гашетки, не солдат, а великан. Очень большой человек. А лицо усталое, вид задумчивый. Или мне это так при голубом свете ракеты показалось.
Вначале взяла меня робость. Как это я на такого богатыря кинусь? Не могу ни приподняться, ни набрать сил для прыжка… А наши ждут. Сигналят мне. Дёргают за пятку: «Давай-давай, Иван, сроки пропустим, смена придёт».
И тут меня словно осенило: «Ишь, старый-то он какой! Ведь по годам-то мне дедушка. И задумался-то, наверно, о внучатах». Эта мысль меня подтолкнула — кинулся я к нему на шею бесстрашно, как внучек к дедушке. Обнял, душу в объятиях, а сам шепчу: «Майн гросфатер! Майн либе гросфатер!» — и так, знаете, он до того растерялся, что пальцы от гашеток пулемёта отнял, а меня не бьёт и не отцепляет, а машет руками, как сумасшедший, совсем зря…
— Он теперь ещё здесь, недалеко, в штабе полка, руками размахивает, — сказал жилистый разведчик. — Вы поговорите с ним, как он об Ване вспоминает. «Всю жизнь, мол, ему буду благодарен, он, говорит, меня от страха перед русскими спас!» Фашисты его запугали, будто мы пленных терзаем и всё такое…
— Часы Ване в подарок навязывал за своё спасение. Ему бы на передовой в первый же час нашего наступления капут, это он понимал.
— Нужны мне его часы, фрицевские. Мне командир свои подарил за этот случай. Вот они, наши, советские.
И маленький разведчик, закатав рукав шинели, показал мне прекрасные золотые часы и, приложив к уху, стал слушать их звонкий ход, довольно улыбаясь. Таким и запомнился он мне, этот храбрец из храбрецов.
Так, в поисках самого храброго встретил я самого доброго солдата на свете — Ваню Санатова. Другие славились счётом убитых врагов, а солдат-мальчик прославился счётом живых. Многих чужих отцов вытащил он из пекла войны, под свист пуль, при свете сторожевых ракет, рискуя своей жизнью.
По снежной долине бежали семеро наших лыжников, спасаясь от вражеской погони. Впереди шёл Тюрин — командир маленького отряда.
Этот большой, сильный человек шумно дышал; пар валил от его широкой спины, по щекам струился пот, несмотря на жестокий мороз.
Первому идти — труднее всех; по следу — легче. Поэтому прокладывать лыжню ставят самых сильных.
Многие бойцы были ранены, иные выбились из сил и едва держались на ногах.
Они шли день и ночь уже не первые сутки.
Костров не разводили. На ходу ели сухари и заедали снегом.
Вражеские лыжники гнались за ними по пятам.
Замыкающим шёл позади всех комиссар отряда Лукашин.
Замечая наседающих врагов, он припадал за камень или за дерево и ждал с ручным пулемётом наготове.
И когда вражеские лыжники набегали, как стая волков, Лукашин подпускал их поближе и многих укладывал наповал меткой очередью.
Передние падали в снег, задние шарахались в разные стороны и начинали беспорядочную стрельбу, а он вскакивал на лыжи и догонял своих.
Комиссар не только замечательно воевал сам, но и помогал другим.
Иногда выбившийся из сил боец падал в снег и говорил:
— Товарищ комиссар, сил больше нет.
Лукашин протягивал ему руку:
— Сил ты своих не знаешь… Вот так, выше голову! Ты же коммунист!
И уставший поднимался.
Один раненый лыжник достал согретый за пазухой пистолет и сказал:
— Товарищ комиссар, разрешите умереть от своей пули, чтобы других не задерживать… Я своё отвоевал…
Лукашин вырвал у него оружие:
— Постыдись! Ты — герой!..
Да, это были герои.
В полярную ночь они спрыгнули с самолёта на парашютах у самых границ Норвегии и отыскали фашистскую секретную радиостанцию, которая оповещала вражеские аэродромы о вылетах наших самолётов.
Наши герои истребили радистов, а многие аппараты и приборы, а также секретный код, составлявший важную военную тайну, захватили с собой и направились в обратный путь во мраке полярной ночи.
Среди лесов и скал к ним не могли спуститься наши самолёты, и парашютистам пришлось положиться на скорость своих лыж.
Фашистов взбесил этот дерзкий налёт. И вот отборные лыжники из австрийских тирольцев и немецких альпинистов бросились в погоню.
С ними соревновались финские лыжники, считающие себя лучшими в мире.
Но одолеть русских лыжников не так просто: это был спаянный коллектив, где один за всех, все за одного.
Наступил такой момент, когда казалось, что все погибнут. Перед нашими героями встали отвесные скалы. Взбираясь по ним, они должны были снять лыжи и поднимать за собой драгоценный груз, который везли на санках.
Это был медленный подъём.
Ослабевшие люди с трудом карабкались на обледеневшие каменные обрывы. Фашисты могли перестрелять всех поодиночке.
Они быстро неслись по долине, как белые тени.
И тогда комиссар решил пожертвовать собой, чтобы спасти остальных.
Раздумывать было некогда. Он махнул рукой, указывая отряду «вперёд», а сам круто развернул лыжи и помчался назад, навстречу набегавшим врагам.
Это были финские лыжники, опередившие немцев.
Им хотелось выслужиться перед фашистскими хозяевами. Завидев наших бойцов, которые ярко выделялись в своих белых халатах на бурых скалах, преследователи обрадовались — можно было стрелять на выбор, как в живые мишени.
Финны ускорили бег.
Но тут по ним ударил ручной пулемёт комиссара.
Лыжники рассыпались, упали в снег и стали окружать Лукашина.
Финны умеют ползать по снегу, как змеи по песку.
И не успел комиссар оглянуться, как был окружён со всех сторон.
— Рус, сдавайсь! — услышал он чужие хриплые голоса.
Лукашин поглядел на скалы и вздрогнул. Он не испугался врагов, его взволновало другое: все наши бойцы, даже раненые, спускались к нему на помощь.
«Назад!» — хотел он крикнуть, но они бы всё равно не послушались его.
«Хорошо, — решил Лукашин. — Сейчас вам незачем будет идти…» Он вскочил во весь рост и поднял руки.
Увидев это, весь отряд остановился. А Тюрин даже протёр глаза. Что такое? Ведь комиссар Лукашин всегда учил бойцов, что советский воин в плен никогда не сдаётся. Ему хотелось крикнуть: «Лукашин, опомнись!»
Но тут фашисты обступили комиссара тесной толпой, и его не стало видно.
Тюрин сел на выступ скалы и закрыл лицо руками:
— Позор!..
И в это время в ночи прогремели два взрыва, резко отозвавшиеся в скалах.
Что такое? Толпу врагов отбросило прочь от комиссара. Повалились убитые. Закричали раненые. Сам он упал ничком и не поднялся…
Оказывается, в рукавах Лукашин прятал две гранаты.
Поднятыми руками нарочно приманил врагов поближе. А когда они подбежали, окружили, с силой опустил руки и, ударив гранаты о камни, подорвал и себя, и своих преследователей. Всё это бойцы поняли в ту же
