Значит, постояв немного на якоре, и все такое, они поплыли обратно, домой в Бристоу, где всех их сразу же арестовали за незаконные земельные махинации; а малютка Джек Хоукинс оказался тридцатидвухлетним карликом; а Большому Джону Слюньверу пришлось покупать себе новую деревянную костылю, потому что старую Осип спалил в костре. Стен Гунн оказался юношей в расцвете сил и здаранья, ну, а верный кот Том вернулся в свой Ньюкасл.
Весьма изящно он изрек
Бурчание в траве
Вот ковыляет что есть ног
Авот адет амне.
Асредь атрав амнибус
Авнебесах Луна
Ачудится апасный путь
Аможетбыть хана.
Но все равно иду вперед
Без грусти и тоски
Вперед, вперед, вперед
Вперед, друзья мои, к победе и славе в
тридцать девятый раз.
Возобновляя старую традицию, пыльные шлянцы медленно, но медленно возвращаются в Лиддипул. А помните старый обычай продулок по Балдей-стрит? Вновь входит в моду солнечное заговение на просторах Пивного Холла, а при морских прогулках пригодятся и ботинки для нагого кусания. И если мы, в общем-то, равнодушны к Моменту Королевы Викторинии, то почему бы не заглянуть в Худоубожественную Гуляйрею, особенно если вдруг пойдет дождь. Свин-Джоп Хаус кажется весь черным (и белым от маленьких пилигримчиков, которые слетаются сюда из Кислого Колледжа). Горабская Сратуша – весьма истерическое здание, хотя большинство старья, что хранится там, – подделки, и уж поверьте мне, Королева Анна никогда там не ночевала. Аэроперт «Шляут»предлагает к уснугам свои самолеты (уже без патроля правительства), да и компания Л.Ч.Ч.Ч. (Лиддипульский Ча-Ча-Ча) работает превосходно. Газета «Мерзки Быт» теперь распродается на три номера больше – это за счет иностранцев, которым все надоело, и они уехали домой.
Да уж, в Лиддипуле есть чем заняться, правда, не все сподручно.
С чего это Пружиндент-то-Голый и Докер Аденоид так подружились последнее время? Спросите чего попалегче. За что был уварен Селедом Злойлед? Почему это Горазд Мак-Мильен играет в гольф с Попом Хопом? Почему Франк Камменс и его Треть-Бульон выступают против Общего Рыла? Спросите чего попалегче. Почему Хренцог Едимбургский так расплавался на яхте с Удойной Фигой? Почему Привеса Маргарина с Бонем Артритом распоряжаются Ямайкой? Спросите чего попалегче. Почему Презервент Трупмен не пожертвует свою пенсию на благодурительные нужды?
Для Клайва Барроу это был вполне обычный день, каких много случалось на его веку, ничего особенного или странного, все в полном полядке, в общем, ни Богу свечка, ни черту кочерга, живи да пожевывай; но для Роджера это был необычайный, подлинный День изо всех дней, красный Пень в календаре… потому что Роджер сегодня собрался жениться и, одеваясь утром, вспоминал гей-развеселые холостяцкие пирушки-выпивушки, которые он, бывало, закатывал с приятелями. А Клайв не проронил ни слова. Для Роджера все вокруг как бы преобразилось – еще бы, об этом дне столько рассказывала мама, и он уже представлял, как нарядный, в своем лучшем костюме и всем прочем, он улыбается и пожимает руки направо и налево, а гости, подтягивая резинки и шнурки, бросают зерна криса на его машину.
Обладай же ею ныне и тризно… доколе смерть не различит вас… – все это он уже давно выучил наизудь. Клайв Барроу казался совсем бесчувственным. Роджер представлял себе Энн в струящемся подвенечном приборе, как ее везут к алтарю, а она блаженно улыбается. У него даже закоротило внутри, когда он прицепил галстук-бабочку и пригладил волосы перед зеркалом. «Надеюсь, я поступаю как надо,» – подумал он, глядя на свое отложение. – «Достаточно ли я хорош для нее?» Право, Роджеру не стоило волноваться, ибо он был именно таков. «Не украсить ли мне мои колеса цветами?» – говорила Энн, до блеска начищая подставку для ног. – «Или оставить как обычно?» – продолжала она, глядя на свою седогривую матушку.
«Какая разница,» – отмечала мать, подавляя усталый зевок. – «Все равно он не будет смотреть на твои колеса.» Энн слабо улыбалась, как человек, повидавший немного радостей в жизни.
Но, к счастью, из дальних морей возвратился эннин папаша и отменил жениха.
