Поле оказалось урожайное – шампиньоны попадались часто, и время до полудня пролетело быстро и без приключений (ну, не считая необходимости постоянно быть начеку, чтобы не наступить невзначай на «мину» – коровью лепёшку, которых прошедшее накануне стадо оставило великое множество).
С полными ведёрками они, наконец, добрались до леса, перекусили и растянулись на полянке под берёзами.
– Славка, а что мы будем делать, когда домой вернёмся?
– Ну, не знаю… Можно в орешник сгонять, позырить – может, там уже орехи зелёные созрели… А ещё можно там шалаш построить из веток.
– А мама говорила – орехи, когда зелёные, то ещё незрелые. Зрелые – они вроде коричневые должны быть. И скорлупа тогда твердая – зубами не разгрызть.
– Серёнь, ну ты подумай сам! Кому это надо – ждать, пока скорлупа станет твёрдая? Неа, в нашем орешнике они до настоящей зрелости не доживают, мы их всегда так съедаем, молочными.
И тут ветер донёс до них голоса с дороги. Они, как по команде, вытянули шеи – по просёлку в их сторону медленно двигалась небольшая кучка людей в цветастых одеждах.
– Цыгане! – прошептал Славка, метнулся к приемнику и выключил его.
Цыган в городке не любили. Мама из жалости всегда собирала для них что-нибудь из старой одежды, но никогда им не открывала, когда те попрошайничали по подъездам, а говорила через закрытую дверь: «Зайдите через минут десять, я оставлю для вас что-нибудь на лестничной площадке». И им она строго-настрого наказала никогда не открывать дверь незнакомым людям и не разговаривать с цыганами.
– А правда, что они детей воруют? – замирая от страха, прошептал Серёжка.
– Не знаю… может, и воруют – да только что-то никого пока не своровали. Мне кажется, это родители специально нас пугают, чтоб мы осторожными были.
– Хорошо, если так… А что мы будем делать, если они наше радио услышали и сюда щас придут?
– Да не дрейфь ты! Не могли они радио услышать.
– Почему?
– Потому что потому – всё кончается на «у»! Далеко ещё, да и ветер в нашу сторону дует – значит, наши звуки до них никак долететь не могли. Ясно?
– Ага, вроде ясно… – протянул Серёжка без особой уверенности в голосе.
Вот цыгане поравнялись с лесом, остановились… и, свернув-таки с дороги, направились в их сторону.
Сердце у Серёжки ушло в пятки.
– Славка, что теперь делать-то?
Повисла напряжённая тишина… и вдруг Славка вздохнул с облегчением.
– А ничего не делать! Вон наш батя на ГАЗике едет. Хватай грибы да авоську – и вперёд, к дороге. Только пойдём с этой стороны леса, чтоб с цыганами не столкнуться.
– Ага, точно! А если что – то мы закричим, и папа с солдатом-водителем быстро нас спасёт, правда?
– Правда, правда… Да хорош тебе трястись, как осиновый лист!
– Ладно, не буду больше…
Но ноги уже сами несли его к дороге, где, поднимая клубы пыли, остановился такой долгожданный, спасительный ГАЗик. Дверь распахнулась, и навстречу ему шагнул отец – большой и сильный…
* * *
«Сегодня наверняка будет зыкинский день!»
Мысль, прокравшаяся в сон, поворочалась, пытаясь найти себе место в полудрёме, и совсем уже было собралась раствориться в косматых обрывках сновидений. Но не тут-то было! Он осторожно ухватился за ускользающий краешек мысли и стал потихоньку вытягивать её из закоулков сна. И вот мысль начала обретать очертания и вдруг расцвела ярко и решительно: «Сегодня воскресенье! Мы едем на машине купаться на Хмарý!»
Серёжка открыл глаза и довольно зажмурился. Солнечные лучи вовсю плясали по стене, а воздух был просто необыкновенным – ещё свежим с ночи, но уже сладким, предвещавшим жаркий, настоящий летний день. Лето было в самом зените, тёплая погода стояла всю неделю, и вода, должно быть, хорошо прогрелась.
– А ну, сони! Подъём войскам! – скомандовал отец мальчишкам из кухни, откуда уже аппетитно пахло жареной яичницей. – Денёк обещает быть отличным, народу будет много. Так что надо пораньше выехать, чтобы успеть занять наше место в тени деревьев. Вам полчаса на умыться, позавтракать и занять места в машине! Кто не успеет – остаётся дома дежурным по кухне.
Дежурить вместо того, чтобы целый день купаться и загорать, зарываясь в горячий песок? Ну уж дудки! Мальчишек, как ветром, сдуло с кровати. Пять минут на туалет и чистку зубов – и вот они уже уплетают яичницу за обе щеки. Чай, посуда, натянуть плавки, не забыть маску – и бегом на улицу, смотреть, не появилась ли на дороге от гаражей их «двадцать первая» «Волга»…
Вот и она – светло-желтая, цвета любимого заварного крема, важно покачивающаяся на кочках, блестящая никелированной радиаторной решёткой. Ребята просто боготворили эту «Волгу» – такая она была большая и гордая по сравнению с появившимися недавно маленькими «Жигулёнками». Даже новая, «двадцать четвёртая» «Волга» (а такая была только у родителей Леры Азаровой, Серёжкиной ровесницы, которая ему очень нравилась) как-то проигрывала внешним видом, хотя максимальная скорость на спидометре у нее была аж 180 км/ч – на целых 40 км/ч больше, чем у их «двадцать первой». Они так её любили, что даже пожертвовали ей каждый по одной любимой наклейке – и теперь заднее стекло по сторонам украшали весёлые гномы в красных колпаках и башмаках, в зелёных курточках, с фонариками в руках.
