Ознакомительная версия.
– На сцену – это уж точно-с! – снова подаёт голос конферансье. – А в зал, пожалуйста! Бухайте-с!
– Вот ведь козёл, – говорю я негромко, но так, чтобы тот расслышал.
Наконец добираемся до вожделенного сортира. К счастью, он свободен – об этом позаботился Панк Петров, убедивший мужика в очереди пропустить нас вперёд.
– Только давайте, недолго, – говорит тот, – а то я ноги ошпарю.
Заносим тело в небольшую квадратную комнату с узким оконцем, из которого виден освещённый фонарём кусочек улицы Герцена, в смысле Большой Никитской. Че наклоняет поэта над раковиной, Панк Петров открывает кран, из которого после серии неприличных звуков на склонённую голову обрушивается ледяной водопад, и пшеничные кудри Дона Москито, которыми тот так гордится, мигом превращаются в мокрые крысиные хвостики.
Реанимация протекает успешно. Не проходит и минуты, как Николай начинает оживать – мотать головой и вяло материться, ещё через минуту он уже пытается вырваться и брыкается правой ногой, но друзья крепко удерживают его голову под краном. Неожиданно я замечаю, что в туалете оказывается невероятно тесно, он явно не рассчитан на единовременное присутствие четверых крупных мужчин.
– Думаю, я тут лишний, – говорю я.
– Да, иди за стол, последи за вещами, – не оборачиваясь, бросает мне Че, – не хватало ещё, чтобы у кого-нибудь шапку спёрли.
Выхожу из туалета с перекошенным от злости лицом, но, сделав всего пару шагов, меняю его на беззаботное – пусть думают, что мне тоже весело. Пробираюсь между столиками на место, но никто не смотрит в мою сторону – видимо, уже забыли. Около нашего нос к носу сталкиваюсь с девушкой, которой несколько минут назад проиграл в гляделки. Она, оказывается, почти с меня ростом и довольно широка в плечах, для девушки, разумеется. На её лице озабоченность.
– С вашим другом всё в порядке? – спрашивает она.
– Да, спасибо, – отвечаю я, – он просто перебрал.
– Видимо, не просто, раз так упал?
– Ну, не так уж он сильно и упал… и потом, быстро поднятый поэт упавшим не считается…
Улыбаюсь, чтобы обозначить шутку, но девушка не реагирует. Наступает неловкая пауза.
– Татьяна, – девушка довольно резко протягивает мне руку.
Слегка пожимаю прохладную ладонь:
– Валерий, можно Лерик.
– Лерик, как мило. А это, – Татьяна показывает отогнутым большим пальцем себе за спину, – Аня.
Из-за её спины появляется девица с густо накрашенным, но совершенно детским личиком, в которой я узнаю ту самую «Ахматову», то есть мадемуазель Анну. Она тоже подаёт мне руку, только, скорее, для поцелуя, нежели для рукопожатия. Мне не остаётся ничего другого, как, слегка нагнувшись, приложиться к ней губами.
– Так это вы – убийца Маяковского? – спрашиваю я, выпрямившись.
– Одна из, – отвечает мадемуазель Анна, – нас много.
– И чем же, простите, вам не угодил Владимир Владимирович?
– Он убил русскую поэзию, и за это мы должны убить его.
– Но он ведь уже, – быстро произвожу расчёт в уме, – шестьдесят восемь лет как мёртв.
На Анином скуластом лице появляется странное выражение – смесь гнева и удивления.
– Это, безусловно, делает вам честь, – медленно и отчётливо произносит она, – что вы знаете официальную дату кончины Маяковского, но на самом деле он ещё жив.
Трудно описать то, что происходит в моей голове.
– И сколько ему стукнуло? – должно быть, несколько эмоционально осведомляюсь я. – Пардон, запамятовал, когда Владимир Владимирович уродился.
– Не в прямом смысле, конечно, жив, – оговаривается Аня, – физически он, разумеется, мёртв. Его застрелила Вероника Полонская, но дух его мечется над нашей родиной, находя пристанища в неокрепших поэтических душах, например, в душе вашего друга. Наша задача – изгнать его оттуда…
– Ладно тебе, перестань, – перебивает её Татьяна, – может, лучше сядем?
Бегло осмотрев наши шмотки на предмет пропажи чего-либо, я принимаю приглашение, и вместе со стулом и недопитой кружкой перемещаюсь за столик к девушкам, на котором вижу два конусообразных бокала и тарелочку с орешками. Перехватив мой взгляд, Аня выдаёт:
– Абсент здесь не наливают. Наверное, поэтому тут читают такие дерьмовые стихи.
– Абсент? – не понимаю я.
– Напиток поэтов, – поясняет Татьяна.
– Ах да, «Зелёная фея»! Читали, читали… Только мне как-то ближе напиток не поэтов, а варваров.
– От абсента – стихи, а от пива – бодун и очередь в сортир, – презрительно роняет Анна.
