Ярин отправил Марцелу к машине за сумкой с припасами, а сам остался лежать на солнышке. Закусывали булочками с чабайской колбасой, крутыми яйцами и солеными огурчиками. Пили чай из термоса. Ярину было хорошо, в душе воцарилось великое спокойствие. Еще вчера он продолжал бы говорить, не умолкая, о футболе, о политике, об отвертке — ее наверняка кто-то стащил. Сегодня же на него снизошло умиротворение. Чего, собственно, мне не хватает? — размышлял он. Все у меня есть, а чего нет, так будет. Держу пари! И Марцела — классная девчонка, только бы не заводила она этих разговоров о свадьбе. Так чего же нам не хватает?
— Чего нам еще не хватает? — подумал он вслух.
Марцела, зажмурившись, прихлебывала чай из крышки термоса.
— Я это к тому, — продолжал Ярин, — что ты меня все упрекаешь: мол, вечно мне чего-то не хватает… все упрекаешь. Согласись, чего нам еще надо?..
Когда на Ярина находило самодовольство, он становился прямо-таки несносен.
— Ну ладно, — сказала Марцела, завинчивая термос, — в таком случае, нам ничего не надо.
Сказать, будто ей ничего не надо, по правде говоря, не скажешь, и все же сейчас в ее настроении что-то изменилось, во всяком случае, она уже не та, что утром. К тому же после еды Марцела никогда не ссорилась.
Они перебрались поближе к ивам, в трепетную кружевную тень, и немного вздремнули. Поспав, включили транзистор, слушали музыку и чувствовали себя превосходно. Болтали о знакомых, и Марцела уже не вспоминала, что надо поговорить с Ярином совсем о другом. Они болтали о всякой всячине, а из транзистора неслись песенки одна за другой, трубили трубы и били барабаны.
Вскоре после полудня Ярин вдруг сказал:
— Там что-то случилось. Пойду-ка взгляну.
В транзисторе звучала мелодия «О, леди Мери», и Марцела осталась. Ей не хотелось двигаться. Ярин поднялся, закурил сигарету и пошел к реке, подпрыгивая, потягиваясь и проделывая на ходу нехитрые гимнастические упражнения.
Ярин вернулся, пока его не было, прозвучали три песенки.
— Там кто-то утонул, — сообщил он.
— Кто утонул?
— Не знаю, вроде какой-то парень двадцати одного года.
Марцела села.
— То есть как это утонул?!
— Господи! Как люди тонут? — Он опустился рядом. — Почем я знаю? Может, он плавать не умел, или судорогой свело, или еще что…
— Как же его не спасли? — Марцела не могла взять в толк, что среди бела дня, в нерабочую субботу кто-то может утонуть.
— Его так и не вытащили, — сказал Ярин, — ищут теперь. А он и не всплывал.
— Сколько кругом народу, а он утонул?!
— Что ты хочешь сказать?
— Ну, что утонул именно он.
— Я тебя иногда совсем не понимаю. — Ярин растянулся на песке и закрыл глаза.
Он принимал жизнь такой, как она есть, а в жизни случаются и несчастья. Ярин особенно легко мирился с несчастьями, которые не касались непосредственно его.
Ярин не мог сказать, долго ли он проспал. Его разбудила Марцела. Трясла за плечо.
— Смотри-ка! Смотри! — взволнованно проговорила она.
Сонно моргая, Ярин приподнялся на локтях.
— Да не туда, вон куда!
Мимо них проплывала широкая лодка-плоскодонка, три человека в ней длинными шестами обшаривали дно пруда.
— Это Штефан, — Ярин кивнул на того, что стоял на носу. Тот все свое внимание сосредоточил на поисках.
— Штефан? — покачала головой Марцела. — Они ведь утопленника ищут!
До Ярина не сразу дошло, чем она поражена.
— Ну да, и Штефан с ними… — пояснил он.
Лодка медленно скользила к устью рукава и прошла так близко от берега, что было слышно, о чем говорят те трое.
Штефан советовал:
— Пройдем рукавом до самой реки. Может, его утянуло глубинным течением…
Зашелестел раздвигаемый бортами лодки камыш, они оттолкнулись шестом и вышли в рукав, а лодку вскоре закрыл высокий берег.
Пока Ярин спал, Марцела думала о тысяче вещей, но при виде лодки и людей с шестами вдруг поняла, что, в сущности, ей не давала покоя одна-единственная мысль, а все остальное было лишь попыткой приглушить ее.
— Дай сигарету, — попросила она Ярина.
Он протянул ей пачку и поднес огня.
— С каких пор ты куришь?
— С этих самых, — ответила Марцела. — Только что начала.
— Дымишь как печка, — одобрительно заметил он.
Курить ей вовсе не хотелось. Надо было что-то делать. Даже Ярин наконец заметил, что ей не по себе.
