Ознакомительная версия.
– А вот в каком.
Антонович, плотоядно улыбаясь, выложил перед Еленой на стол пачку фотографий. Все это были довольно похабные снимки. Видимо, не снимки даже, а кадры из какого-то порнографического фильма. Как правило, количество участвующих в сцене было больше двух.
– Вот так и распиши, Ленусик, – сказал Антонович, подмигивая, – чтобы здесь, значит, кушали, а там – любили.
Кровь бросилась Елене в лицо.
– Я не собираюсь рисовать ничего подобного, – заявила Елена.
– Значит, на этом наш контракт кончился, – сказал Антонович.
– Ради бога. Заплатите мне деньги за отделку зала и ищите себе кого хотите, чтобы он отделывал ваш бордель.
– С чего это я должен платить тебе деньги? – спросил Антонович, – у нас в контракте было записано, что ты обязуешься отделать все помещения. Ты контракта не выполнила, и денег ты ни копейки не получишь.
Плотоядно облизнулся и пристально оглядел Елену, тасуя руками глянцево посверкивающие снимки.
* * *
Прошло некоторое время, и клуб «Капитолий» вступил в строй, известив об этом объявлениями в городских газетах и ненавязчивой, но куда более эффективной рекламой в узком кругу городской элиты.
Елена так и не получила своих денег: Антонович не отвечал на ее звонки, а когда она пришла к ресторану, двое вышибал выкинули ее вон. Елене показалось, что в одном из вышибал она узнала паренька, которого видела в охранниках Малюты, и ей даже подумалось, что поведение Антоновича, очень возможно, это последняя порция мести со стороны Вырубова. Потом она, впрочем, укорила себя во вздорной мнительности – Вырубов наверняка давно забыл о ее существовании. Если она когда-то и интересовала бандита, то исключительно как любовница Семина. А Антонович – что ж, с Антоновичем все было ясно. В жизни Елены это был не первый Антонович, который не получил того, чего пожелал, и почему-то считал себя вправе обойтись с недоставшейся ему женщиной как с кинувшим его контрагентом.
После этой гадкой истории Елена заболела. Неделю она лежала с температурой сорок, а когда она поправилась, оказалось, что она больше не может различать цвета. Весь мир стал черно-белый, как на старой кинопленке. Сначала Елена надеялась, что зрение вот-вот восстановится, но шли дни, мир оставался черно-белым, и Елена поняла, что с ее профессией архитектора и художника покончено навсегда.
Больше она ничего не умела.
* * *
В конце ноября Елена вновь пришла в «Капитолий». Она оделась в черное вечернее платье и замшевые сапоги с изящными каблучками и пушистым, чуть потертым верхом. За эти несколько месяцев она сильно исхудала, и платье висело на ней, как на вешалке, а ее карие глаза, наоборот, стали еще больше и лихорадочно сияли из двух темных провалов бледного заострившегося лица. Свою машину Елена предусмотрительно оставила за углом. Расчет оправдался: охранник у входа не заметил ее, она проскользнула внутрь с несколькими гостями и уселась за столик в глубине помещения. Зал медленно заполнялся народом, под потолком, разбрасывая блики, крутился стеклянный шар, и на эстраде музыканты уже настраивали инструменты.
Официант подал ей кожаную папку с меню и осведомился, что она будет пить, и Елена попросила его позвать Антоновича. Елена рассеянно листала меню, смотрела на холеных женщин, чинно рассаживающихся по столикам в сопровождении пузатых кавалеров, и чувствовала себя как ребенок, который наблюдает сквозь аквариумное стекло за совершенно чужой и такой красивой жизнью вуалехвостых рыб, морских коньков и колышущихся водорослей. И то, что этот мир стал из цветного черно-белым, делало его вдвойне чужим и незаконченным, как брошенный второпях чертеж.
Елена рассчитывала, что Антонович не захочет скандала в разгар вечера, и оказалась права. Антонович бочком, по-рыбьи, обогнул стол и присел рядом с ней.
– Я пришла за деньгами, – сказала Елена.
Антонович помолчал и оглядел Елену жадными плотоядными глазами. Елена опустила глаза, чтобы проверить, не расстегнулись ли у нее пуговки на платье и не стало ли оно прозрачным.
– Леночка, – сказал Антонович, – я очень рад, что ты пришла. Все еще можно уладить. Я, Леночка, очень хотел бы с тобой дружить.
– Мне не нужна ваша дружба. Мне нужны деньги.
– Мы будем обсуждать это здесь или в моем кабинете?
Антонович встал, легким движением корпуса освобождая путь для Елены, и они вышли из зала вдвоем.
Они прошли мимо кухни, – на Елену пахнуло чем-то морским и жареным, послышалось скворчание шипящей в масле осетрины, – и оказались в длинном черном коридоре. У винтовой лестницы, ведшей наверх, в кабинет Антоновича, стояли несколько щуплых ментов. Тут же курил сигарету высокий мужик, с бледным, как истлевший кленовый лист, лицом.
