Третий – про воровство, бестолковость, жадность, ложь. И так далее.
«Вот, – говорят эти люди. – Вот вам вся правда о войне!»
Нет, конечно, это не так.
Но не в том смысле, что это выдумки. Наверное, всё это было. Может, было что-то и похуже.
Но это правда не о войне. Правда о войне – это о войсковых операциях и обо всем, что с этим прямо или косвенно связано.
А это – правда о жизни.
В жизни много насилия, жестокой похоти, бесстыдства, алчности. Но кто сказал, что в роковую годину войны все эти человеческие свойства должны отвалиться, как короста? Кто сказал, что грубые, злые, вороватые, туповатые и похотливые люди в один миг превратятся в чистых, благородных и бескорыстных рыцарей?
Да нет, конечно.
Наверное, в бараках и палаточных городках великих строек социализма тоже насиловали девчонок, начальство наглело, а мелкота воровала.
И безо всякого социализма, в фабричных слободках, делалось то же самое.
И не только в России, разумеется. Везде так бывало.
Война тут ни при чем. Другое дело, что на фоне войны всё это смотрится еще гаже, чем в декорациях мирного времени.
Но тут уж ничего не поделаешь.
клиника осажденной крепости
Известную переводчицу Татьяну Гнедич арестовали в начале 1945 года. Она сама на себя донесла. В чем же она созналась? Оказывается, по просьбе британского дипломата она перевела поэму Веры Инбер «Пулковский меридиан» на английский, причем стихами, для публикации в Лондоне. Дипломат сказал: «Вот бы вам поработать у нас, как много вы могли бы сделать для русско-британских культурных связей!»
Напомню, что СССР и Великобритания были союзниками.
Идея поездки в Англию застряла у Татьяны Гнедич в голове – и она сочла эту мысль предательской. И заявила сама на себя.
То есть созналась в мыслепреступлении.
Ее осудили на 10 лет ИТЛ (измена родине, неосуществленное намерение)[1].
Однако гримасы жизни не кончаются с отменой выездных виз.
Вот какая-то петербурженка написала в gazeta.ru про «девять причин, по которым она уезжает из России».
И народ активно обсуждает. Почти две тысячи комментариев. Всплывает тема предательства и измены.
Побойтесь Бога, друзья. Предательство (измена родине) – это переход на сторону врага во время войны или шпионаж в пользу иностранного государства. И всё.
Переезд в другую страну ничего общего с предательством не имеет.
Это как надо было изнасиловать людям мозги идеей «осажденной крепости», что даже современная молодая женщина считает свой отъезд за границу на ПМЖ чем-то нехорошим, непорядочным. Поступком, который нуждается в объяснениях и оправданиях.
Какой-то наследственный бред.
Так и вижу женщину, вбегающую в кабинет особиста:
– Арестуйте меня, я захотела съездить в Англию…
Грустные мысли грустного человека
«cost/effect
Ну вот, – думает некий молодой образованный литератор, – вот я гляжу и вижу: что там, что здесь – одно и то же. И справа, и слева, и среди либералов-прогрессистов, и среди охранителей-реакционеров, и в проправительственном лагере, и в оппозиционном – всё одинаково».
Все, ну почти все, на 99 % – самоуверенные недоучки, все – надутые самовлюбленные нарциссы, все – руками и ногами держатся за теплое местечко… Все – интриганы и кумовья, все – больше всего на свете обожают деньги и стремятся побольше заработать, а если неопасно, то и украсть, распилить, получить откат, учредить дочернее предприятие и качать через него деньгу. И при этом сколько амбиций, сколько восторгов по поводу себя и сколько деятельной ненависти к врагу, которым чаще всего оказывается не человек из противоположного лагеря, а соратник, вдруг ставший конкурентом…
«Да, – думает молодой образованный литератор. – Тут барахло, и там дрянь, и там стыдно, и тут позорно».
Тут, то есть в оппозиционном лагере, что меня ждет? полтораста лайков в фейсбуке? Восторги мальчиков и девочек в виртуале? Крепкое рукопожатие старого демократа на тусовке в восемнадцать человек? Хамская ругань оппонентов? И вечная опасность, что во дворе по башке дадут из хулиганских побуждений с целью кражи мобильника…
А что меня ждет там, среди поклонников правительства и защитников устоев? Да точно то же самое. Те же полтораста лайков, те же восторги десятка мальчиков и девочек, такое же рукопожатие старого патриота на такой же утлой тусовке, такая же хамская ругань оппонентов…
Но только одна-единственная разница. Не по башке во дворе, а место политического обозревателя, а там, глядишь, и что-то повыше. Зарплата, да еще гонорары. Соцпакет.
