Из-за поворота показался чистенький, аккуратно одетый нищий, явно принадлежавший к новому сорту попрошаек. Судя по всему, он предпочитал иметь дело только со слабым полом. За то время, что я наблюдал за его передвижениями от автобуса к автобусу, он ни разу не обратился ни к одному мужчине.
Интервалы между рейсами увеличились, утренний поток пассажирского транспорта заметно иссяк. Большинство тех, кто направлялся в город по делам, уже приехали. Множество грузовиков дожидалось пассажиров. Кроме тех, конечно, которые отправлялись в Тему. Очередь на Тему по-прежнему была длинной. Внезапно и ее как ветром сдуло, и все с разной скоростью бросились к только что подъехавшему грузовику. Через считанные секунды грузовик этот уже отъезжал, оставив на площади нерасторопных или не умевших как следует работать локтями.
А в нашем грузовичке по-прежнему было тихо; лениво завязывавшиеся время от времени разговоры так же незаметно угасали. Те, кому удалось приткнуть куда-нибудь голову, дремали. Теперь не хватало лишь нескольких пассажиров.
Я восхищался припаркованными на вокзальной площади чудесами ганского технического гения — всевозможными ловко переделанными и наскоро собранными из подручных средств «автомобилями». И действительно, некоторые из них утратили всякое сходство со своими прототипами, и заводским конструкторам пришлось бы изрядно поломать голову, чтобы опознать свои модели.
Я наблюдал за приближением девушки-носильщицы, пошатывавшейся под тяжестью бататов, увенчанных изрядным куском вонючей соленой рыбы. Владелица бататов следовала за ней. Я заранее посочувствовал пассажирам того грузовика, которому суждено было принять на борт этот груз, и с трепетом стал следить за ним. На сей раз господь услышал мою молитву, и женщины прошагали мимо.
Из забегаловки трусцой выбежал поваренок, преследуемый, как выяснилось, одной из молоденьких официанток, которая игриво шлепнула парнишку, явно желая поторопить. Женщины в нашем грузовичке тут же притворно запротестовали против чрезмерной вольности нравов, а мужчины высказали несколько недвусмысленных замечаний. Девушка засмеялась и снова шлепнула поваренка. «Заигрывает», — констатировала одна из пассажирок.
Без предупреждения наш водитель вскочил в кабину и посигналил. «Ты готов?» — крикнул он своему помощнику. «Подожди», — послышался ответ.
Заскрипели болты закрываемого заднего борта. Возглас помощника «Поехали!» прозвучал божественной, сладкой музыкой; заработал мотор, шофер еще раз предупреждающе погудел зазевавшимся пешеходам. И мы тронулись в путь. Было 10.25.
Перевод М.Теракопян
Кобина Эйи (Kobina Eyihi)
Обычный случай
Не успевшее отдохнуть тело какое-то мгновение еще отказывалось подчиняться велению воли. Усталость брала верх над стремлением поскорее взяться за дело. Помедлив долю секунды, доктор Кваину вскочил с кровати и выключил стоявший рядом будильник. Семь тридцать. Накануне он добрался до постели очень поздно — почти в пять утра. День выдался суматошный и утомительный. Прием в поликлинике с восьми: непрерывный поток посетителей почти до половины третьего, затем — обход. Это входило в обязанности коллеги Ману, но тот был на больничном. Тяжко пришлось. Больнице нужны по крайней мере шесть врачей, а справляться приходится им втроем. Все трое просто с ног валятся от усталости, а ведь какие-то силы нужны и для приема амбулаторных больных. Эти сплошным потоком идут и идут в поликлинику из города, из окрестных деревень. Господи, с чем они только не являются!.. Вряд ли хоть один из врачей больницы может позволить себе спать более четырех часов в сутки: даже когда Кваину готовился к экзаменам на степень бакалавра медицины — он сдал их с отличием, — ему удавалось спать больше, чем сейчас. Неудивительно, что Ману заболел. Переутомление. Кваину налил воды в чайник только до половины, в рекордные сроки — за две минуты! — успел принять душ. Обжигаясь, залпом выпил наскоро заваренный чай. Необходимо было хоть чем-то наполнить желудок и хоть как-то взбодриться, чтобы выдержать до обеда. Вчера он покончил с обходом в четыре и опрометью бросился домой — приготовить поесть: он жил один. Только взялся за еду — телефонный звонок: вызывали по скорой, несчастный случай.
