А муж? — хотел спросить гость, но она уже исчезла за дверью. Некоторое время он сидел неподвижно. Ему хотелось расслышать, как она раздевается. Он прислушивался, нервы его были напряжены, господи, все идет как по маслу, думал он. Быстро умылся. Пижаму он всегда брал в командировки с собой. Погасил свет на кухне и со взволнованно бьющимся сердцем вступил в комнату. Помещение было заставлено шкафами, у стены рядышком стояли две кровати, на одной спали дети, на другой лежала женщина. На ночном столике горела маленькая лампа.
Он остановился посреди комнаты. Вот диван, указала она в угол, я там постелила вам. Он не двигался. В комнате было холодно. Женщина лежала, натянув перину до самого подбородка. Не бойтесь, утром зазвонит будильник, не опоздаете. Да поскорее ложитесь, а то простудитесь. Голос ее звучал так естественно, что гость в смущении отвернулся. Присел на край дивана. Дверь заперта, думал он, дети спят, а она лежит в постели. И все же он был совершенно в растерянности. Скажите, когда ляжете, услышал он голос женщины, я подожду гасить лампу. Да, да, ответил он и забрался под перину. Постельное белье пахло приятной свежестью. Он вытянулся и ощутил под ногами что-то гладкое, приятно теплое.
Не пугайтесь, я в ноги бутылку с горячей водой положила, сказала женщина. В комнате холодно, мы здесь всю зиму не топим. Но с бутылкой хорошо будет. Можно потушить свет? Да, пожалуйста, хрипло произнес гость. Он лежал в темноте с открытыми глазами и недоумевал. О чем думает эта женщина? Неужели она не боится? Или ждет, чтобы я подошел?
Ну, как, согрелись ноги? — спросила она. Да, все прекрасно. Ну, тогда спокойной ночи.
Спокойной ночи, ответил он и все еще ждал. Но скоро услышал равномерное посапывание: женщина уснула.
Он проснулся оттого, что женщина в наброшенном на плечи пальто стоит босиком возле дивана и трясет его. Не слыхали будильник? Семь уже миновало. Принести вам пальто? А то простудитесь.
Она принесла пальто, положила его на перину я вышла. Слышно было, как загромыхала чем-то, видно, растапливала плиту. Было еще темно, на кухне горела лампа. Здесь уже было тепло, когда вошел гость. В тазу — теплая вода, на столе — чашка чаю.
Женщина была теперь растрепанной, в поношенных домашних туфлях, в пальто, накинутом поверх ночной рубашки. Худенькая, она стояла возле стола, скрестив руки на груди. Он молча смотрел на нее. А что, ваш муж в ночную смену работает? — спросил наконец. Нет, — ответила женщина. — Умер у меня муж. На переезде шлагбаум не опустили, он на грузовике въехал на рельсы, а тут поезд. В прошлом году. Могу дать вам немного сала к чаю.
Нет, — отказался он, — в такую рань я только чай пью. А вы не боитесь гостей? — спросил он чуть позже.
Я никого не боюсь, — ответила женщина. И улыбнулась. — Люди ведь не плохие. — Ну, попадаются и плохие, возразил мужчина. — Может быть, пожала плечами женщина, я про это не думаю.
Позавтракав, гость решил расплатиться. Он знал, что с него причитается пятнадцать форинтов за ночлег и сколько-то еще за еду. Протянул тридцать форинтов. Она не поняла его. Пятнадцать, да пять на ужин и два за завтрак — это двадцать два. — Возьмите, пожалуйста, настаивал он. — Возьму сколько полагается, решительно сказала она. Не больше.
Она помогла ночному гостю надеть пальто и проводила его до дверей. Сказала: счастливого вам пути. Опять улыбнулась и попрощалась легким кивком.
1967
Дети тотчас же окружили машину.
— А ну, кыш отсюда! — Шофер замахал руками, как будто разгонял цыплят. Он захлопнул дверцу машины. Весело галдя, дети отбежали, но не слишком далеко.
— «Мерседес», — пояснил приятелям мальчуган. — Это не частник.
— Я и частника на «мерсике» видел, если хочешь знать…
Шофер застегнул на груди молнию непромокаемой куртки, подбросил на ладони ключ зажигания, он висел на брелоке в виде автомобильного колеса.
— Эй! — крикнул он мальчику, стоявшему ближе всех. — Где здесь корпус «В»?
Вдоль тихой улочки вытянулись одинаковые одноэтажные дома. Серые, грязные дома старого города.
— А вон там, напротив!
— Ну ладно, — сказал шофер смягчаясь. — Но чтоб я вас больше не видел около машины!
И пошел, высоко поднимая ноги, чтобы не испачкать ботинки. Он любил, когда обувь чистая. И еще любил белые рубашки и галстук.
