плоды. Страшновато — но как сладко и заманчиво подсасывает внизу живота, когда думаешь об этом. Сколько упущено… а ведь могла бы с ним… о нём такое рассказывали… а этот, помнишь, на пляже, как он на тебя смотрел, когда вы отдыхали с подругами в Сочи, без мужей, — какой красавец был. А втроём попробовать? Два жестоких, активных самца и ты одна, такая покорная? А втроём, но с ней? А вдвоём с девушкой, хорошо бы с молоденькой, да где же её возьмёшь? Всё, всё, что снилось, что мерещилось в полудрёме мучительных, неудовлетворённых ночей, когда быстро кончивший муж спит, отвернувшись к стенке. Всё, виденное когда-то в затёртой, дрожащей, расплывчатой третьей копии запретной порнухи — на просмотрах у соседей, на только появившихся видиках — стыдливо охая, притворно ужасаясь и отворачиваясь. А что сейчас-то терять? Время получать, приобретать и пробовать. Пробовать запретные плоды, надкусывать всё подряд. Не понравится — выплюнем и пойдём дальше, но галочку поставим. Время-то идёт! Крутится стрелка этого мерзкого счётчика, отсчитывающего морщины, геморроидальные шишки, ненужные сантиметры и лишние килограммы, выпирающие почему-то там, где им хочется, а не там где они нужны! Ну почему они откладываются не на ягодицах, превращая их в ту, такую желанную «бразильскую задницу», а выше, на талии, придавая фигуре мужественную квадратность? Будьте вы прокляты, возрастной метаболизм и менопауза! По отдельности с вами можно бороться, но вместе вы — это часы на тренажёре, голодные обмороки и тихие ночные рыдания, так, чтоб он, сволочь такая, забывший давно, что нужно делать с тем, что там у него между ног, и громко храпящий рядом, — не проснулся.
Замужем? Конечно. Вторично. Первого оставила ещё там, в прошлой жизни — в России. В память о нём остался сын — взрослый уже парень, женат, вот-вот внуки появятся. Не хочется, конечно, переходить в разряд бабушек, но с другой стороны — моложавая бабушка — тоже неплохой имидж. И работа хорошая, хоть и поднадоевшая изрядно — что-то связанное с финансами: менеджер, финансист, но не рядовой — руководитель группы, например. И зарплата соответственная — даже выше, чем у мужа.
И зовут тебя… наверно, Женя. Да, конечно, Женя! Вот только идёшь ты сейчас, Женечка, не с работы. Ты взяла сегодня, в пятницу, на полдня отгул и поехала к другу — вот почему так довольно и расслаблено покуриваешь на ходу, вот почему так не торопясь бредёшь, и лёгкая, загадочная улыбка время от времени проскальзывает по аккуратно подведённым губам. Думаешь, что у тебя всё хорошо, да? Что ты всё любишь делать тщательно и неторопливо, что спланировала свою жизнь и всё идёт по плану? Только вот если б знала ты, что на самом деле думает твой любовник о тебе и этой твоей неторопливости — он же прилично моложе тебя, горячий, быстрый, и только делает вид, что не знает твоего возраста… А что думает муж? В те редкие вечера, когда ему хочется любви, а ты торчишь в ванной по сорок минут — зубки надраиваешь, морщины разглаживаешь, а он лежит в кровати и злобой наливается. У него уже давно вся кровь от члена к мозгу прилила, и уже вместо секса хочется ему так ласково спросить, когда ты, наконец, выйдешь: Ну что, милая, зубки начистила? А как улыбнёшься в ответ, так и хрясть без замаха, с оттяжкой в твои белые, блестящие, наполированные… И красить волосы приходится всё чаще, да и подтяжку следующую пора уже сделать — а то вот мальчик твой, пятничный, на шею, где складочки дряблые собираются, поглядывать стал. Да и его самого уже пора сменить — наглеет ведь. На небольшие подарки к праздникам уже недовольно коситься начал. Про свой близящийся день рождения уже несколько раз с нажимом упомянул, а сам только цветами отделывается — знает ведь, сучок, что всё равно они у него в квартире останутся — не потащишь же ты их домой. А он потом их другой бабе подарит. И по утрам вставать всё тяжелее. Вырвать себя из сна, из сумеречного мира полузабытья, в который и попадаешь-то только с помощью снотворного — с каждым годом становится всё трудней.
