Концерт, U2, Химкинский лес, челобитная. Не так им челобитные подают. Их надо с самолета сбрасывать. Мешками и на голову.
Гниль. Гниет Россия вот и много в ней гнили. Ничего удивительного.
А гниль липнет. У нее свойство такое. И она слова меняет. Меняет язык. Коробит, но я это переживу. Да и язык выдержит безо всякого моего участия. Он же, как лесной ручей – выливай что хочешь, а он пройдет через опавшие листики и очистится.
«Они хотят подлость назвать доблестью. Не получится. Подлость, низость только дураку не видна. И на что эти люди рассчитывают? На Россию молодую? В молодую Россию я очень верю. Она, может быть, временами и глупенькая, но не подлая. Подлость – это старость души. От нее запах низкий. Ничего у них не выйдет. Ушло их время. Тонут они. Ворье».
Это было предисловие, которое послужит нам введением. Или введение предисловием – хорь их всех там разберет! Это я насчет гражданского и политического управления, основы которого надо искать в первоначальном союзе мужчины и женщины – в самом, что ни на есть, центре этого союза – в половых отношениях (именно там!). Осталось только выбрать, кто у нас будет за мужчину, а кто – за женщину.
Я – лучший комментатор этой части текущего десятилетия, и потому я должен заявить: хрен знает, что творится в предвыборных штабах наших кандидатов – хрен и еще раз хрен. Я там побывал с помощью собственных разведчиков и могу заявить, опираясь для верности на какую-нибудь древнегреческую штуковину (на каменный фалос, например): ничего там не делается. Там изображается труд. Труд по агитации за вверенное лицо. А вверенное лицо в этот момент мечется по стране, пишет статьи, работает ликом иконописным перед телекамерами, опять мечется, а им – хоть голым иди по деревне – все одно. Они только хвосты свои раздувают – «мы – доверенные лица» – а сами – ну, хоть бы температуру на улице померили – ничего. Гнал бы поганой метлой – вот, что я сделал бы с их штабом.
Но, потом, подумав, я решил, что пусть все остается, как есть. Гниение – тоже жизнь. Хоть замораживай, хоть не замораживай. Заморозил – а потом на свежем воздухе происходит взрывное гниение, как при открытой двери холодильника. Так что гниет, копытное – это у них дверь холодильника уже некому поправить.
Да что ж это такое? Только заговорил с приятелем о госзаказе и о ценообразовании на военную продукцию, как он обрушился на меня таким потоком различных слов относительно «этих девочек из министерства», что «вчера были бухгалтерами, а сегодня рассуждают об обороне», что просто ошарашил. Он еще назвал Министерство нашей Обороны «филиалом налоговой полиции» и сказал, что эти «девочки» (тут он употребил другое слово, рифмуемое со словом «камуфляди») понятия не имеют о том, чем же НИР, отличается от ОКР, а ОКР от НИОКР «Они вообще ни хера не понимают!» – последние его слова, относительно приличные, в этом удивительном ряде слов. Я пытался ему поддакнуть, и сказать, что деньги за госзаказ на этот год поступают в ноябре, на что он мне рявкнул: «А в декабре не хочешь? Целый год работай, а деньги придут 15 декабря, а 16-го их уже надо освоить и написать все отчеты, а то на следующий год финансирование урежут. И это министерство финансов? Великие финансисты! Ордена им потом раздают? И это оборона? Какая оборона? Где оборона? От чего оборона?»
В общем, чтоб немного успокоиться, мы потом еще немного поговорили о природе, погоде и мире во всем мире.
Мне тут говорят, что, предлагая Шевчука в президенты, что он не экономист и не юрист, что я просто смеюсь. Ну, да, наверное, смеюсь, но, смеюсь я потому, что не хочу смеяться.
Сейчас говорят «гарант Конституции» со смехом. А я хочу, чтоб говорили об это серьезно. А чтоб после слов «гарант прав и свобод граждан» не случался с народом гомерический хохот. Я хочу, чтоб не горели леса не только вокруг Москвы, но чтоб они вообще не горели от того, что они на «хер никому не нужны» вместе с людьми. Я за бережное отношение к детству и к старости, и за бережное отношение к культуре и людям. Я против разрушения городов русских только потому что земля нужна очередному чиновнику.
