Домовладельцу не подобает ходить к дворнику в гости. Но, ничего не придумав, господин Кацовский убедил себя, что без повода даже лучше. Если он хочет добиться у дворника расположения, надо заглянуть к нему просто так. Тогда дворник увидит, какой добрый у него хозяин, и охотнее согласится спрятать его от своих единоверцев.
Когда Кацовский заявился в сторожку, дворник, щуплый, небритый мужичок, сидел за дощатым столом и хлебал деревянной ложкой какое-то варево прямо из горшка. Внезапно увидев хозяина, дворник чуть не поперхнулся, вскочил, вытер ладонью усы и растерянно пробормотал:
— Дзень добрый, паночек…
Но Кацовский даже не услышал. Ему не понравилось, что дворник сидит за столом в шапке, как еврей. Какой из такого защитник?
— А что это ты в шапке ешь? — спросил он строго.
— Пшепрашам [130], пане! — Испуганный дворник сорвал с головы шапку.
Тут Кацовский заметил, что дворник совсем зарос бородой, что тоже придавало ему некоторое сходство с евреем.
— Почему не бреешься?
— Бритва затупилась, — виновато ответил дворник.
Господин Кацовский подумал, что надо бы дать ему денег на бритье, но как это сделать? Все-таки он решился:
— Вот тебе гривенник, пойди побрейся.
Дворник схватил руку Кацовского и попытался ее поцеловать, но Кацовский не позволил. Протянул ему серебряную монету:
— И чтоб сегодня же!
— Будет сделано! — крикнул дворник.
Кацовский осмотрел сторожку. Так, а где тут иконы? Но на закопченной стене он увидел только одну.
«Совсем как в еврейском доме», — с досадой подумал Кацовский. Он уже начал сомневаться, что сможет найти тут защиту.
— Ты что, безбожник? — спросил он с укором. — Даже икон у тебя нет…
— Вот же икона висит! — указал дворник на старую доску.
— Ее и не видно. Выцвела совсем.
— Надо бы пару икон купить, да не на что… — вздохнул дворник.
— Ладно, дам тебе рубль, купишь.
На этот раз Кацовский не успел отнять руку, дворник изо всех сил вцепился в нее и покрыл поцелуями.
— Только смотри не пропей! — предупредил Кацовский.
— Боже упаси! — Дворник даже обиделся. — Сей же час пойду побреюсь и иконы куплю!
На другой день Кацовский опять пришел к дворни ку и очень обрадовался, увидев его выбритое, чисто гойское лицо. Но еще больше Кацовского обрадовали иконы, которыми теперь было увешано полстены.
— Ты все это на один рубль купил? — удивился Кацовский.
— Еще и гривенник остался шкалик пропустить, — виновато улыбнулся дворник и пояснил: — Нынче эти вещи дешевы…
Кацовский пропустил его объяснение мимо ушей. Он смотрел на стену и думал: «Вот теперь хорошо!» И вдруг, еще кое-что вспомнив, с улыбкой повернулся к дворнику:
— А что ж ты лампадку перед иконой не зажег? Все-таки ты, хе-хе, безбожник…
— Можно и лампадку зажечь, — удивился дворник, — хотя, паночек, на буднях оно без надобности… Это уж кто как хочет…
— Ничего, зажигай! — скомандовал Кацовский. — Каждый должен своей веры держаться.
— И то правда… — согласился дворник, с подозрением покосившись на Кацовского.
А тот смотрел на него со странной, непонятной улыбкой.
1905
Он был очень одинок. Кроме меня, друзей у него не было. Но и во мне он был не слишком уверен, я-то дружил не только с ним. Он ревновал, но ни разу не сказал о моих друзьях худого слова.
Иногда он говорил мне:
— Когда я умру, только вы будете меня помнить. А когда вы умрете, от меня и следа не останется. — Потом улыбался странной улыбкой, ненадолго замолкал и вдруг, пристально глядя мне в глаза, спрашивал: — Ведь это страшно, правда?
Впрочем, он сомневался, что даже я о нем не забуду, и часто дарил мне книги с надписью: «На вечную память».
Он всегда надписывал книги хорошими чернилами, и было заметно, что он с силой вдавливает перо.
Но ему и этого не хватало: кто знает, как долго просуществует книга?
На последние деньги он постоянно фотографировался в разных позах и дарил мне фотографии с той же надписью: «На вечную память».
Нередко он проверял меня.
— Где у тебя мои фотографии? — спрашивал он строго.
И когда я показывал, что все фотографии в полном порядке, он немного успокаивался и говорил:
— Береги их!
Как-то раз он вдруг спросил:
— Как ты думаешь, сколько живет дерево?
— Дерево? — переспросил я, удивленный таким вопросом. — Не знаю, я же не ботаник.
— Дуб, например? — И он как-то странно посмотрел на меня.
— Дуб? Дуб, наверно, тысячу лет может прожить, — сказал я наугад.
— Тысячу лет? — Мой друг оживился, его глаза заблестели. — Тогда…
— Что «тогда»?
Но он не ответил.
Через неделю мы с ним гуляли в лесу. Мой друг шел вперед, приглядываясь чуть ли не к каждому дереву.
— Хотелось бы дуб посмотреть.
— Что-то их тут не видно.
— Пойдем, поможешь мне дуб найти, — попросил он неожиданно.
Мы все больше углублялись в чащу, и в конце концов мой друг радостно воскликнул:
— Вот он, дуб!
— Да, самый настоящий дуб, — согласился я.
Мой друг придирчиво осмотрел дерево, обхватил обеими руками могучий ствол, подумал немного и достал из кармана перочинный ножик.
— Что ты собираешься делать?
Он улыбнулся:
— Хочу вырезать на нем свое имя.
И тщательно, глубоко вырезал на стволе букву за буквой.
Вытер со лба пот, выступивший из-за тяжелой работы, и повернулся ко мне:
— Думаешь, дуб и правда может прожить тысячу лет?
— Если в него молния не попадет.
Его лицо побелело как мел, и он еле прошептал:
— Пойдем…
Мы долго шли через густой, древний лес, и деревья угрожающе шумели вокруг.
Через пару недель он опять подарил мне фотографию с той же надписью: «На вечную память».
1911
Господина Б. представили мне как на редкость благородного и воспитанного молодого человека. Он заинтересовал меня, и я решил познакомиться с ним поближе.
Даже по внешнему облику было ясно, что это действительно весьма достойный человек. Особенно мне понравились его румяные щеки и гладкий, без единой морщинки, лоб.
Чтобы показать ему свое расположение, я достал портсигар и угостил молодого человека папиросой.
— Спасибо! — Он вежливо поклонился. — Я не курю.
И тут же вынул из кармана жестянку, открыл, извлек оттуда мятный леденец и отправил в рот. Смущенный, я взял папиросу, закурил и замолчал, не зная, о чем говорить дальше.
Но мы как раз шли мимо кафе, и, чтобы сделать приятное новому другу, я предложил ему туда зайти.
— С удовольствием! — согласился молодой человек.
Мы сели за столик.
Подошел официант, и я сделал заказ:
— Два кофе.
— Нет-нет! — запротестовал Б. — Мне, пожалуйста, молоко,
