Ознакомительная версия.
– В разговоре я часто путаю русские слова с французскими и английскими, так что вы вряд ли поймете все, что я скажу.
И принялась рассказывать мне и своей маме, как прошел день, причем это была обычная речь самого обычного ребенка. Иностранных слов я в ней не заметила. Мама, стоящая рядом, внимала девочке так, будто пред ней оракул, а на мой немой вопрос объяснила, что Анечка занимается языками с репетитором, проявляет блестящие способности. Так что путает языки, бедняжечка.
Мама сопровождала Анечку в школу и встречала после уроков класса до седьмого. Так и вижу эту картину: идет Аня, рядом мама тащит за своим божеством школьный рюкзак и внимает. Она бы и дальше сопровождала дитя, но, видно, сама девочка взбунтовалась – стало неловко перед одноклассниками.
Конечно, Анечкина мама была председателем родительского комитета. Все, у кого дети учились или учатся в школе, понимают, о чем я говорю. В каждом классе есть такая мама. Если сильно повезло, то несколько. Они, как правило, не работают, вся их социальная жизнь протекает в школе. Проводив детишек, они долго стоят в школьном дворе галдящей стайкой, перемывая кости учителям, мужьям и свекровям. Работающие мамаши пробегают мимо них сломя голову, а те провожают их снисходительным взглядом: вот, дескать, несчастные, что ж за жизнь у них такая! То ли дело у нас!
Общественную работу Анечкина мама выполняла рьяно. В школе появлялась ежедневно, постоянно предлагала проводить какое-нибудь мероприятие, причем одна ее идея была нереальнее другой. Она стала кошмаром учителей и директора, которые иногда просто не знали, как отделаться от ее навязчивого участия. И каждый ее визит к учителям заканчивался разговором о том, какая у нее гениальная девочка.
Когда классе в третьем учительница рисования позволила себе оценить Анечкин рисунок – обычную детскую беспомощную мазню – на четверку, скандал был до небес. Мама пришла не одна – в качестве группы поддержки был призван ее супруг, Анечкин папа. Он, правда, в основном молчал, но прерывать супругу не решался. А та готова была растерзать учительницу, которая посмела не оценить гениального творения ее ребенка.
Анечкина мама обязательно шла с классом в театры и музеи. Когда дети, выстроившись парами, переходили улицу, она доставала из сумки красный флажок – перекрывала движение. Хотя с ее напором она могла бы остановить не только машины, но и самолет или поезд, причем и без всякого флажка – одной силой взгляда, в котором горело слепое, беззаветное обожание собственного ребенка.
Анечка выросла девочкой своенравной – еще бы, ей ведь все было позволено. Кроме того, с ее мамой никто не хотел связываться, поэтому ей всегда шли навстречу. Если мама с утра звонила классному руководителю и сообщала: «Мы заболели», никому в голову не приходило просить справку. Если говорила «Мы не сделали уроки по уважительной причине», никто не возражал – Аню просто не спрашивали, к явному неудовольствию одноклассников. Дети не любят тех, кто на особом положении.
Анечка ничего не делала дома (девочка учится, успеет еще тряпкой помахать), с одноклассниками вела себя высокомерно. И была удивительно несамостоятельной (что и неудивительно при такой маме). В старших классах у наших детей была замечательная классная руководительница, которая предупреждала Анечкиных родителей, главным образом маму, которая дневала и ночевала в школе: «Оставьте девочку в покое, дайте ей жить. Перестаньте ее опекать. Вот увидите – она сорвется с поводка, и вы пожалеете о том, что не отпускали ее ни на шаг». Мама тогда очень возмутилась, даже ходила жаловаться к директору: «Она о моей девочке как о собачке какой-то говорит». Тот был внутренне согласен с коллегой: гиперопека никого до добра не доводила. Но опыт общения с этой неординарной женщиной подсказывал, что лучше не перечить: толку не добьешься, а время потеряешь.
Классная, мудрая женщина, как в воду глядела. Анечка ближе к выпускному правда сорвалась с поводка – иначе не скажешь. То, что среднестатистический подросток переживает лет в тринадцать-четырнадцать, у нее началось в шестнадцать: дух противоречия, желание делать наперекор, отрицание авторитетов. Началось с того, что в школу она стала приходить жутко накрашенной, в вызывающей одежде. На замечания она реагировала агрессивно. Мама, которую пригласили для беседы, была испуганна, растерянна. Ее было до того жалко, что классная руководительница даже отказалась от соблазна произнести сакраментальную фразу «Мы вас предупреждали». Мама хотела услышать от учителей совет, что делать: девочка дерзит, не хочет учиться. Вчера она демонстративно курила в своей комнате! Но какой же совет здесь дашь? Ждите – пройдет? Во-первых, непонятно, сколько ждать, а во‑вторых – пройдет ли? Столько лет человека держали за руку, контролировали каждый шаг. А тут на тебе.