Облачившись в свой задрипезный коричневый свинтер, я легко смешался с долбой в Невильском клубе, который был изрядною дырой. Вскоре я услыхал, как все отгружающие стали говорить что-то вроде: «Кто тут главный?» Внезапно я заметил колоду корней и телиц, сидевших большой кучей прямо на полу. Они курили жмурь, пили одеон и тащились от всего этого на полную катушку. Кто-то из них был всего-то метр от полу, но имел собственный индийский гриб, который отрастил во сне. Дымя и булькая вовсю, они в момент настропалились и принялись отплясывать танец дикого живота, выкидывая неокрасуемые коленца.
Они не обольщали внимания ни на что вокруг. Одна телица всем раздавала пирожки с хлопками, имевшие большой успех. Пораженный и законфученный, я натянул резиновый хлящ, направляясь к двери.
«Будьте любезны, не толкайтесь,» – произнес тухлый голос.
«Что вы о себе воображаете?» – воскликнул я, гордо ушмеляясь.
«Я тут главный,» – произнес голос тухло, но грозно.
«Луна на небе – ах!» – вскричал другой, и началась музыка.
Мимо протанцевал негр, пожиравший банан, или кого-то еще. Я скукожился, надеясь попасться ему на глаза. Он обглазел меня и спросил устало: «Друг или невдруг?»
«Не вдруг,» – воскликнул я и застиг его врасплох.
Я робкий, старомодный
Стеснявый я до слез
Я ни к чему не годный
Поверьте, я всерьез.
Я робкий до концов ногтей,
И пикнуть не решусь
Нет у меня совсем друзей
И танцевать боюсь.
Как во джунблях… во дремучих джунблях… сегодня ночует Белючий Охотник.
У изножия его постели Отумба несет строжу, охреняя хозяина от ядовитых несмыкающихся, например от смертоносной хвобры и могутного капитона.
Он и не подозревал, что как раз на следующее утро, как раз с самого браннего позаранка и случится настоящее приключение.
С чашей кончая Отумба разбудил хозяина, и они заправили свой путь в самую гущу джунблей.
«Кто это там?» – спросил Блевучий Находник. – Уж не слонопотам Пилл ли это, щеголяющий с новой шкурвой?
Может, это Летающий Голодранец спешит по делам?"
«Нет, ведь он шагает,» – сказал Отупа на суахили, как если бы из-за тридевяти земель. Вскоре они вышли на завалинку в джунблях и разбили шлягерь.
Джумбля-Джим, чье имя пусть останется неизвестным, медленно, но неторопливо пролажал свой путь сквозь заросли кальсон, не потосливая, что за ним наблевает Белючий Охапник.
«Ату его, Атумба, – сказал Вонючий Охальник. – Пусти ему пух и прах!»
«Нет! Но, может быть, на следующей нетеле я набью этим пухом подушку, которая сейчас мирно лежит в автобусе номер девять.»
Джемпер-Грим, чье имя пусть останется в норме, увидел, как Валячий Хахальник и Докеришка Гавкин стреляют носоглотов, гиппопертоников, а заодно и Отумбота.
«Не увивайте этих желудных!» Но на них эти слова не произвели печаления. Они все стреляли и стреляли алликратеров, тихих казанов, жидаффов, проказов, а заодно и дядю Тома-Кобру и прочих… старика дядю Мишу-Гризли и прочих… толстомясого Братца Кролика, Братца Бегемотика и прочих… Братца Тигру, ушастого Чебурашку и остальных– прочих.
Один под древом я сидел,
Я скромен, толст и мал.
Мне кто-то сладко песню пел,
Но кто – не разобрал.
Гляжу я вверх, на небеса -
Певицу не найду.
Дивлюсь я: кто ж моя краса?
Где спряталась в саду?
Кто ты, явись! Напрасен страх!
Так тщетно я взываю.
Ты, верно, прячешься в ветвях,
Приди ко мне, родная!
Заснул под сладкий тот мотив,
Что снилось – не пойму.
Проснулся, кустик оросив,
Вернулся под листву.
Вдруг на сучке увидел я -
Тут, брат, разинешь рот! -
Сидит обычная свинья
И, что есть сил, поет.
Я думал, ты – девица!
Мне смех не превозмочь.
Вспорхнула тут певица
И улетела прочь.
Генри был сыном своего отца, и вот настало время ему кончать со школой и подаваться в отцовское дело, то есть в тарабан-спекуляцию. Дело это было с гнильцой, и загнивалось довольно быстро.
«Папаня, ведь тарабан – спекулянтское дело – гнилое, не так ли?» – спросил Генри, молодой парень. Отец его Гарри не промедлил с ответом:
«Не городи чепуху, Генри. И отцы твои, и деды, что жили раньше того, даже раньше меня, черт подери!» – все были тарабанщики, и ничего тут не попишешь." Произнеся сие, он подвинул свои костыли поближе к очагу.