Ну, конечно, — дорогой кондоминиум: новенький, шесть этажей с охраной, лифтом и с подземным гаражом. Стой, погоди, не выбрасывай сигарету, у меня есть ещё, что тебе сказать, ты… ты… да у меня жена бывшая, такая же точно… тоже, наверно, курит сейчас где-то на улице… Дрянь…
Щёлкнула пальцами наманикюренными, выстрелила окурком на мостовую. Портье мордатый за стойкой здоровается вежливо, протягивает пачку писем, сальными глазками ощупывает, улыбается.
Стемнело, лиц выходящих не различить. Только на долю секунды, пока прикуривают, огонь выхватывает из тьмы отдельные детали: прищуренный глаз, губы, мягко сдавившие фильтр сигареты, размытый, колеблющийся профиль. Миг, вспышка — и все вновь исчезает в полумраке едва освещённой улицы. Пора домой. Хочется в туалет, замёрз, нагулялся — или простата уже шалит? Через два квартала у него внезапно появилось ощущение, что за ним кто-то идёт, не отставая, держась позади шагах в десяти. Щекочущее чувство, что кто-то смотрит в спину — словно несёшь мишень между лопаток. Пройдя ещё немного, не выдержал и резко оглянулся — никого. Улица пуста. Легче не стало. Чувство, что за ним наблюдают, изучают через прорезь прицела, через окуляр микроскопа, не отпускало. Жутко хотелось побежать, заметаться, запетлять зайцем, уводя охотника от своей норы. С трудом взял себя в руки. Нервы ни к чёрту.
У дверей квартиры долго нашаривает нужный ключ. Замерзшие пальцы не слушаются, и тот никак не попадает в щель замка. В квартире холодно и накурено — перед выходом приоткрыл окно, чтоб проветрить, но застоявшийся табачный запах не исчез, а вот тепло выдуло. Снял ботинки — ноги были мокрые. Чертыхнувшись, снял и носки, бросил их тут же в прихожей. Сунул ноги в растоптанные тапки и прошёл, не снимая куртки, на кухню — поставить чайник. Он давно уже жил на кухне — только на ночь уходил в спальню, да и то не всегда — часто засыпал на незастеленном диване в гостиной, выронив книгу и не выключив свет. На кухне было теплее, сюда он перетащил компьютер и единственное кресло, но основной причиной было, что тут он позволял себе курить — никчёмный самообман — кухня была частью гостиной, и быстро пропахла вся квартира. Гора посуды в раковине. Книжный развал на столике возле дивана. Не застеленная уже месяц кровать — пора поменять, сдать бельё в стирку, перегоревшая лампочка в коридоре. Есть не хотелось, да и нечего — готового в холодильнике нет (не безденежье — на еду хватает — просто лень). Размораживать и варить последний кусок заиндевевшей курицы — долго, но закусить чем-то надо — хочется выпить, продрог. Вспомнил про коньяк, оставшийся с Нового Года. Хорошо отпраздновал — оливье и селёдку под шубой купил в магазине; посмотрел, конечно, «Иронию судьбы» — вот за ночь почти полбутылки и уговорил. А сейчас пойдёт и так, без закуски. Налил, закурил, включил компьютер, согрелся.
Ну, что, Женечки, что, сучки, — пожалте в гости. Сами, без мужиков. Расскажите, хорошо ли вам с вашими новыми мужьями? Счастливы? И не надо мне врать — я ведь знаю ваши жизни, Женечки вы мои милые. Хреновые у вас дела, что бы вы там себе и мне ни врали. Выдумали вы себе свои жизни, а я вот вам придумал другие. Вы сочиняли себе сказку — и все одну и ту же, только платья разные были у ваших Золушек, а Принцы всё те же. Вы вырвали у жизни второй шанс, а к полуночи все равно не успели. И оказалась ваша Золушка снова с тыквой вместо кареты и в одном рваном башмаке. Я же вижу это — я же не просто так хожу за вами!
Кода
Где там сейчас, моя Женечка? Под каким следующим мужем? Женя, если бы ты не ушла тогда, я бы сочинил твою жизнь лучше, интереснее, ярче. В ней не было бы затхлых подъездов и утренней тоски, унылой работы и бессмысленных пустых вечеров, старости и ощущения напрасно прошедшей жизни. Всё было бы иначе! Ты была бы счастлива! Что ты выиграла уйдя? Женя… Женечка, моя… Дрянь, курящая на ходу. Ты выдумала себе свою судьбу и сломала мою — и что теперь? Я придумываю твою историю, а кто-то…
