Наконец, лес остаётся за спиной, а перед тобой – бурная река, через которую перекинут шаткий мостик. Теперь – огонь по деревьям на краю леса, чтобы никто и высунуться не посмел! И по прибрежным зарослям осоки – там могли залечь бледнолицые… Буль-буль – вспенивают воду пули. Ну, где же вы? Попрятались? Уползли, поджав хвосты, как трусливые шакалы?
… Вот и река остаётся позади. А впереди до самого горизонта неспешно катит свои травянисто-ромашково-колокольчиковые волны спасительная прерия. Скорее туда, в эти бескрайние заливные луга! Там царит мир и спокойствие. Там, где-то далеко на бескрайних просторах пасутся стада бодучих, брыкучих-топотучих бизонов, а над их рогатыми головами безмятежно гуляют в синем небе вольные ветры…
Ты ступаешь на тропинку, протоптанную от края до края через всё поле – и ноги невольно переходят с бега на шаг, подчиняясь размеренному дыханию лета, теперь уже прочно обосновавшегося здесь. Воздух звенит, искрится и переливается трескучими трелями и стрекотом оркестра кузнечиков. Его пронзают то восходящие, то нисходящие виртуозные гаммы в исполнении пчёл, а басами заправляют грузные шмели. В невесомую ткань музыки вплетаются всё новые, неслыханные ранее ноты – и каждая находит в полифонии лета своё, ей одной предназначенное место…
«А ведь права оказалась мама! – крутится в голове одна только мысль. – Поле наконец-то проснулось и заговорило… нет, зазвучало летом !»
* * *
Симфония лета осталась где-то за спиной. Там же, на краю поля – вдруг ставшие ненужными деревянные винчестеры и две горки пулек… Солнце в зените слепит глаза…
Край обрыва.
Страх.
Восторг.
Комок в горле.
Не слабó.
Надо!
Прыжок – руки в стороны, глаза зажмурены. Из горла, откуда-то из глубины живота рвётся наружу оглушительный визг… Три метра полёта – мгновение и вечность одновременно, когда мир вокруг перестаёт существовать, а остаётся лишь свистящий в ушах ветер…
Наконец, ноги касаются толщи песка на крутом склоне карьера, погружаются в него по колени, ещё глубже – и ты стремительно скользишь вниз, то ли оседлав песчаный бархан, то ли увязнув в нем почти по пояс, став с ним одним целым…
Кое-как поднявшись на дне карьера на трясущихся от волнения ногах, ты оглядываешься – и не можешь поверить своим глазам! Это же страх как высоко! Но вот прыгает твой брат – и ловко съезжает по склону вместе с обсыпающимся песком. Следом – другие ребята, один за другим… И ты уже бежишь вдоль обрыва, туда, где склон более пологий, и начинаешь карабкаться вверх с одной лишь мыслью – «Ещё! Ещё раз!».
Будет ещё много прыжков. Песок набьётся в карманы, в уши и в волосы, будет скрипеть на зубах и натирать плечи под рубашкой… Но только когда совсем не останется сил на очередное восхождение по склону, кто-то крикнет: «Харэ, ребята! Айда на родник!» И, подхваченные этим кличем и попутным летним ветром, мальчишки сорвутся с места и полетят, сломя голову, обратно к речке – расставив руки в стороны, вниз по заветной тропинке через всё «говорящее» поле, мимо мостка и дальше по берегу, к роднику…
Наспех раздевшись и побросав как попало шорты, рубашки и сандалии, они будут смывать с себя песок и до дрожи плескаться в студёной воде ручья, а потом вытряхивать песок из одежды, подставляя горячим солнечным лучам то один бок, то другой.
Кто-то завалится подремать на мягкой травке. Кто-то будет лениво постреливать по прибрежным кустам пульками из своего винчестера. А самые беспокойные раскрутят припрятанную на высокой ветке дерева верёвочную «леталку» и опять устроят полёты – теперь уже над ручьем, с одного берега по широкой дуге на другой и обратно, каждый раз поднимая ногой над поверхностью водяную стену искрящихся на солнце брызг.
И будет казаться, что эти игры – одна занятнее другой – каким-то необъяснимым образом растягивают время в вечность, и этот летний день никогда не закончится…
Вот и ещё один день уверенно движется к зениту. И снова они – в который уже раз – бегут знакомой тропинкой к речке, по пути лениво играя в салки-пятнашки. Бегут так просто, без особой цели – ведь в детстве ничего не загадываешь заранее, всё случается-получается как-то само собой.
Взять, к примеру, прошлую неделю. Ну кто мог подумать, что им в голову взбредёт выпиливать винчестеры? А потом они целыми днями, с утра и до позднего вечера будут носиться по городку и расстреливать всё, что «плохо лежит»? А сейчас, спустя всего-то неделю – где их ружбайки? Валяются на антресолях или пылятся на балконе, а то и вообще в дровяном сарае.
