Не сразу Клара Хармсуорт догадалась, что именно произошло. Мадам придумала собственный способ справиться с матерью и разрешить все вопросы. Она предпочла убежать, чем стать воровкой в доме своей хозяйки и благодетельницы.
Клара Хармсуорт поняла, что никогда больше не увидит Мадам, и нечто похожее на рыдание сдавило ее горло.
ИЗБАВЛЕНИЕ
Перевод с английского В. Кунина
Странное место эта Французская Гавань — странно красивое и странно таинственное. Одна из главных загадок Французской Гавани — Старый Тигр. Помню, как я увидел его в первый раз. Он сидел на корточках позади водосточной канавы, опершись спиной о похожую на пустую раковину стену разрушенного губернаторского дома на углу Королевской улицы. В прежние времена как раз на этом месте стояла будка часового и около нее всегда прогуливался вооруженный страж в красной шинели, охранявший покой губернатора. Теперь все переменилось. Дворец сгорел, губернаторы и часовые исчезли. Остался только Старый Тигр да желтая табличка с надписью: «Прямо — на Кингстон».
Помню, что в тот день он показался мне совсем маленьким. На нем были стоптанные сандалии, дырявые штаны и до того изорванная рубашка, что от нее остались лишь полоски ткани никак не больше двух дюймов шириной. Один бог знает, когда он в последний раз мылся. Светлая пыль улиц, глубоко въевшаяся в кожу, превратила его руки и ноги в пепельно-серые. Он был совершенно лысый, если не считать редких завитков седых волос около ушей, завитки эти переходили во всклокоченную белую бороду, обрамлявшую черное лицо.
Так он сидел — в тот первый день нашего знакомства — в полудреме, опустив на колени тощие руки и безжизненно свесив кисти. Встретившись с мутным взглядом его водянистых глаз, можно было подумать, что он слепой. Он не молился и не произносил ни слова до тех пор, пока я не подошел совсем близко — только тогда одна его рука задвигалась, перевернулась ладонью кверху, образовав углубление, и стала мерно раскачиваться вверх-вниз, вверх-вниз. Я успел пересечь улицу и отворить дверь учреждения, где мне предстояло переговорить насчет работы, а эта тонкая ладонь все продолжала раскачиваться вместе с монетой, которую я положил в нее.
Кстати, работу я получил — впрочем, это не имеет отношения к нашей истории, если не считать того факта, что мне пришлось задержаться во Французской Гавани на несколько недель и продолжить знакомство со Старым Тигром. Во второй раз мы повстречались при несколько иных обстоятельствах. Я увидел его на том же месте — на углу Королевской улицы у губернаторского дома, возле желтой таблички. Но теперь он стоял в позе обороняющегося и пронзительным гнусавым голосом выкрикивал проклятия по адресу толпы мальчишек, державшихся на таком расстоянии, чтобы он не мог достать их палкой, и истошно вопивших: «Старый Тигр! Старый Тигр!»
Это было, прямо скажу, удручающее зрелище: дряхлый, изможденный, словно со страниц Библии сошедший старик, прислонившись к стене, отбивается от гогочущей, издевающейся над ним толпы и выкрикивает проклятия и угрозы в ответ на преследующую его повсюду кличку: Старый Тигр!
Сначала я подумал, что эта сцена просто случайность. Но я ошибся, скоро мне рассказали, что «травля Тигра» — одна из странностей Французской Гавани. Этот спектакль, повторявшийся изо дня в день в одном и том же месте, но одному и тому же сценарию, оказывал на постороннего какое-то непостижимое воздействие. Удивительное дело!
Я хорошо помню день, когда впервые я забыл о своей роли зрителя. Я вышел на улицу в час ленча и попал как раз к кульминации спектакля. Я стал уговаривать ребят разойтись по домам и «оставить в покое пожилого человека». Несколько мальчишек отошли с угрюмым видом, но большинство не спешили внять моим увещеваниям. «Не обращайте на них внимания», — посоветовал я старому нищему, но едва ли он слышал и едва ли понял меня. Пройдя несколько шагов по улице, я обернулся и увидел, что ребятишки вернулись к своему непонятному и отвратительному занятию.
Я попытался воздействовать на них еще раз. Нужно быть дураком, чтобы не понять: у детей сдерживающие центры не такие, как у нас. Добрые чувства их поверхностны, оковы воспитания — лишь тонкая пленка. Стремление к удовольствию — их главная потребность и, если отбросить условности, их несомненное право. Дети делают только то, что им приятно, и делают это, как только им представляется такая возможность — без всяких ограничений и без морализаторских рассуждений.