Ребята, подталкивая друг друга, забрались на задний диван (о да, у «двадцать первой» действительно были диваны, а не сиденья!). Мама села вперёд, на «штурманское» место. Наконец, можно было ехать.
Отец покрутил слегка руль – и «Волга» неспешно покатилась назад. Ещё одно движение рулём – и машина плавно тронулась вперёд.
– Папа, папа, я давно хотел спросить: а почему сначала, когда ты крутишь руль, мы едем назад, а потом ты его вроде так же крутишь, а едем мы вперёд?
– Эх ты, «деревня», – влез старший брат. – Руль тут ни при чем, он просто поворачивает колёса. А «вперёд-назад» и скорость зависят от рычага переключения передач. Вон тот рычаг на руле справа, видишь? На себя и вверх – это задняя передача; на себя вниз, как сейчас – это первая. Сейчас папа переключится на вторую, чтоб быстрее ехать – это просто вверх, видишь? А потом, на шоссе, на третью, просто вниз – это самая быстрая! А посередине – это нейтралка, чтобы заводить и катиться накатом под горку, – гордо закончил Славка.
Серёжка только в недоумении хлопал глазами – и как это он раньше не замечал такого важного рычага? А почему вперёд три, а назад – только одна передача? «Наверное, потому, что задом быстро ехать не надо, так что хватает и одной», – объяснил он сам себе.
Обычно он всю дорогу до речки смотрел по сторонам, нетерпеливо ожидая, когда появится впереди приметный пригорок. После него останется лишь спуск под горку – и, чуть не доезжая моста, будет крутой съезд направо, на высокий берег реки. Но в этот раз он глаз не сводил с открытия сегодняшнего дня – рычага переключения передач, наблюдая, как папа с ним ловко обращался…
Но вот «Волга» съехала с шоссе и плавно закачалась на ухабах просёлочной дороги. Ещё минута – блеснула внизу водная гладь разлившейся в озерцо речки, призывно зажелтела песчаная коса на другом берегу, и машина остановилась на своём обычном месте, в тени раскидистого дерева.
* * *
– Мам, мам, мы сразу купаться, ладно? – выпалил Славка, распахивая дверь.
– Хорошо, только возьми полотенце. Ты старший, отвечаешь за Серёжу. И не лезьте сразу в воду, она ещё холодная, погрейтесь на песочке сначала!
– Да-да, обязательно! За мной, Серёга! – и старший брат пустился вприпрыжку к краю обрывистого берега, вниз по вытоптанным сотнями босых ребячьих ног ступенькам и с ходу спрыгнул в воду брода. Здесь озерцо сужалось до ширины нескольких шагов, а глубиной было всего-то чуть выше колен.
– Уух, водичка-то бодрит!
Разбрызгивая воду во все стороны, он перебрался через брод в четыре шага и вышел на песчаную косу.
– Ну, это с непривычки. Если потихоньку в воду заходить – то привыкаешь, и не холодно, – сообщил он то ли брату, то ли самому себе.
С этими словами он бросил полотенце на песок, решительно шагнул в озерцо и, зайдя в воду по плавки, остановился. Серёжка шагнул следом, встал рядом, закрыл глаза, раскинул в стороны руки, подставив лицо и тело ласковым лучам, и замер, прислушиваясь к окружающему его миру. И мир нахлынул на него своим многообразием ощущений и запахов.
Озерцо прямо перед ним всё ещё веяло утренней прохладной влажностью. В ней угадывались ароматы водяных лилий и камышей, в изобилии росших в болотце выше по течению, в тени зарослей плакучих ив и тростника. Однако солнце неумолимо брало верх, согревая и напитывая теплом каждую клеточку обращённого к нему тела. Теплом веяло и со спины, от нагретой песчаной косы. С сочных лугов пологого берега слева тянуло запахами летнего разнотравья – одна за другой набегали сладкие волны кашки и клевера с вплетёнными в них горьковатыми нотками полыни, в которых, казалось, витал гул шмелей и стрекот кузнечиков. Справа, с высокого и всего лишь ещё минуту назад тихого берега, теперь доносилась целая какофония звуков – фырканье моторов, хлопанье дверей, детские визги и взрослые голоса… А в следующий миг топот ног по склону, плеск, мириады брызг и гомон заполнили всё вокруг. Как будто в фильмоскопе повернули колёсико, и тишину и таинство тихого летнего утра сменил совершенно другой кадр – жаркого летнего дня, наполненного криками, брызгами, смехом – одним словом, бесконечным детским счастьем.
