Ознакомительная версия.
– Пущай растеть натуральный боевой куманист. – Малафей, довольный, хлопает Варвару по спине. – Слышь, Варьк, я тута в куманьки записался. Где буза – как рявкну: пролетаи соединяйся али как? А чего нам товарищ Ленин указамши насчет классового врагу? – Он заливается смехом. – Народ, натурально, врассыпную! Боятся его пуще чорта…
– Кого?
– А Ленина энтого самого, товарища. В чеку-то неохота… Эх, дурять нашего брата! Он и Ленин-то не настоящий, подменили давно.
– А тот куды делся? – удивился Орёлик.
– Поймали его. Хотели убить, да ловок дюже, цепку сгрыз – и в Китай. На два мильона жемчугов с казны упёр. У его в Америке трахтир и два паровоза.
– Брехня, – угрюмо объявил Бодунок. – Тебя самого в чеку надо. Ты только на погляд наш, а порода твоя гнилая…
– Авось не гнилей твоей.
– Ты со мной не ровняйся, я – путиловский! – Уполномоченный долбанул кулаком по столу. – Ты – шантрапа, у тебе пролетарского – одни сопли!
Оглушительно зазвенело разбитое стекло, посыпались осколки. Кто-то отчаянно завопил снаружи:
– Бросай оружию! Руки в гору, гады!
На мгновение опешив, все повернулись к окошку под крышей – оттуда торчало, подергивалось дуло винтовки.
Бодунок, пригнувшись, бросился в сторону, грохнул выстрел, горницу заволокло дымом. Гулко заколотилась дверь, в землянку ворвалась целая толпа мужиков. Лучину смахнули, стало совсем темно.
Варвара выхватила малыша из зыбки и ощупью взобралась на печь, придавив орущую Палашку.
В отблесках лунного света мелькали спины, руки, слышались удары и стоны, звенел, захлебываясь, голос Малафея:
– Не убивайте, братцы! Силком заставили, неволей! В тюрьме сидел, за народ пострадамши, ей-богу! О-ох, только не до смерти!
Кто-то зажег керосиновый фонарь.
Вцепившись в сапог Евсея Лыкова, прижавшись к нему разбитым лицом, Малафей ползал за ним и не выпускал, как тот ни бил его обрезом двустволки. Уполномоченный лежал в луже крови, ему раскроили голову.
И меньшой Лычонок с топором суетился рядом, замахивался, но Евсей придержал:
– Погоди… А ну, вставай, не то хужей будеть!
Затравленно озираясь, Малафей поднимался на ноги, бормотал:
– Имейте жалость, мужики! Сам деревенский, с Пензенской губернии, у Варьки спроситесь! Ребятенок у ей мой кровный…
Евсей хлопнул по чьей-то согнутой спине, сгрудившиеся у дверей мужики не сразу расступились – на земляном полу, сжавшись в комок, корчился Орёлик. Малафею сунули обрез:
– Кончай его. Али мы табе кончим.
Утирая кровавые сопли, парнишка уставился на Малафея, моргал пушистыми ресницами. Того била дрожь, обрез ходуном ходил в его руке.
– Ну? – Евсей поднял топор.
Малафей скривился и выпалил из обоих стволов.
Оставив у ворот санки, Варвара зашла в ограду кладбища. Навстречу Клашка Лобаниха гнала своих индюшек. На истоптанном, потемневшем от навоза снегу горой высилась бурая коровья туша, а над ней колотилась Федиха, выла, как по покойнику, и рвалась из рук державших ее дочери и соседок.
– Да не убивайтеся вы так, мамаша…
Крячиха вела свою Рогулю. Варвара заметалась. Пеструхи нигде не было видно.
Мужики стаскивали трупы с саней, бабы раздевали, снимали с них шинели и сапоги. Варвара бежала мимо, отворачиваясь от мертвецов.
У края свежевырытой братской могилы, раскинув босые ступни на влажной глине, лежал рыжий матрос, продагенту на кончик носа кто-то нацепил разбитое пенсне. На дне ямы Малафей с другими продармейцами кайлом долбит мерзлую землю.
Бабы помогают отцу Еремею натягивать рясу на полушубок.
– Зачем же в ограде-то? – говорит он с раздражением. – Тут одни иереи да склеп господский. А эти нехристи…
– Православные, батюшка, все как есть крещеные, – наперебой сообщают бабы. – У жида и то крест под исподним…
Мужик с винтовкой объясняет:
– До кладбища переть – саней не хватить, их вона цельная орда…
– Ограда все одно опоганена, – рассудительно говорит бабка. – Скотина весь двор засрала…
Где-то рядом звякнуло ботало. За голым сиреневым кустом, опустив морду, застыла Пеструха. Варвара припала к ее шее и стояла, не в силах двинуться.
На площади хмурые мужики хлопочут возле лошадей, грузятся в дорогу. Меньшой Лычонок принес охапку винтовок, сложил в розвальни, накрыл рогожей.
– Патронов дай маненько, – просит дед Туча.
– Бабку и кочергой достанешь… Понужать-то не пора?
– Харлама ждем и Чуканова Степку…
– Вон он скачеть, Харлам.