Корпус «В», квартира восемь. Где-то, видимо, жарили колбасу — из подъезда несло подгоревшим жиром. Во дворе в деревянной кадке стоял олеандр. Дождь уже кончился, но было грязно — ноябрьская слякоть. Олеандр, на котором еще кое-где сохранились цветочки, напомнил шоферу его детство, Обуду[4].
Он постучал в дверь. Стекло завешено было изнутри. Дверь приоткрыли — она проскрипела по каменному полу и застряла, выпустив клуб пара.
— Кого вам? — показалась в узком проеме старушка. На голове у нее был выцветший платок, рукава засучены до локтей.
— Мне нужен товарищ Петре!
— Товарищ Петре? — Она явно удивилась, потом крикнула в дом: — Отец, это к тебе! — И тут же отступила, чтобы пропустить гостя.
Войдя, шофер встал около водопроводного крана, поздоровался. Из-за кухонного столика поднялся, снимая очки, старик — он надевал их только для чтения. Газета лежала тут же, на столе, рядом с посудой.
— Мы как раз обедали.
На кухне было жарко, окно запотело, пахло едой..
— Товарищ Петре? Меня послал за вами товарищ Петре.
— Лаци его послал, — быстро сказала старушка. Шофер кивнул.
— За мной?..
— Да, да, я здесь на машине. Товарищ Петре ждет нас. Он сказал, что срочно.
— Лаци просил, вишь, срочно приехать, — пояснила хозяину жена.
Старик потоптался.
— Так вы того… присаживайтесь!..
— Нет, я подожду там, в машине.
— Что-нибудь случилось? — осторожно спросила старушка.
— Ничего не случилось, — сказал шофер. — Товарищ Петре дал мне адрес и приказал съездить за товарищем Петре. Он нас ждет в своем новом доме.
— Ой, в новом доме! — обрадовалась старушка. — Ну так ты быстрей, отец!
— Надо бы приодеться. Дай-ка мне чистую рубашку.
Шофер посмотрел на часы.
— Но вы уж по-быстрому, а? Я буду на улице в машине. Здесь, напротив дома.
— Сейчас, сейчас, — засуетилась старушка. — Вы уж не беспокойтесь. Ой, отец, да не стой же тут, ступай в комнату, сейчас дам тебе рубашку. Да и ботинки надо бы почистить.
— Словом, пять минут максимум, — кивнул шофер. Дверь опять приоткрылась и застряла. Шофер протиснулся боком.
Дети, разумеется, снова торчали около машины. Но, увидев его, мигом разбежались.
Шофер включил радио. Было тепло, уютно.
Старый Петре, спотыкаясь, спешил к машине. На нем была белая рубашка, воротничок высовывался из-под пальто. Он суетливо обошел «мерседес» кругом, наконец шофер, перегнувшись на сиденье, нажал ручку дверцы. Петре сперва сунул в машину голову, потом забрался и сам, кое-как уселся, с трудом и крепко хлопнул дверцей.
— Э-эх, — кротко и поучающе сказал шофер, — это ведь не какая-нибудь малолитражка. Прикройте спокойно, мягко, она защелкнется сама.
— Да сорвалось у меня, — оправдывался старик.
Машина тронулась. Тихо гудел двигатель. Петре уперся сперва в передний щиток, но, когда выехали на проспект Красной Армии, откинулся на сиденье. Он поглядывал на шофера: надо с ним заговорить или как? Кашлянул, сложил руки на коленях. Машина шла мягко и быстро между нескончаемыми потоками грузовиков. Шофер следил за дорогой.
Проезжая мимо автопарка в Кишпеште, Петре достал из кармана пачку сигарет и, робея, боясь помешать водителю, предложил ему сигарету.
— «Кошут»…
— Спасибо, не надо. — Молодой человек мягким жестом отклонил сигарету.
— Не курите? — сказал понимающе Петре.
Тот не ответил. Когда уличное движение стало менее напряженным, шофер нагнулся, открыл перед носом у старика ящичек в щитке и вытащил красивую пачку сигарет. Петре не смог прочесть название, только заметил, что нарисован на пачке верблюд и пирамида. Молодой человек ловко выщелкнул одну сигарету и вытащил ее зубами.
— Прикуривайте, — протянул спички старик.
— Нет, я вот так… — Он щелкнул зажигалкой. — Вот пепельница, — показал старику.
Шофер больше не произнес ни слова. Они проехали город, проскочили через мост Эржебет и оказались в зеленом поясе Буды. По грунтовой дороге поднялись вверх, по обе стороны тянулись виллы. Старик еще не видел нового жилья сына, не знал даже, где оно хотя бы примерно. Он с любопытством озирался по сторонам, но спросить у шофера не решался.
Машина остановилась у ограды, заросшей кустами сирени. За ней виднелись деревья, большая серебристая ель и ореховое дерево. Приусадебный участок спускался от улицы вниз, там, внизу, скрывался дом.
— Вон ту ручку назад… Не так! Назад…