А что может быть для ребят большим удовольствием, чем игра в «охоту на Тигра». Они всегда уверены в справедливости своих поступков. Видно, избавление зависело от самого старика нищего. Если кто-нибудь сумеет внушить ему, что он не должен обращать внимания на все насмешки, мучители отстанут. Я решил попробовать.
На следующий день я отправился туда снова. Только что оставленный своими врагами, Старый Тигр был еще очень возбужден. Я дал ему три пенса — все, что у меня было.
— Сколько вам лет? — спросил я отчасти из любопытства, но больше чтобы начать разговор. Он взглянул на меня. В углах рта его блестела слюна, глаза слезились, и в них еще не остыла ненависть.
— Я живу слишком долго, эсквайр, — ответил он гнусавым, плачущим голосом. — Слишком долго.
Согласитесь, мороз по коже подирает, когда слышишь такое.
— Зачем вы отвечаете мальчишкам? — упрекнул я старика. — Неужели не понимаете: стоит вам один только раз промолчать, они отстанут.
— Но, эсквайр… они бросают в меня камни, — объяснил нищий. Он поднял руку к голове и показал мне пятно запекшейся крови на седом виске.
Наверное, я не поверил бы ему, если бы не видел это собственными глазами. То был скверный день. По-моему, ради «охоты на Тигра» на этот раз собралось больше, чем обычно, ребят. Вначале они швыряли камни как бы нехотя. Какой-то мальчуган запустил в старика обкатанной галькой и, убедившись, что это разъярило Старого Тигра куда больше, чем насмешки, бросил второй раз. Его примеру последовали еще два «охотника». Я прикрикнул на них из окна моей конторы, но кругом стоял невообразимый шум. К тому же и те несколько мальчишек, что услышали мой возглас, были ободрены реакцией взрослых, остановившихся поглазеть или даже принять участие в забаве. Скоро уже все дети швыряли гальку, а потом и большие камни в Старого Тигра, который, оправдывая свое прозвище, метался как дикий зверь. Он бормотал проклятия и пытался достать своих мучителей толстой бамбуковой палкой. Наконец, в полном отчаянии, он метнул свое оружие в толпу, и тяжелая бамбуковая палка, ударившись о стену нашего дома, задела маленького мальчугана, который, к чести его, тихо стоял в толпе зевак. До конца дней моих я не забуду эту картину: толпа забрасывает камнями старого нищего и ни один человек пальцем не пошевелил, чтобы помочь ему. Мои крики из окна потонули в шуме. Потонули!
Терпению моему пришел конец. Я уже достаточно пробыл во Французской Гавани, чтобы познакомиться и с директором школы, и с начальником полиции. Я встречал их обоих в клубе. При первой же встрече я заговорил с ними о судьбе Старого Тигра. Оба слышали об этом впервые.
— Дети порой шутят злые шутки, — толковал я директору. — Они способны даже на жестокость, особенно если жертва пытается сопротивляться. Но их нужно учить — не только наукам, но и многому другому. Скажем, доброте. Нужно объяснить им, что нельзя обращаться с людьми как в голову взбредет. И потом эта «охота на Тигра» попросту опасна, — добавил я. — Один из ваших малышей едва не погиб, когда бедняга нищий швырнул в толпу свою бамбуковую палку…
В беседе с начальником полиции я выстроил несколько иную логическую цепь… Что, если однажды Старому Тигру удастся поймать кого-нибудь из своих обидчиков? Он ведь может покалечить его или даже убить. Закон суров, и тогда не будет принято во внимание, что эти самые дети и их родители день за днем доводили нищего старика до последней черты отчаяния. Не могла бы полиция вмешаться, пока не поздно?
Теперь, оглядываясь назад, я прихожу к выводу, что мои собеседники отнеслись ко мне довольно доброжелательно. Они терпеливо и внимательно выслушали меня, и мой рассказ, несомненно, встревожил их. По правде говоря, я уже и сам был близок к отчаянию. Но кризис наступил позже — в тот день, когда я увидел Старого Тигра распростертым на мостовой и услышал его исступленный крик: «Убивают! Убивают!» Я выбежал из конторы. Мне трудно вспомнить, что именно я говорил тогда. Знаю только, что мне стало мучительно больно. Я рассуждал примерно так: что толку предъявлять претензии к кому-то, если ты сам ничего не сделал, чтобы спасти старика.
Иногда я задумываюсь, чем бы кончился для меня тот день, если бы не старушка, вдруг вставшая на мою сторону, и не констебль, внезапно появившийся словно из-под земли.
