. За это не переживайте.
– А когда планируется…
– Завтра утром, – нетерпеливо ответил полковник. – Затемно.
– То есть как это «затемно»?
– Да вы не волнуйтесь. Мы же столько оборудования навезли. Будут и прожектора, и машины подсветят, если надо. Прямо вверх по склону отсюда и пойдем. В лоб, как говорится. В общем, вы пока располагайтесь. Подкрепитесь у кашеваров, а потом возвращайтесь – познакомлю вас с Азаряном.
После обеда Фролов встретился с командиром батальона. В отличие от Воронцова подполковник Азарян не излучал ни энтузиазм, ни оптимизм, а даже наоборот, выглядел уставшим и раздраженным. Когда он молчал (а молчал он большую часть встречи), у него шевелились губы, словно он беспрерывно матерился про себя.
– А вот и наш режиссер! – представил Фролова Воронцов. – Прошу любить и жаловать.
Азарян кинул на Фролова короткий оценивающий взгляд и хмуро кивнул.
– Товарищ Фролов в курсе всего пропагандистского значения съемки, – продолжил Воронцов, – так что, надеюсь, никаких разногласий не будет. Военные делают свое дело, творческие работники – свое. К тому же Фролов почти что местный, так что ловит все на лету. М-да.
Азарян снова хмуро кивнул. Тут уже Воронцов не выдержал.
– Ну что ты киваешь, Рубен? Ты дай человеку план, объясни, как будут двигаться части. Народу-то много. Надо ж ему сообразить, как операторов расставлять, откуда светить.
Азарян молча развернул карту. После чего стал короткими законченными фразами пояснять, как будут развиваться события. Во время его монолога полковник удовлетворенно кивал головой, и Фролову казалось, что одно это кивание Воронцова вызывает в Азаряне раздражение.
– А почему нельзя часть батальона, скажем, взвод или что там есть, для отвлекающего маневра послать со стороны пруда? – спросил Фролов и ткнул пальцем в карту. Азарян молча и даже вызывающе перевел взгляд на полковника, словно переадресовал ему этот вопрос.
– Ну, видите ли, – слегка смутившись, вмешался Воронцов. – С точки зрения военного искусства вопрос вполне правомочный. Но если атака распадется, то эффект будет не тот.
«Дались тебе эти эффекты», – с неприязнью подумал Фролов и ощутил внезапную симпатию к хмурому Азаряну. Похоже, тот чувствовал себя пешкой и, исполняя волю высшего руководства, внутренне сопротивлялся каждому пункту навязанного плана.
– А нельзя ли сейчас подойти ближе к деревне? – спросил Фролов.
– Нет, – отрезал Азарян. – Там все просматривается противником. На свой страх и риск можете метров сто пройти, когда стемнеет. Но только не вздумайте курить. Полоснут очередью – охнуть не успеете.
– Но вообще лучше бы воздержаться от подобных прогулок, – вкрадчиво встрял Воронцов. – Без вас мы как без рук. Стало быть, ваша жизнь уже не просто ваша. Впрочем, как у любого на войне. Нужна слаженность и взаимодействие.
– А у немцев точно нет подкрепления? – спросил у Азаряна Фролов.
– Точно, – кивнул тот.
– А если они этой ночью из деревни уйдут?
– И слава богу, – так же хмуро, но гораздо тише ответил Азарян.
Фролов заметил, как Воронцов на этой фразе недовольно поморщился – ему явно не понравилось, что кинобитва за Невидово может сорваться из-за трусости немецких солдат.
Поздним вечером Фролов, наплевав на слова Воронцова о ценности его жизни, все-таки решил пройти ближе к деревне. Никого оповещать не стал, а просто тихо выбрался с опушки и, пригнувшись к земле, отмахал пару сотен метров к склону. Очевидно, его перемещение осталось незамеченным, ибо никакой реакции со стороны немцев не последовало. Фролов снова подумал, что, возможно, в Невидове уже никого нет. Теперь он был так близко, что его просто подмывало зайти в деревню, но он удержался. Когда же собрался повернуть обратно, неожиданно услышал за спиной строгий скрипучий голос.
– Кто такой?
Фролов почувствовал, как все его существо обдало ледяным холодом. Он нервно обернулся, но едва не оступился от удивления – прямо перед ним стоял дед Михась.
– Дед Михась?! – радостно засуетился Фролов. – Как же ты… Это ж я! Ха-ха! Не узнаешь? Ну, режиссер. Фролов. Который с Никитиным.
– Да ты глотку-то не дери, – осадил Фролова Михась. – Кишки простудишь.
Он прищурился, напрягая зрение.
– Да, теперь вижу. Он самый.
Видимо, смутившись от встречи со старым знакомым, он, как обычно, тут же сморкнулся в рукав.
– А ты как здесь оказался-то?
Фролов смутился.
– Да я-то… – забормотал Фролов, – я… В общем, кино снимать приехал, вроде как.
– А-а, – понимающе протянул Михась. – Искусство, значит. Ну, славно. С солдатами вместе, что ли?
Ознакомительная версия.
