Компания была большая и веселая. И очень мне среди них одна девочка понравилась, где-то моего же возраста или, может, даже помладше. Сейчас уже, конечно, ни черт ее, ни облика не помню, были ли у неё косички или бант, беленькая она была или темненькая? Сохранилось только общее впечатление чего-то очень светлого, солнечного и теплого. И так мне хотелось на эту девочку впечатление произвести? Но как? Песком что ли или камушком бросить? Но до этого вроде не дошло, хотя не знаю, лучше ли получилось?
Кроме нас, сопливых малявок, в песочнице еще играли и детишки постарше, уже тронутые тленом образования, как классического, так и дворового. И вот от этих перво-, или, может, второклашек, я услышал новое слово: «проститутка». Слово-то услышал, а значения не знаю. Кого спросить? Школьничков? Да они с такой мелюзгой даже общаться не будут. Побежал к бабушке и выпалил: «Бабуля, а что такое проститутка?» Бабушка на пару секунд стушевалась, а потом, собравшись с мыслями, ответила: «Это очень плохое слово. Вот, если парень очень хочет обидеть девушку, с которой гуляет, то он может ей такое сказать, но лучше это слово никому не говорить». Выкрутилась-таки моя любимая бабулечка.
И ведь понимал я уже к тому времени и что такое «обидеть» и «плохо», но так мне хотелось это слово воспроизвести, что меня аж распирало. Бабушка в таких случаях употребляла словечко – «грептится». Типа, не грептится ему.
Мне, действительно, грептелось. Кому бы это новое слово выдать? И я не нашел никого лучше, как ту очень понравившуюся мне девочку. Подбежал к ней, она очередной куличик лепила, остановился как вкопанный. Она отвлеклась от своего творенья, подняла на меня свой взор. Тут-то я и почти выкрикнул: «Проститутка!!!”
Девочка, наверно, даже не знала смысла данного термина, но моя интонация, поза и мимика подсказали ей, что ее обидели. Слезы навернулись на ее чистые глаза, и она, бросив свои игрушки, стремглав понеслась к лавке с ее бабушкой или мамой.
Вот так не срослась моя первая любовь. А может, надо было все-таки камушком?
Лекции Шавковского слушать было невозможно, не говоря уж про конспектировать. Хотя уникумы находились, даже не уникумы, а уникумши. Четыре отличницы с нашего потока, которые всегда сидели на первых партах и писали аккуратным округлым и очень разборчивым почерком, поставленным, наверно, еще в первом классе. Если бы не эти ответственные девушки – полкурса предмет Шавковского не сдали. Как он, кстати, назывался, предмет его? Автоматическое проектирование систем? Нет, его Михин Николай Сергеевич читал, года два как скончался. Хороший мужик был, правильный. Может, «Теория управления»? Нет, ту Калинин вел. Да какая, впрочем, разница, читал что-то Шавковский и читал, что-то сильно устаревшее, лет эдак на двадцать. Это я, правда, только потом понял, когда сам преподавателем стал. Отслужил после института два года в армии и вернулся на свою родную кафедру Кибернетики.
Вернулся на кафедру, а Шавковский все так и читает свою тягомотину. Как в студенчество вернулся. А что ему еще оставалось? Что знал, про то и пел. Да и пел-то так, что половину слов не разберешь, ему же тогда уже за семьдесят было. Он слова как-то зажевывал, словно весь рот пищей непроглоченной набит. В общем, и что читал и как – сплошные вопросы. Однако те четыре отличницы как-то его понимали. Их конспекты потом по всему курсу гуляли, у кого под копирку, у кого сфотканные, а у кого на каком-то заморском звере – ризографе размноженные (ксероксов и принтеров тогда практически не было, да и к тем, что было, КГБ мало кого подпускал). Как сейчас вижу те лекции, точнее их копии разноцветные: фиолетовые, зеленые, красные и очень редко просто черные. А вот о чем? Хоть убей…
И тут подул свежий ветер перестройки, назначили в наше пред– и запенсионное кафедральное болото нового заведующего со стороны, профессора Лотова Евгения Семеновича. Соответственно Шавковский стал теперь третьим профессором кафедры, да к тому же безо всякой опоры. Лотов пообжился, пообтерся какое-то время и начал пытаться новое как в предметах, так и в людях у нас вводить. Я тогда хоть и еще совсем зеленым ассистентом кафедры был, но уже по языку Си семинары вел, и по компьютерной алгебре двум группам лекции читал. Оба предмета на тот момент вполне востребованными были, и меня новый курс не заставили готовить. А вот Шавковскому не повезло. Его заставили. Целый семестр ему на подготовку милостиво предоставили. Только вот, что он подготовить-то мог, кроме Фортрана, уже на тот момент мало кому нужного? А что делать остается? Готовить все равно надо, иначе конкурс не пройти, хоть ты и профессор.