То, что произошло вчера, было ужасно. Столкнулись два переполненных автобуса. Семь убитых, шестнадцать раненых, из них десять — тяжело. Когда Кваину приехал, доктор Уайт был еще в отделении, пострадавших привезли, как раз когда он собирался уходить. Выматывающая ночь. Почти семь часов они резали, и зашивали, и перевязывали, и вправляли суставы. Душно, липко, всюду кровь. До тошноты. За шесть лет врачебной практики через его руки прошло множество пострадавших в катастрофах, но случая столь ужасного не было ни разу. К тому же в больнице оставались лишь два до смерти уставших врача. Последние операции Кваину делал уже совершенно автоматически: действовали только руки, мозг работать отказывался.
Остаток ночи он провел в морге — занятие еще более тяжкое, чем обрабатывать раны: приводить в порядок, сшивать, накладывать повязки на искалеченные, раздавленные, перерезанные мертвые тела, готовя их к похоронам.
Когда они закончили все дела в операционной, Кваину уговорил доктора Уайта уйти домой: у него семья, он целые сутки дежурил, да еще и в операционную его вызвали рано утром. Ему просто необходимо отдохнуть.
Доктор Уайт — англичанин до мозга костей. Специалист по детским болезням, он просто чудеса творил в их районе, леча искривленные рахитом ноги, чиня переломы и вправляя вывихи. Безотказный работник, самоотверженный человек, настоящий врач, беспредельно преданный своим пациентам.
Когда в половине пятого утра Кваину выходил из больницы, он чуть не падал от усталости. Чудо еще, что благополучно довел машину до дома, смог раздеться и запереть дверь.
Радио напомнило: семь пятьдесят. Придется поспешить. Амбулаторные больные, конечно, уже не умещаются под навесом, специально построенном для ожидающих, толпятся на солнце, сгрудились в скудной тени редких деревьев. Больнице нужны новые помещения и новые врачи. Сколько больных приходилось отправлять домой — мест не хватало.
Он проверил содержимое чемоданчика, взял из шкафа свежий халат и запер дом. Обожженный чаем язык саднил.
Зажигание включилось лишь со второй попытки: надо бы проверить аккумулятор. Ему вечно не хватало времени ни на что, кроме работы, да — урывками — сна. До больницы было около двух километров: пережиток колониальных времен — предоставлять врачу жилье в фешенебельном районе, подальше от больных.
Мотор чихнул и заглох. Господи, бензин! Он и не помнил, когда в последний раз смотрел на указатель. Надо было заправиться еще вчера после обеда, так ведь и пообедать не удалось! Он вышел из машины и огляделся: никаких заправочных станций поблизости. Взял из машины чемоданчик и халат, поднял оконные стекла и запер машину: придется купить канистру бензина после амбулаторного приема, вернуться и залить бак — вот неприятность! Ну что ж, больные прежде всего. Слишком рано — такси сюда в это время не заезжают. Кваину отправился пешком. И сразу почувствовал, как печет солнце.
Первое такси, которое он окликнул, было уже занято — всего один пассажир, но водитель не захотел ехать к больнице: невыгодно. Бессмысленно было стоять и ждать, разумнее идти и попытаться поймать машину по дороге. Кваину прошел почти полпути, когда кто-то узнал врача, остановился и специально сделал крюк, чтобы подбросить его до больницы.
Его сразу же поразила тишина. Больных, как обычно, хватало, однако было необычно тихо, даже стоны звучали приглушенно. Вряд ли потому, что именно сегодня сестрам посчастливилось утихомирить плачущих детишек и воркующих над ними матерей. Кваину не стал доискиваться причины, главной его заботой было поскорее добраться до кабинета и начать прием. Он так и не заметил ничего особенного, пока не услышал оклика.
— Эй, друг! Доктор! — Он сначала не понял, что это адресовано ему. Обернулся. Перед ним, держа наперевес ружья с примкнутыми штыками, стояли два солдата.
У Кваину замерло сердце. Он бросил взгляд на дверь своего кабинета, в которой, громко скрипя сапогами, появился капрал.
— Эй, вы! Продолжать! Встать — сесть! Встать — сесть!.. — Вот когда Кваину увидел еще двух солдат, муштровавших нескольких его подчиненных. Среди них были фармацевт Менза, толстый господин Гиэба — старший медбрат, и еще несколько мужчин и женщин в белых халатах, которые по команде приседали и поднимались, держа руки за головой. Он взглянул на больных, молча сгрудившихся под навесом.
— Доктор, который час? — Эти слова произнес человек, тоже появившийся из дверей кабинета. На человеке был прекрасно сшитый офицерский мундир, хотя доктор Кваину не мог определить его чин. Он так и не научился разбираться в звездах и просветах на погонах, они ничего ему не говорили.