Камни в городах русских помнят Пушкина, Салтыкова-Щедрина, Лермонтова, Тютчева – они много чего помнят. Они хранят в себе музыку – слова и дела. Но они никогда не запомнят чиновника Пупкина, позволившего разрушать город. Исчезает Москва, исчезает Петербург. На глазах исчезает. Разрушают, заменяют старину убогим новоделом, дурной подделкой под величие предков. Я против этого. Я за города, леса, небеса, воды, животных и людей. В сущности, я за человека и за эту очень маленькую планету – Земля. А Шевчук думает точно так же, как и я. А страдает он, наверное, поболее моего. Больно ему. Больше других. Потому и достоин. Главное же достоинство. А экономистов и юристов – этого у нас много. Найдутся. Как только встанет во главе приличный человек, так и вокруг соберутся только приличные люди. Не бывает вокруг приличного кучи дерьма.
А вот все остальные певцы, плясуны, стихотворцы тут, думаю, не подойдут. Не потому что плохие, а просто не подойдут. Не тот размер. Разная емкость души.
Фух! Хорошо сказал. Даже устал. Порассуждать, что ли, о другом?
О руководителях.
Руководители должны погружаться в воды – это мое личное наблюдение. Должны.
Только такие погружения и способны создать у нас, простых граждан, правильное ощущение от такого слова, как «руководитель». Правильное положение его на воде и под водой, грамотное размещение рук и ног – все это наполняет меня мыслями о том, что не зря мы его выбрали.
При выходе из воды руководители должны держать в руках амфоры. Две штуки. Почему только две? Потому что у руководителей две руки. Были бы они трехручные – было бы три амфоры.
Кудрин и Степашин, которых в простонародье отвратительные шалопаи называют Кудрей и Степашкой, похвалили госпожу Мат…, которую то же простонародье называет просто Машкой или Валькой.
А то, что она, извиваясь всем своим чиновничьим умом, хочет хоть как-то пролезть на выборы в Совет Федерации, вызывает у них одобрение.
А у меня это все вызывает удовольствие – жизнь продолжается!
Временное чувство, полагаю, но все равно хорошо.
Дмитрий Анатольевич желает знать кто же тут у нас настоящий собственник «Домодедово». Господин Чайка провел титаническую работу и выяснил, но фамилия его, спрятанная за целым караваном оффшоров, видимо, настолько ужасна, что докладывать ее можно только в отсутствии журналистов и на ушко. Да, Дмитрий Анатольевич, да! Он, Дмитрий Анатольевич, он. А фамилия настоящего собственника Газпрома вас не интересует? Там еще и настоящие владельцы отечественного телевидения есть. Они не интересны? И у нефти нашей тоже фамилии имеются. У нас у всего, мало-мальски значимого есть человеческие имена и фамилии. И спрятаны они. За кордонами. А вы как думали? Работают люди здесь, а прибыль вся туда. Откачивают, Дмитрий Анатольевич, неужели ж вы совсем не в курсе происходящего? Или мы все еще только Батурину ловим, все ноги избегали? Кроме нее наша Счетная светлая палата еще чем-нибудь занимается? Должен вам доложить, Дмитрий Анатольевич, ну очень убедительно вы выглядели на этом совещании, просто борец, истинный, настоящий борец с надвигающимся злом.
В вождях бесконечное множество странностей и они способны подходить к вещам с неожиданной стороны – это опрокидывает всякий раз все мои расчеты относительно вождей. Думаешь о нем, как об обычном человеке, а он – фьють! – и опять вывернулся.
Я теперь все время обливаюсь слезами, крупными, карат по пятьдесят – нет-нет, да и побежали. Это слезы радости – премьер по новенькой трассе «Амур» проехал на новенькой «Ладе Калине», рекламируя ее и рекомендуя, не потому что он теперь ее главный рекламный агент, а потому что работа у него такая.
Одновременно он давал интервью. Он давал, а я слушал, и слезы сами бежали из глаз. Господи, как хорошо!
Все настолько здорово и замечательно, что сначала даже непонятно где это все происходит. Потом становится понятно – это у нас, в России, так хорошо.
И как только понимаешь, что в России, так хорошо, и случается тот самый гидроудар, вышибающий влагу из глаз даже у старших матросов с Дальнего Востока, не то, что у капитанов второго ранга – эти вообще засопливят, как дети, укажи им только на то, чем бы они могли тут в России гордиться – лодками, кораблями, пенсиями или тем, что они все еще живы.
Справимся с радостью, и не будем рыдать, как древние евреи и римляне. Нет, не будем рыдать. Мы сделаем нечто иное. Мы прислушаемся к голосу природы и соразмерим с ней собственный голос, а, соразмерив, возопим, как возопил Марк Тулий Цицерон, после удачного выступления в сенате.