Гришка угрюмо косится на подъехавшие сани:
– Заварили кашу… Энтих поубивали – новые придуть, ишо лютей.
– Мертвых с погоста не носють, – хладнокровно замечает Евсей Лыков. – Гляди, Григорий, семью обидять – ты миру ответчик.
Мешки с реквизированным продовольствием свалены под стеной церкви, галдят бабы, разыскивая свое добро. Варвара нос к носу столкнулась с Лебедой. С кулем на спине он безучастно глянул исподлобья и прошел мимо.
– Крёсный… – Лычонок, ухмыляясь, схватил его за рукав. – Сказывали, кобыла твоя жерёбая…
Лебеда остановился, скинул куль:
– Мало, чо брешуть… Ай ты как баба?
– Мужики на табе серчають, дизентир, гутарють… – возбужденно шептал Лычонок. – Айда, крёсный, пошли до лесу, чо на печке сидеть?
– Телок ты ишо… Пострелять охота?
Лычонок засмеялся, смутился:
– Бослови, Лукич…
– Нашел попа… – Лебеда нахмурился, вытащил из-за подпояски шикарный нож в кожаных ножнах и сунул ему: – На, владай… Шведской закалки сталь.
Лычонок вытащил нож и зашелся в восторге:
– Ну, крёсный!
Лебеда потащился к дровням.
– Хлебушко-то, небось, до дому понес, – замечает ему в спину мужик. – А кто его табе добыл?
– Неладно получается, Лукич, – говорит Евсей Лыков. – Вон Ефим Дронов старей тебе годами, а идеть… Дизентир выходишь.
Лебеда, не торопясь, укладывает чувал на сани, бурчит:
– Сказано – отвоевался… С усадьбы никуды не пойду.
– Гляди, ишо табе аукнется…
С кладбища привели продармейцев. Перепачканные глиной, со следами побоев на лицах, они рассаживаются по саням с мужиками.
– А энтих ишо куды? – хрипит старик Лыков, тыча в Малафея кривым пальцем.
– С нами пойдуть, с куманьками воевать. – Евсей натягивает тулуп. – Постоять хочуть за трудовую крестьянство.
– А ты поверил, ворона… Поубивать всех, и шабаш.
– Ишо успеется, папаша…
На плече у мужика тихо воет молодая жена. Отодвинув ее, он бежит садиться. Евсей устраивается за пулеметом, оглядывается:
– Ну, понужай, что ли… С Богом!
Сани выстраиваются друг за другом и, набирая ход, скрываются на спуске.
Варвара везет мешок картошки на санках и разговаривает с коровой.
За оградой кладбища жидкий хор бабьих голосов тянет “Вечную память”, мужики засыпают братскую могилу.
– Поберегись!
Обернувшись, она поспешно потянула Пеструху на обочину. Лебеда, стоя в санях, пронесся мимо, обдал ее ветром.
– А чичяс мякинки-то просяной с сенцом да с солью… – говорит Варвара, вздыхая. – Уж Палаха-то обрадуется – Пеструня домой пришла! Подоимся да всех накормим. Все свои, все дома. И никто нам не нужон, сами с усами…
1921
Вдоль излучины, поросшей лозняком, над речкой раскинуты шалаши косарей, вьется дым от костров. Пестреют в поле платки ворошащих баб. Мужики докашивают остатки по буеракам.
– Дашь напиться? – просит Крячиха.
Жбан с квасом укрыт в тенечке под стогом. Она пьет и отдувается.
– Откосилася?
– Шабашу. – Варвара забрасывает навильник наверх, утирает пот. – Ночевать до избе пойдем.
Гам стоит в заводи, мальчишки поят лошадей, ходят с бреднем в камышах. С берега мужики подают советы.
– Матрена на уху звала. Уха, сказываеть, губернаторская.
– Энто как же?
– Должно, на меду, – ухмыляется Крячиха. – О, глянь, беси его забирають…
Тонконогий жеребенок носится по выкошенному лугу, то скрывается в тени под ракитами, где пасется чубарая кобыла, то выскакивает на палящее солнце.
– Ай трава у тебе слаже? – Лебеда с обротью на плече хромает мимо. – Чегой-то они к тебе повадилися…
Варвара хмурится, подхватывает на вилы целую копну.
– И добрый у тебе жеребчик! Носится как заполошный, – говорит Крячиха.
– Ограду на усадьбе изломал, дьявол. Ночью вскочишь, бежишь до конюшни, кабы он чего не учинил…
Пришла Палашка с Кузькой на руках, оба мокрые, с мокрыми волосами. Она забирается на стог и принимается прыгать, садясь на попку, уминать сено.
– Намедни ехал, за болотом твои овсы? – спрашивает Варвару Лебеда. – Ишь, как поднялися…
– Уродило, слава те господи, не как прошлый год, – подтверждает Крячиха. – Кажись, зиму-то протянем не хуже людей.
– До ее дожить бы, до зимы.
– Ай ты помирать собрался? – удивляется Крячиха. – Пошла я… К Матрене-то приходи.
У Лебеды на почерневшем лице желваки ходят под скулами. Он не сводит глаз с жеребенка, который летит галопом.
Ознакомительная версия.
