Соседки переглядывались и думали, что бедняжка слегка спятила; все подружки злорадно хихикали у нее за спиной над ее ужимками и жеманством.
За такую сдержанность на людях она вознаграждала себя дома: нацепив на шею ожерелье из восточных перлов, на руки — мавританские браслеты, а на голову — алмазную эгретку, она в своих грязных лохмотьях прохаживалась по комнате и смотрелась в осколок зеркала. Один раз она с простодушным кокетством даже выставилась в окошко, чтоб поразить своими уборами какого-нибудь прохожего.
У колодца. Гравюра XIX в. Волею судеб вездесущий Педрильо Педруго как раз в это время сидел без дела в своей цирюльне напротив, и алмазный блеск коснулся его недреманного ока. Он тотчас кинулся к подзорному окошечку и узрел замарашку — супругу водоноса, разубранную, как невеста на Востоке. Он мысленно составил полную опись ее драгоценностей и со всех ног помчался к алькальду. Вскоре поджарый альгвасил уже несся по следу, и бедняга Перехиль не успел оглянуться, как был схвачен и снова предстал перед судьей.
— Ах вот как, негодяй! — разъяренно вскричал алькальд. — Ты мне плел, будто покойный нечестивец оставил тебе только пустую шкатулку, а теперь я слышу, что твоя жена красуется в отрепьях, разубранных жемчугом и бриллиантами. Подлая тварь! А ну-ка выкладывай все, что награбил у своей несчастной жертвы, и ступай на виселицу, она уже давно по тебе плачет.
Водонос в ужасе пал на колени и без утайки рассказал, каким чудесным путем досталось ему богатство. Алькальд, альгвасил и проныра-цирюльник жадным ухом внимали этой повести о зачарованных сокровищах. Альгвасила отправили за мавром. Попавший в когти блюстителей закона, мусульманин был насмерть перепуган. По виноватому виду и потупленным глазам водоноса он догадался обо всем. «Скотина ты несчастная, — бросил он ему мимоходом. — Говорил же я тебе: не болтай с женой».
Мавр рассказал точно то же, что и его сообщник, но алькальд разыгрывал недоверие и угрожал тюрьмою и пытками.
— Спокойно, добрый сеньор алькальд, — сказал магометанин, к которому вернулись рассудительность и самообладание. — Какой нам толк затевать свару и портить все дело? Кроме нас, никто об этом ничего не знает, вот и хорошо. Сокровищ в подвале хватит на всех с лихвою. Обещайте честный дележ — и все наше, а нет — пусть все там и останется.
Алькальд в сторонке посовещался с альгвасилом — тот на таких делах собаку съел.
— Обещайте им что угодно, — сказал он, — лишь бы до сокровища добраться. А там заберете себе все и, ежели эти двое только пикнут, припугнете их костром, как чародеев и нечестивцев.
Алькальду совет понравился. Он расправил чело и обратился к мавру.
— Повесть ваша необычайна, — сказал он, — но, может быть, и правдива, не могу сказать, пока не удостоверюсь воочию. Нынче же ночью вы повторите заклинания при мне. Если сокровища и вправду существуют, мы разделим их по любовно, и дело с концом; если же вы меня обманули, то пощады не ждите. А пока останетесь под стражей.
Мавр и водонос на это охотно согласились: они ведь знали, что правда на их стороне.
К полуночи алькальд, альгвасил и неотлучный брадобрей, все вооруженные до зубов, тронулись в путь. Они вели под конвоем мавра и водоноса и прихватили с собой дюжего осла, бывшего приятеля Перехиля, чтоб нагрузить его сокровищами. Никем не замеченные, они подошли к башне, привязали осла к смоковнице и спустились в четвертый башенный подвал.
Восковой огарок был зажжен, и мавр прочитал по свитку заклинание. Как и в прошлый раз, содрогнулась земля, и каменный пол с грохотом разверзнулся, открыв узкую лесенку. Алькальд, альгвасил и цирюльник замерли в страхе и сойти вниз не отваживались. В подпол спустились мавр с водоносом, два стража сидели там все так же безмолвно и недвижно. Они отодвинули пару больших кубышек с золотом и драгоценностями, водонос по одной вынес их на плечах и, хоть был крепок и привычен к тяжестям, все же пошатывался под ношей, а навьючив ее на осла, понял, что больше тот не свезет.
— На этот раз хватит, — сказал мавр, — повезем больше — еще, пожалуй, заметят, а здесь и так богатства хоть отбавляй.
— Там еще что-нибудь осталось? — спросил алькальд.
— Осталось-то самое главное, — сказал мавр, — громадный кованый сундук, полный жемчуга и других каменьев.
— Вытащить сундук во что бы то ни стало! — потребовал ненасытный алькальд.