— Что с тобой? — поинтересовался он.
Она бы рада была напрямик выложить, о чем думала, но разговаривать напрямик с Ярином было невозможно.
— Посмотри, — начала Марцела издалека, — ты только посмотри, сколько здесь народу. А один человек утонул. И именно он, а не другой.
— Всегда кто-нибудь тонет. Каждое лето тонут.
— А ведь и нас могли бы теперь искать! Это тебе в голову не приходило?
— Нет, такого мне в голову не приходило. Отдай сигарету, зря добро переводишь!
Марцела отдала сигарету. Все равно она ей не помогала.
— Все-таки согласись, — продолжала она, — ведь могли теперь искать и нас.
— Что это тебе взбрело в голову? Чушь какая. Во-первых, я плаваю с шести лет. Ясно?
— Неважно, — не сдавалась Марцела. — Не обязательно утонуть, есть тысяча других способов внезапно… — Она не решилась закончить.
— Ты серьезно?
— Абсолютно серьезно. Мне подумалось, что завтра нас может и не стать… — Вдруг этот день у нас последний и все, что ты сейчас делаешь, — делаешь в последний раз!
— Что за чепуха! Пошли лучше купнемся!
— Мне что-то не хочется.
— Тогда пойдем к Вальде, поедим мороженого.
Против мороженого Марцела не возражала. Они обошли стороной пляж — слишком много там было народу — и вышли к плотине, откуда тропинка вела к дачам и туристской базе Штефана Вальды.
— Ну, что опять? Чего ты остановилась? — спросил Ярин.
Марцела стояла, разглядывая залитый солнцем пляж. Если сощурить глаза, пляж терял свою раздробленность, группки людей сливались и возникало нечто целостное, вобравшее в себя мужчин, женщин, детей, собак, мячи, надувные матрацы, — в общем, нечто слитное, оно шумело, волновалось и сверкало. Перед Марцелой раскинулось какое-то гигантское существо, дышавшее одним общим дыханием. И это существо, вероятно, просто не заметит, если упадет с него какой-то жалкий волос. И Марцеле перед лицом этой громадины человеческая жизнь стала казаться, в сущности, всего лишь ничтожным волоском. Какое значение он имеет? Упадет волосок — и ничего не случится…
— Ну, пошли же! — торопил Ярин.
Он не любил, когда она становилась такой серьезной и строгой, словно открыла бог знает какую истину.
Марцела приблизилась к нему. Ее задумчивое лицо не отвечало веселому оранжево-желтому купальнику.
— Ты слишком много читаешь, — заметил Ярин.
— Что?
— Читаешь, говорю, много, а потом переживаешь!
— Но если и в самом деле в последний раз…
— Да брось ты! — раздраженно оборвал Ярин. — Нашла о чем говорить в такой день.
Они встали в очередь за мороженым.
— Как дела? — обратился Ярин к жене Штефана. — Две двойных, пожалуйста.
Штефану было под шестьдесят, его жене на пятнадцать меньше. Она ловко наполняла стаканчики мороженым и при этом без умолку тараторила:
— Что-то давненько вы у нас не бывали. Как поживаете? Жаль, Штефана нет, уехал на пароме…
— Мы его видели, — сказал Ярин и неожиданно для себя спросил: — Кто тут у вас утонул?
Он задал этот вопрос против воли и вряд ли сумел бы объяснить, почему интересуется тем, до чего ему нет никакого дела.
— Тоник Вагнер. — Женщина наполнила мороженым очередной стаканчик. — Он на железной дороге работал, только вчера поймал в дальней заводи огромного сома.
Ярин, с мороженым в руках, встал в стороне, а очередь продвигалась мимо него к окошечку киоска. У него не укладывалось в голове, зачем он вдруг спросил про совершенно чужого ему человека, с которым случилась беда. Это было не в его правилах.
— Заходите вечерком, посидим, — пригласила жена Штефана.
Ярин рассеянно кивнул. Его не оставляло какое-то тягостное чувство.
Ведь он всегда делал то, что хотел, и вдруг поймал себя на том, что делает не то, что хочет. В этом виновата Марцела. Нечего ей принимать этот случай так близко к сердцу!
Ярин отнес ей мороженое и сказал:
— Чтобы твоя душенька успокоилась — утопленника звали Вагнер, и он работал на железной дороге.
— Разве в этом дело?! Я ведь совсем о другом. — Марцела задумчиво лизнула мороженое.
— Я это к тому, чтобы твоя душенька успокоилась, — повторил Ярин. — И вчера этот парень сома поймал..
— Мне не интересно, кем он был, пойми ты! Просто человек исчез — и ничего не случилось…
— А что должно было случиться?
— Ничего. Понимаешь — еще утром он строил планы, и вдруг — ничего. Ни-че-го.