– Как вы отреагировали на то, что она курит? – поинтересовалась классная.
– Я растерялась, стала говорить, как вредно курить, особенно девочке. – Анечкина мама почти плакала. – А Анечка… Она сказала, что сама разберется. И дверь закрыла. Она теперь требует, чтобы мы к ней в комнату стучали, прежде чем входить.
– Ну в этом-то нет ничего страшного. Я тоже в комнату к сыну стучу, – заметила классная.
– Но у нас это не принято! У нас нет в семье друг от друга секретов! – На какой-то момент перед учителями опять возникла прежняя мама-активистка, уверенная в своей правоте, в том, что ее педагогические принципы непогрешимы. Но она быстро сникла.
Дальше – больше. Анечка, пытаясь эпатировать родителей, учителей и доказать, что она не пай-девочка, отправилась пить пиво на крыльцо районного отделения милиции. Была схвачена, доставлена в детскую комнату. Отделалась легким испугом, конечно, дальше дело не пошло. Но родители пережили это, мягко говоря, тяжело. Им казалось, что жизнь кончилась. За считаные месяцы их послушный, замечательный, супергениальный ребенок, надежда семьи, превратился в исчадие ада. На вопрос «что делать?» Анечкиной маме дал ответ школьный психолог, причем ответ предельно точный: оставить девочку в покое, не пытаться ее контролировать, опекать, не ходить за ней шаг в шаг. Разговаривать с ней, как со взрослой, – не спрашивать об уроках, а разговаривать на отвлеченные темы – о книгах, фильмах, музыке, например. «Ее бунт направлен на то, чтобы доказать вам, что она взрослая и самостоятельная. Что она не нуждается в вашем постоянном контроле. Вам надо принять это и показать Ане, что вы это поняли».
Мама пыталась возражать:
– Но как же я буду следить за ее учебой?
– Вам сейчас надо думать не об оценках, а о том, как не потерять окончательно доверие дочери. В конце концов, отвлекитесь, займитесь собой. Перестаньте жить только жизнью дочери. – Психологи умеют быть жесткими.
Уж не знаю, чего это Анечкиной маме и другим родственникам стоило, но они последовали советам специалиста. Не сразу, очень медленно, ситуация начала исправляться. Аня убедилась, что всем все доказала, и успокоилась. Поступила в институт, стала встречаться с молодым человеком.
А мама вспомнила, что когда-то получила диплом бухгалтера, и пошла работать. Полагаю, сотрудники бухгалтерии не очень рады такому подарку – в коллективе непросто терпеть человека, который считает себя истиной в последней инстанции и навязывает свое мнение остальным. Но это история для другой книги ☺.
Совет пятый
У твоего ребенка должна быть счастливая мама
«С тех пор, как родила, себе не принадлежу». «Ни одного отпуска спокойно не провела». «Как хочется жить для себя». Как часто мы это слышим от измученных жизнью приятельниц, коллег и родственниц. Да что там – слышим! Как часто мы сами это говорим! Да, необходимость делать то, что надо, а не то, что хочется, принадлежать не себе, а кому-то другому, – самое тягостное, что может быть. Что тут посоветуешь? Во-первых, не делай, чего не хочется. А уж если делаешь, постарайся это полюбить. Как говорится, расслабиться и получить удовольствие.
Знаю, многие сейчас подумают: «Ишь, какая умная! Легко сказать!» Не стану утверждать, что сделать это тоже легко. Но вполне реально.
Просто если воспринимать материнство как обязанность, как крест, то этот крест вас рано или поздно придавит. А ведь быть мамой – не профессия, а радость.
К сожалению, очень часто молодые мамы настолько напряжены, так стараются все сделать на «отлично», что никак не могут получить кайф от материнства. Они просто еще не умеют относиться к каким-то вещам со здоровым пофигизмом. Это приходит со вторым, третьим ребенком. А если ребенок единственный? Надо ловить момент – второго шанса не будет.
Когда я слышу разговоры о необходимости «забыть себя ради ребенка», всегда вспоминаю анекдот, скорее похожий на притчу. В одном местечке жила очень бедная и очень многодетная семья. Отец семейства денег почти не приносил, и мать из кожи вон лезла, чтобы прокормить детей. Когда она поняла, что завтра, в крайнем случае послезавтра, залезет в петлю, то пошла к ребе – просить совета. Тот ей совет дал, и она немедленно отправилась его исполнять. Вечером дети обнаружили, что мать не хлопочет по хозяйству, не воспитывает их по обыкновению криком и подзатыльниками, а сидит в закрытой комнате. Им стало интересно, что происходит, они открыли дверь и увидели, что она сидит и… ест халву. Халву! Которой они, дети, не ели тысячу лет и о которой мечтать не смели! На их возмущенные вопли: «Мама, что ты делаешь?!» она с просветленным лицом ответила: «Тихо, дети! Я делаю вам счастливую мать!»
Ознакомительная версия.