И хотя её слова мне не особенно приятны, по сути, она права – очередь туда, откуда я только что вернулся, вызвана именно им.
– Как бы там ни было, – говорю я, поднимая кружку, – за наше случайное знакомство!
Девушки тоже поднимают бокалы и благосклонно со мной чокаются.
– А вы, Валерий, имеете какое-нибудь отношение к литературе? – спрашивает Аня, ловко закидывая в рот пару орешков.
– В некотором роде, – отвечаю я, – аз есмь писатель. Пишу роман.
– Тогда вам надо пить водку.
– А лучше всего, кальвадос, – поддакивает Татьяна, – без закуси.
– Не, кальвадос нельзя, – мотаю я головой из стороны в сторону, – «Триумфальная арка» получится.
Моя фраза почему-то вызывает у девушек необъяснимый восторг. Обе, как по команде, заливаются звонким, таким школьным смехом.
– Не получится! – сквозь него говорит Татьяна.
Я киваю в ответ: мол, понятное дело, не получится – какой из меня Ремарк. Наши с Татьяной взгляды встречаются, и в этот момент в моей голове проносится мысль о том, что передо мной сейчас не просто девушка, а «та самая», о которой я думал вчера на кухне.
«Так вот же она, – стучит у меня в голове, – вот она! Она! Она! Она…»
А девушка эта смотрит на меня с любопытством и хитринкой, которая так привлекает; во взгляде её – смесь кокетства, задора и интереса, будто она меня дразнит и одновременно изучает. Но я держусь, не отвожу взгляда от её серых, самую капельку раскосых глаз, в которых отражается огонёк коптящей на столе свечи, словно кто-то невидимый могучей пятерней держит меня за затылок, не давая малодушно уронить глаза в стол или отвернуться.
Откуда-то извне до меня доносится высокий Анин голос:
– Эй, про меня не забыли?
– Ну как про тебя забудешь! – на выдохе произносит Татьяна, и второй раунд гляделок заканчивается. Вничью.
Я прикладываюсь к кружке и делаю большой, должно быть, самый большой за сегодня, глоток. Затем ставлю кружку на стол и закуриваю. В голове творится что-то странное.
Появляется реанимационная бригада, мои друзья. Первым идёт Че, за ним, чуть пошатываясь, прилизанный мокрой пятерней Дон Москито, замыкает процессию чему-то улыбающийся Панк Петров. Все трое подходят к нашему столику.
– Я смотрю, ты времени даром не терял! – воодушевлённо произносит Че. – Не представишь нас дамам?
– Разумеется. – Я встаю. – Так, по порядку: Сергей, Николай, Олег. Они же: Че, Дон Москито и Панк Петров. А это, – показываю на девушек, – Анна и Татьяна.
Девушки синхронно кланяются, что выходит у них очень мило.
– Ну, с Анной мы все знакомы, – льстиво говорит Че, – прекрасные стихи.
– Спасибо, – кивает Анна, – не искренне, но, всё равно, спасибо.
Че пропускает её слова мимо ушей и делает небольшой шажок в сторону Татьяны.
– А вас я вижу впервые. Тоже пишете?
– Н-е-ет, – отвечает Татьяна с ухмылкой, – упаси бог. Моё отношение к поэзии ограничивается дружбой с поэтессами.
– И поэтами, – вставляет Аня.
– Ну, не без этого, – пожимает плечами Татьяна, – мне нравятся мужчины со странностями.
– Со странностями? Это ко мне! – восклицает Че, хватает свой стул и оказывается между нашими новыми знакомицами, причём ближе к Татьяне, от чего я испытываю несильный, но достаточно чувствительный укол ревности.
– Так, и в чём же странность? – по-медицински интересуется Татьяна, – Сергей, правильно?
– Да, в общем-то… – начинает Че.
– Серёжа у нас актёр, – встреваю я, – играет в театре.
– Надеюсь, не в анатомическом? – уточняет Анна.
– Нет, он лицедействует на четверть ставки в театре в прошлом красной, а теперь трёхцветной армии.
– Разрешите представиться: король массовки, – Че привстаёт и, махая русой чёлкой, словно поп кропилом, картинно кланяется по очереди вправо и влево, Татьяне и Анне. Девушки хихикают, а я переживаю второй, гораздо более ощутимый укол ревности.
– А вот этот молодой человек с боевой раскраской, которую заработал, защищая свою барышню от хулиганов – скульптор, – не давая девушкам сосредоточиться на Че, – говорю я, – ваяет, в основном, обнажённых дам, так что если хотите быть увековечены в мраморе или граните, милости прошу в натурщицы.
– Ну, насчёт мрамора ты загнул, и, тем более, насчёт гранита, – отзывается, закуривший одну из своих длиннющих сигарилл, Панк Петров, – я работаю в основном с песчаником, туфом, иногда с гипсом… а насчёт натуры, это да, всегда, пожалуйста. Моя студия к вашим услугам.
Ознакомительная версия.