При виде Елены мужик с истлевшим лицом неторопливо затушил сигарету. Антонович внезапно отстал, и Елена даже не успела сообразить, что происходит, прежде чем менты подхватили ее под руки.
Она дернулась, ее несильно, но больно ударили в живот и приложили лицом о стену, а потом Елена почувствовала чью-то руку в прижатой к боку сумочке и, скосив глаза, увидела, как человек с истлевшим лицом вытаскивает из этой сумочки пакетик с порошком. Откуда-то изо всех щелей, как муравьи на сладкое, внезапно набежала охрана Антоновича.
– Внимание, – объявил человек своим сотрудникам, – при личном досмотре гражданки был обнаружен порошок белого цвета, в количестве…
– На три года тянет, – сказал кто-то сбоку.
Один из милиционеров уже составлял протокол задержания. Двух охранников определили в понятые.
– Твое, детка, – ласково сказал испитый мент, поднося пакетик поближе к глазам Елена.
Елена изо всех сил плюнула ему в лицо. Мент побагровел.
– Ах ты сучка, – заорал он, – да мы тя ща…
Он ударил Елену, два раза, как взрослого мужика, один раз в солнечное сплетение и другой – чуть ниже, и Елена согнулась от боли и почти перестала соображать, что происходит, а потом охранники что-то зашептали на ухо менту и поволокли Елену прочь. Когда она очнулась, оказалось, что она сидит на стуле в кабинете Антоновича и на глазах у нее – слезы после удара, а Антонович нависает над ней и хитро щерится.
– Тебе все понятно? – спросил Антонович.
Елена молчала.
– Ты маленькая негодная шлюха, – сказал Антонович, – ты меня обманула. Ты ни хрена не сделала той работы, которую я просил, и еще осмеливаешься просить за свое безделье деньги. Я мог бы сдать тебя в ментовку и посадить за распространение наркотиков, но я добрый человек. Выбирай: или ты уйдешь отсюда, тихо, не поднимая шума, и я придержу этот протокол. Либо ты уйдешь с ментами. Все поняла?
Елена кивнула. На глазах у нее по-прежнему стояли слезы – от физической боли. Она и не знала, что когда бьют, так хочется плакать.
– Тебе не стоит плакать, сучка, – сказал Антонович, – раньше надо было думать, когда ты пыталась меня обжулить.
Когда Елена вышла из кабинета, испитый мент и его подручные по-прежнему стояли в коридоре. Один из них бросил какую-то сальную фразу, и по этой фразе Елена поняла, что менты принимают ее за одну из здешних хорошеньких шлюшек, которая пыталась шантажировать хозяина.
Елена, наклонив голову, вышла в ночь. На улице творилась метель, и пока Елена обходила кругом здание, добираясь до машины, она основательно закоченела.
Вдобавок оказалось, что Елена, нервничая, забыла выключить у машины фары, и за те сорок минут, которые она была в клубе, аккумулятор сел окончательно. Елена попыталась изловить машину, но машин было мало, а те, которые проезжали мимо, не спешили останавливаться.
Она ловила машину минут двадцать, а потом поняла, что на набережной это бесполезно, и вернулась к освещенному подъезду клуба. Туда каждые пять минут подъезжали те самые иномарки, которые не останавливались на набережной, и там можно было попросить хозяина машины или, по крайней мере, его шофера, завести двигатель.
Однако на этот раз швейцар узнал ее, ощерился и сказал:
– Брысь, соска! Ща в ментовку тебя сдадим!
Елена закуталась поплотнее и отошла прочь. Мороз усилился: недавняя оттепель превратила мостовую в каток, и по этому катку ветер мел мелкую снежную крошку. Была уже поздняя ночь, холод забирался Елене под длинное кожаное пальто, выдувая из души последнюю теплоту.
Елена вдруг вспомнила такой же прием несколько месяцев назад, в день открытия «Аркон-плаза». Прием, на который она приехала вместе с Семиным, радостная и довольная, когда губернатор целовал ее в щечку, и когда никакой Антонович даже близко не осмелился бы раздевать ее глазами и угрожать ей ментовкой…
На глазах Елены показались слезы, и она отвернулась, чтобы стать против ветра, а когда она повернулась опять, она увидела, что у портика «Капитолия» тормозит семинский «Мерс». «Мерс» остался таким же белым, каким был всегда. Она вздрогнула и шагнула к «мерсу».
Из «Мерса» вылез Семин, в короткой дубленке, а с заднего сиденья выпорхнула его жена, в длинной блестящей шубке. Елена услышала заливистый женский смех, и ветер донес до нее обрывок начатой в машине фразы:
Ознакомительная версия.