Как так случилось? Почему кончился «завод»?
Может, расстреляли все пульки? Да нет же, проволоки в подвале припасено сколько хочешь. Полчаса с плоскогубцами посидеть – и пулек будет полный карман… А может, это из-за последней перестрелки через бойницы в фундаменте нового дома? Да уж, идейка была дурацкая – сидеть «стенка на стенку» на расстоянии двух десятков метров и пулять друг в друга, пытаясь попасть в вентиляционную дырку в кирпичной кладке напротив, где маячит лицо твоего друга – противника! Удивительно, как никто без глаз не остался! Но ведь не остался же. Всего-то «боевых ранений» – один фингал под глазом да одна разбитая пулькой губа…
Нет, всё-таки не в этом дело. Просто, наверное, выдохся ружейно-пулечный сезон, и надо придумывать что-то новое. Только что?
* * *
– Витька! Вадька! Стойте! У меня идея!
Серёжка резко затормозил у куста бузины и теперь внимательно разглядывал гроздья ещё зелёных, но уже вполне крупных ягод.
– Самый хитрый, да? – крикнул Витька, остановившись на безопасном расстоянии. Серёжка был «вóдой», и Витька решил, что тот задумал какую-то обманку, чтобы поскорее их засалить.
– Да не дрейфь ты, если хочешь, пусть пока что будет «вне игры».
– Ну, ладно! Какая идея-то?
– Я знаю, чем заняться! – объявил Серёжка и показал на кусты бузины.
– Чё, зелёные ягоды есть, что ли?
– Ну ты сказанёшь тоже! Я что, по-твоему – больной? Раз бузина появилась – значит, и «трубочник» уже вырос. Можно вырезать трубки, набить карманы бузиной и открыть плевательный сезон!
– Точно, Серый, прошлым летом, помню, здóрово повоевали! Давайте на берег, там в ивняке в том году целые заросли «трубочника» были.
… Через час они вернутся на это же место, каждый вооружённый тремя-четырьмя тщательно выбранными и аккуратно вырезанными из стволов «трубочника» трубками. В результате проверки боем у каждого останется одна-две. Остальные будут беспощадно забракованы: дырка окажется маловата (ягоды бузины будут застревать при стрельбе «очередями») или наоборот, слишком велика (и тогда будет страдать дальность боя). Два кармана зелёной бузины – и начало очередному сезону положено. Завтра полгородка отправится на берег реки, а послезавтра все только и будут соревноваться, у кого трубка бьёт дальше, а у кого – кучнее… Эх, девчонкам не позавидуешь!
* * *
«Жаль бросать игру в самый разгар сражения, но очень кушать хочется! – убеждал себя Серёжка, распахивая дверь квартиры и с порога направляясь в кухню. – Интересно, чем сегодня можно поживиться? Может, в холодильнике случайно отыщется баночка сгущёнки?»
Да, это было бы здорово – пробить в крышке дырочку и высасывать через неё густую сладкую массу. Можно, конечно, и две дырочки – одна напротив другой – пробить. Но тогда удовольствие слишком уж быстро закончится…
Однако холодильник не порадовал – сгущёнки в нём не оказалось.
Ну что ж – раз нет сгущёнки, то надо перво-наперво проверить накрытый полотенцем тазик, который служил хлебницей. Его содержимое определяло оставшийся выбор. Если есть мягкий белый батон – значит, вариантов два: либо бутерброд с маслом-вареньем, либо с маслом-сахаром. Если на улицу, то лучше с маслом-сахаром, а то варенье стечёт по бокам – только весь обляпаешься…
Но белого батона в тазике не нашлось, обнаружилась только буханка чёрного.
Ну, тогда уже без вариантов – отрезаем два ломтя хлеба, кладём их рядышком и аккуратно поливаем душистым, пахнущим семечками густым подсолнечным маслом. Аккуратно – потому что надо в первую очередь поливать края, чтобы хлеб хорошенько пропитался маслом там, где корочка, и только уж потом размазывать масло к центру, да при этом следить, чтобы оно не протекло насквозь. Теперь равномерно посыпать смачно намасленные куски крупной солью – и вкуснейшее лакомство готово!
Осталось лишь решить, где его съесть – дома или на улице?
Конечно, на улице здóрово – там всё как-то вкуснее кажется… Но как только высунешься с бутербродом на улицу – верняк налетят со всех сторон мальчишки: «Сорок восемь – половинку просим…» Можно, конечно, попытаться вперёд успеть крикнуть: «Сорок один – ем один…» Но тогда сразу начнутся дразнилки да обзывалки всякие, типа: «Жадина-говядина, солёный огурец. На полу валяется – никто его не ест…»