— Я вниз больше не пойду, — заупрямился мавр. — Говорю же — нам хватит с избытком, а алчность к добру не ведет.
— Этак моему бедняге ослу недолго и спину сломать, — прибавил водонос.
Приказания, угрозы и уговоры не подействовали, и алькальд обратился к своим подручным.
— Помогите мне поднять сундук, — сказал он, — и мы разделим его на троих.
С этими словами он стал спускаться по лесенке, а альгвасил и цирюльник нехотя последовали за ним.
Как только они скрылись внизу, мавр тут же задул огарок, под землею прокатился гул, и пол сомкнулся над головами трех достойных особ.
Затем мавр поспешил наверх и перевел дыхание лишь на свежем воздухе. Коротышка-водонос почти не отстал от него.
— Что ты наделал? — воскликнул Перехиль, когда они чуть-чуть отдышались. — Алькальд и те двое — они же остались с маврами в подвале!
— Такова воля Аллаха, — заметил набожный магометанин.
— И ты их не выпустишь?
— Сохрани Аллах! — ответствовал мавр, поглаживая бороду. — В книге судеб записано, что они пребудут под заклятием, пока до клада не доберется еще кто-нибудь. Аллах ведает, когда это будет!
И, сказав так, он забросил огарок свечи далеко в темные заросли оврага.
Теперь уж поделать ничего было нельзя, и мавр с водоносом повели в город тяжко нагруженного осла; Перехиль без конца обнимал и целовал своего нежданно вызволенного длинноухого товарища. Трудно даже сказать, чему простодушный гальего радовался больше — несметным богатствам или новообретенному ослу. Два добытчика разделили клад полюбовно и справедливо: правда, мавр, пристрастный к украшениям, отбирал себе большую часть жемчугов, самоцветов и прочих безделушек, но взамен отдавал водоносу впятеро крупнейшие великолепные и массивные золотые изделия, чем тот и был вполне доволен. Они не стали дожидаться новых неприятностей и разъехались со своими богатствами в разные стороны. Мавр вернулся в Африку, в свой родной Танжер, а водонос с женою, детьми и ослом быстренько перебрался в Португалию. Там жена взялась за него как следует, и он стал важною птицей, ибо она заставила его напялить на длинное тулово камзол, а на короткие ноги — штаны до колен, носить шляпу с пером и шпагу на боку и сменить прозвание Перехиль на звучное имя Дон Педро Хиль. Потомство его было веселое, радушное, приземистое и кривоногое; сеньора же Хиль, с головы до ног в оборках, бахромках и кружевах, унизанная перстнями, завела моду на роскошное неряшество.
Алькальд и присные его по-прежнему замурованы в подвале громадной Семиярусной Башни. Их, наверно, хватятся, когда в Испании недостанет пронырливых цирюльников, хищных альгвасилов и лихоимцев-алькальдов, но покамест их здесь вдосталь, и похоже, что наша троица просидит в подвале до второго пришествия.
Как-то ввечеру, прогуливаясь по заросшей смоквами, гранатами и миртом узкой ложбине, которая отделяет крепостные угодья от садов Хенералифе, я был поражен романтическим зрелищем мавританской башни наружной стены Альгамбры: вся в рдяных лучах закатного солнца, она высилась над кронами деревьев. Высоко вверху виднелось одинокое окно; из него вдруг выглянула женская головка, убранная цветами. Женщина эта была явно не из простых обитателей крепости; ее внезапное и живописное появление напомнило мне волшебные сказки о пленных красавицах. И уж совсем в сказке я почувствовал себя, когда верный Матео сообщил, что это Башня Царевен (la Torre de las Infantas), названная так оттого, что в ней, по преданиям, жили дочери мавританских властителей.
Башня ЦаревенЯ побывал в этой башне. Посторонних туда обычно не водят, хотя там есть на что полюбоваться: затейливым изяществом внутренней отделки она не уступает любой другой части дворца. Красивый срединный чертог с мраморным фонтаном, высокими аркадами и пышно изукрашенным сводом, арабески и лепнина по стенам небольших, но отменно уютных покоев — все, конечно, в небрежении, все изношено временем, но все согласно с тем, что здесь когда-то живали царственные отроковицы.
Маленькая старушонка-фея, которая ютится под дворцовой лестницей и бывает на вечеринах Доньи Антонии, знает чудные истории о трех мавританских царевнах-узницах этой башни; их туда заточил отец, жестокий правитель Гранады. Позволены им были только ночные конные прогулки в горах, и, если кто-нибудь попадался на пути, его предавали смерти. По словам рассказчицы, их и теперь еще можно иногда увидеть в полнолуние на пустынных откосах, верхом на лошадях в роскошной, сверкающей каменьями сбруе; но если их окликнуть, они исчезают.