Так что получается – две чаши весов абсолютно уравновешены, но на одну из них ложится пачечка денег, страховой полис и пропуск в солидное какое-нибудь учреждение.
«Вот, собственно, и весь выбор», – думает молодой образованный литератор изначально независимых и отчасти оппозиционных взглядов.
– Позволь, дружочек, а как же принципы?
– Ах, папенька, оставьте!
технология власти
Президент с трудом дозвонился до министра обороны.
Тот не смог дозвониться до главкома сухопутных войск и оставил ему голосовое сообщение.
Главком послал эсэмэску командующему армией.
Командарм нашел в Контактике нужного комдива.
Комдив зашел в Контактик, просек ситуацию, быстро узнал у знакомого комполка мобильник комбата, но комбат очень долго был в недоступе.
А потом отзвонил и сказал, что у ребят на телефоне деньги кончились, и они послали салабонов раздобыть бабла.
Когда салабоны вернулись, а деды положили деньги на телефон взводному, президент снова позвонил министру обороны, чтобы сказать, что ладно, всё, проехали, забыли, отбой-вольно-закури.
Но у министра обороны было поставлено на «без звука», и он пропустил звонок.
А когда перезвонил, то адъютанты президента сказали, что им ничего не известно о приказе действовать по плану «Ч».
«На нет и суда нет», – подумал министр обороны и хотел позвонить главкому сухопутных войск, но увидел, что села батарейка.
этнография и антропология
Недавно прочитал книгу Леона-Поля Фарга «Парижане и парижанки».
Сборник занятных, остроумных, но, в общем-то, пустеньких очерков о парижских кафе по состоянию на 1939 год.
Умилительная серьезность: вот тут славно пекут, зато там бывал Поль Бурже; тут вкусный кофе, там отличные недорогие вина. Это кафе для банкиров, это для актеров, это для клерков, это для рабочих людей – ведь всем хочется посидеть вечером за стаканом вина, поболтать с приятелями…
Великая книга.
Из нее становится кристально ясно, почему Франция в 1940 году так безропотно и так охотно сдалась немцам.
Потому что национальной идеей Франции стало кафе.
Не «свобода, равенство и братство», не «прекрасная Франция», а именно кафе.
Я сижу за своим любимым столиком в своем любимом кафе, пью свое любимое вино или смакую свой любимый ликер, болтаю со своими любимыми друзьями-соседями – вот и вся моя любовь к родине. Моя родина – здесь, вот она: четыре столика, гарсон, карточка меню. И пока в моем кафе мне подают вино и мясо – значит, с родиной всё в порядке.
О, да, разумеется, не все так думали и так действовали. Но тех, кто думал и действовал иначе, было прискорбное меньшинство.
И когда это меньшинство обращалось к большинству с разными высокими словами и призывами, то большинство отвечало:
– Погоди, дружище! Скажи честно – разве лично тебя арестовывают, везут в лагерь, казнят? Выгоняют из дома? Отнимают костюм и шляпу? Разве лично тебе не дают читать газеты и ходить в театр? Не платят зарплату? И самое главное – что, разве закрылись парижские кафе?
Но бог с ними, с парижанами и парижанками.
Ах, дорогие мои москвичи и москвички, как бы кафе не сделалось и нашей национальной идеей.
Кафе в широком смысле слова: от сверхдорогих ресторанов через «Жан-Жак» и «Кофе Хаус» к скамеечке, где можно расположиться с «Клинским» и чипсами.
Кафе – ну, еще и кредит, конечно.
А на все вопросы ответ один. Парижский, образца 1940 года:
– Погоди, старик! А вот лично тебе что запрещают?
не требуя наград за подвиг благородный
Он был поэт, а она – литературовед и критик.
Он был коротко, почти наголо стрижен (сам себя стриг машинкой с насадкой один миллиметр, он потом ей рассказал), но зато всегда ходил в костюме, в начищенных ботинках, в белой рубашке и бабочке. В костюме старом, заношенном, но хорошем – и это был стиль.
Она тоже была очень коротко стрижена, но не на один миллиметр, а на пять, наверное, – и ходила к дорогой парикмахерше, к самой дорогой в их городе, но ей это было бесплатно, потому что она тоже бесплатно готовила ее детей в институт по русскому и литературе и по английскому тоже – мальчик уже поступил, и она занималась с девочками. Одевалась в темные свитера до колен, цветные брюки и почти мужские ботинки.