И вот стали мы с моим коллегой и товарищем Толиком Калистратовым замечать, что Шавковский начал прислушиваться к тому, о чем мы между собой болтаем. Причем, только если по работе. Как только о чем-нибудь в области перспективного программного обеспечения, так тут у Шавковского сразу ушки на макушке. А Толик большой хохмач был, он даже на защите своей кандидатской такое отчебучил. Мы все знали, что Миронов Сергей Константинович, секретарь нашего ученого совета, очень Швейка уважал. Вот и тогда, как стал Миронов у Толика выпытать, сможет ли его программа синтеза допусков балку с закрепленным концом рассчитать, то Толик понял, что настало время Гашека цитировать (ведь про балку он не помнил ничего, да и не должен был помнить). Его программа с математической моделью оперировала, а уж что ей подсунут: балку ли с закрепленным концом или аппарат космический, то для программы той абсолютно фиолетово, главное математическую модель описать. Но ведь это Миронову не скажешь, вот и пришлось Толику к помощи чешского юмориста прибегать.
– Сергей Константинович, вы своим любимым вопросом про балку, мне одну сценку из Швейка напомнили.
– Да, и какую? – явно заинтересовался Миронов.
– Ну, ту, где старый полковник спрашивал новобранцев, почему винтовка Манлихер называется винтовкой Манлихер? На что старослуживые всегда под нос бормотали: «Ну вот, опять наш полководец манлихировину развел».
Последовала сколько-то секундная пауза, а затем Миронов аж подпрыгнул, не зря мы его еще студентами резиновым дедушкой прозвали. Подпрыгнул, подбежал к другим оппонентам, и, обращаясь то к одному из них, то к другому, восхищенно восклицал: «Нет, вы представляете, с кем меня сейчас Анатолий сравнил? Ни за что не поверите. Со старым полковником из Швейка» Дальше он, да и все остальные, абсолютно забыли про злополучную балку с ее закрепленным концом. Теперь все обсуждали только ассоциативное мышление Толика. В результате Толик успешно защитился, хотя и без этого он бы тоже, разумеется, защитился, правда, не так бы эффектно.
Вот такой прикольщик Толян был, да и сейчас нет-нет, да и выкинет какой-нибудь фортель, только теперь значительно реже. А с Шавковским Калистратов вот что удумал. Раз, говорит, он нас подслушивает с целью выявления современных тенденций в области программного обеспечения, то давай выдумаем какой-нибудь несуществующий язык программирования и будем про него в присутствии Шавковского тереть. Восхищаться какой этот язык крутой, что неплохо бы его самому изучить, а то лучше курс про него подготовить, потому что на нем пол-Америки и чуть ли не вся Европа программирует и так далее и тому подобное.
Толик даже дальше пошел, не один язык несуществующий придумал, а целое семейство, и название им дал «концептуальные языки программирования». Он придумал, главную роль в спектакле для одного зрителя Шавковского несколько раз сыграл, ну, а уж массовку – я естественно. Только не повелся, похоже, Шавковский. Ну, выступили мы так раза три и бросили, а зачем? Если зритель этот ни разу даже не спросил нас про те самые концептуальные языки программирования. А потом и вовсе про этот эпизод забыли.
А тут вызывает меня завкафедрой нашей Лотов по поводу моего автореферата, а уже в самом конце разговора, поинтересовался: «Сергей, а что это за такие концептуальные языки программирования?» Я не сразу въехал, а как вспомнил, то прыснул. У Лотова удивленное лицо, пришлось рассказывать всю предысторию нашей с Толиком шалости. Лотов все время моего рассказа головой качал и языком цокал, а в конце отрезюмировал: «Ну, вы с Анатолием и дураки. Ко мне Шавковский перед тобой подходил и сказал, что новый курс свой вчерне уже приготовил, а называется курс, как ты уже понял, «Концептуальные языки программирования». Так что давайте – ноги в руки, и быстренько с Толиком бегите к Шавковскому извиняться, пока он курс целиком не подготовил. Юмористы, блин».
Толик в то время на конференции в Минске присутствовал. Так что мне пришлось одному за шутку ту отдуваться. Шавковский меня выслушал, спокойно так (со слухом у него проблем не было), ничего особо не сказал, но потом год со мной не здоровался. Я ему: «Здрасте, Игорь Львович». А он голову отворачивает. Да и ладно, не очень-то и хотелось. А года через два Шавковский с кафедры куда-то исчез, может, на пенсию ушел, а может… честно, не помню. Давно это было, больше двадцати лет как минуло.
